— Кто-то же должен оставаться адекватным! — ответил я.
— Ой! — на очередном глотке машину немного подбросило на яме, и часть шампанского вылилась на мастерку Лиды.
Она передала бутылку, быстро расстегнула молнию, выгибаясь, чтобы снять мастерку.
— И что, не поможешь? — спросила Лида, обращаясь ко мне. — Девушка просит ее раздеть, а он сидит… Ну и мужчины пошли…
Я молча взял за рукав и помог стянуть олимпийку с надписью «СССР» с идеального тела Лиды. Кажется, она вообще специально облилась — теперь Лида была в обтягивающей майке и без лифа.
Отец Тани что-то говорил о том, что нас с ней ждёт испытание долгим расставанием? Хоть и слишком жёсткий и горячий, а умный человек. Что-то мне подсказывает, что испытания уже начинаются. Нужно придумать, как отбиться от Лиды. Ну и при этом узнать у Эдика всё, что он знает об экономическом кружке. Но что-то мне подсказывает, что первая задача, связанная с назойливой Лидой, может оказаться сложнее, чем расспросы Эдика.
Усадьба… Вот куда мы приехали примерно через час пути. Даже по меркам будущего, когда возле крупных городов как грибы после дождя росли коттеджные посёлки, дача родителей Эдуарда Мальцева выглядела внушительной.
Дом построен в русском стиле, но именно стиле — это точно не хата деревенская, а целый терем из идеально ровных, круглых, залакированных брёвен. Дом был двухэтажным и на вид имел не меньше, чем семь комнат.
Здесь же, в пятидесяти метрах от дома, стояла большая баня, в которой тоже явно могли расположиться на ночлег пять, а может, и больше человек. Она была размером с немалый деревенский дом. Вообще тут всё по уму, как я заметил: хозяйственная постройка с пристроенным гаражом, две больших беседки, зона отдыха с лавочками под тенистыми садовыми деревьями, ну а чуть подальше и огород.
Родители Мальцева, как видно, не брезговали и приусадебным хозяйством. Наверняка занимались самоубеждением, что тот факт, что они иногда ковыряются в земле и высаживают лучок с петрушкой, делает их неотъемлемой частью большого советского трудового народа. Ну а то, какие хоромы они отстроили явно не на честно заработанные деньги — это уже вторично. Хотя не буду наговаривать на людей. Всякое было в СССР. Я же не знаю, может, отец Эдуарда — серьезный функционер, и дача ведомственная. Вряд ли, все же…
Среди ворья мало людей, которые готовы признать, что они преступники. Эти часто ратуют за то, что воровство есть не что иное, как акт справедливости. Тянет рабочий проволоку с завода, обмотав её вокруг своего тела и прикрыв пальто, и думает — что раз его лишили прогрессивки, так он должен обязательно своё добрать.
Мы споро стали вылезать из машин и разгружаться. Я почти не участвовал в этом процессе, стараясь поговорить с чуть захмелевшими девчонками. Я не только, да и не столько, пялился на выдающиеся формы Лиды, которая так и норовила привлечь меня своими выпуклостями, сколько старался расспросить девчонок, чем и как занимаются родители Эдуарда.
Ага, ясно. Отец Эдуарда — снабженец… Всё, даже не нужно узнавать про мать.
— Только не нужно, как в прошлый раз… Пошли курить, и всё — не заткнуть вас было, всё о своем кружке спорили и на нас не обращали внимание. Отдельно соберетесь, а сейчас давайте без этого, — сказала Лида.
Удивительно, но и она, и её подружка Вера, что сидела со мной на задних пассажирских местах в «Волге», были осведомлены о том, что есть некий кружок по интересам, куда входят разные, чаще всего, не самые неустроенные молодые люди. Сокрушались, что их в это благородное собрание не принимают, мол, исключительно мужской кружок. А они, видите ли, не только красивые, но и чертовски умные!
Когда в прошлой жизни я разрабатывал Чубайсова, то его деятельность до начала восьмидесятых годов у меня вызывала намного меньше интереса, чем тот период, когда он уже начал обрастать всеми своими связями и возможностями, что сделали из него могильщика Советского Союза. Ни о каком Эдике там речь не шла.
Возможно, он был лишь проходной фигурой на пути к «дерьмократическому» будущему? Просто забыли Эдика по дороге. Или же парень в какой-то момент испугался и соскочил с узкой дорожки.
Но теперь именно он был для меня ключиком к тем длинноруким людям, кто всё это замутил.
Из того, что я узнал пока это собрание кажется каким-то увлечением, не совсем серьёзным, просто компанией умных парней, отпрысков далеко не последних в Ленинграде родителей. Более всего пока мне это собрание напоминает студенческие клубы по интересам, как в западных университетах.
Ведь для поддержания интереса достаточно создать ореол таинственности, романтики, показать молодым амбициозным людям, что от них может хоть что-то зависеть в будущем, посулить обеспеченную будущность.
Не все будут обеспечены — но это реально для небольшой компании в человек в двадцать. Да и не только в будущем, а прямо сейчас. Дарить или продавать не за дорого дефицитные или импортные шмотки. Вроде как, открыть для будущих реформаторов этакую «Берёзку», магазин, где всё можно приобрести за фантики, заменяющие иностранную валюту. И сложно представить себе молодого человека, который не польстился бы на такие условия жизни.
Так что это одновременно и иезуитская хитрость, и качественная организация, система, похожая на сетевой маркетинг, когда можно привести друга и получить за это блага. Так что недостатка в адептах нового пути развития Советского Союза не будет. Тем более, если прикрываться цитатами из собраний сочинений Ленина.
Читал я книжку бывшего президента Российской Федерации, ещё одного могильщика Советского Союза, Бориса Николаевича, не к столу упомянутого, Ельцина. Так он в 1991 году писал о том, что ни о каком капитализме даже не помышляет, что лишь идёт ленинскими заветами по воссозданию в новых условиях экономической системе НЭПа. Такой по книге выходил коммунист, что прямо веришь. Веришь в то, что лжец отчаянный. Ведь уже через полгода после выпуска этой книжонки он говорил совсем другие слова.
Любитель пьяных танцев под оркестр в этой реальности может прослыть, если выживет, конечно, плагиатором.
А если говоришь о каких бы то ни было реформах в экономике, то, кроме как прикрываться ленинскими словами и выражениями о новой экономической политике, говорить, по сути, и нечего. Так что этот нарратив придётся брать на вооружение и мне. Ведь если переборщить и давить в сторону артелей по примеру сталинских, слушать будут с опаской — а значит, и не услышат.
Партийная номенклатура сейчас содрогается перед именем Иосифа Виссарионовича Сталина. Ведь того, что сейчас творится, Сталин не допустил бы.
А может быть, уже и остаётся только действовать методами инквизиций, массовыми сожжениями еретиков? Выжечь калёным железом, устроить террор откровенному ворью, чтобы заняться перераспределением общественных благ и на этой основе создать новое общество? Получается, я новый революционер. Экономический Зорро!
— Не-е-е, Тольчик, так дело не пойдёт, — из раздумий меня выдернул сам Эдуард. — Чего, старик, нос повесил? Рядом с тобой такие комсомолки, а ты грустишь и не пьёшь!
— А я уже и член партии, — похвалилась Лида.
— Лида, а ты — член? — решил пошутить ещё один персонаж, Сашок.
— У грузина спрашивают, — воспарил духом и я, понимая, что должен становится в этой компании своим, иначе смысла не было ехать. — Скажи, Гиви, а кем ты работаешь? Вожу членов суда. Кем-кем? Вожу членом туда-сюда.
Все заржали. Хорошо, когда бородатые, покрытые сединой анекдоты так живо воспринимаются. Но я при случае и свеженькое что-нибудь могу.
— Узнаю дружище Чубайсова! — воскликнул Эдуард, примеряющий на себя роль тамады, ну, или радушного хозяина.
Мы сидели во дворе, в большой беседке, где стоял массивный дубовый стол с лавками, человек так на двадцать, не меньше. Да и беседка была длинной и широкой. Здесь же рядом стоял большой мангал с красивыми ножками, украшенными железными розами. Такие мангалы, однако, в магазине не купишь! Это явно по доворённости умельцы делали, в обед на каком-нибудь заводе. Это, конечно, только для имущих. Неимущие, если решили пожарить мясо на углях, будут, скорее, использовать кирпичи, на худой конец вобьют рогатины над костром.
— Ну раз Тольчик решил развеселить нас анекдотом, то и я скажу, — вызвался Сашок, которому, как было видно, очень хотелось понравиться компании.
Парень старался изо всех сил. И не сказать, что без результата. Он смотрелся весьма остроумным и активным.
— Опять о какой-то пошлости скажешь, Сашко? — без намёка на осуждение, скорее, даже с надеждой спросила Вера.
— Скажу, но это тебе на ушко и наедине, — нашёлся Сашок. — Так вот, спрашивают у сантехника: а по какой статье ты сидел? По политической, — отвечает он. Вопрошающий с недоумением посмотрел на сантехника. А тот и говорит: пришёл я в Кремль унитаз чинить, да и сказал хозяевам, что в Кремле вся система прогнила.
И все заржали ещё пуще прежнего. Молодец, Александр, не знаю его фамилии, одним политическим анекдотом дал мне больше понимания, чем остальные за полтора часа чесания языками. И никто его не одёрнул. Уже не боятся ничего, считают модным ругать страну, в которой живут. И вот эта мода с этими людьми ворвётся в политику уже скоро.
— Так выпьем же! — провозгласил Эдуард.
Я налил в свою рюмку боржоми, но в этот раз был уличен.
— Ты чего не пьёшь? — возмутилась Лида.
— Спортом занялся. Но можете не беспокоиться, дури у меня хватает и так, без водки, — попробовал я отшутиться, но меня не поняли.
Пришлось потратить ещё минут пять для того, чтобы с шутками и прибаутками, но всё же настоять на своём и не начинать алкогольное возлияние. Компания слегка нахохолилась, особенно когда я категорически не захотел пробовать ни кубинский ром, который привёз Матвеев, ни виски, которым угощал хозяин поместья. Чего я в том виски не пробовал! Самогон!
Но ребята быстро отвлеклись от моей несговорчивой персоны.
— Всё, товарищи, курить! — провозгласил Эдуард, извлекая из кармана красную пачку Marlboro. — Кого сигаретой угостить?