— Привет, физкультурники! А «Динамо» бежит? — увидев нас, кричал Степан Сергеевич.
Он уже был на стадионе и занимался растяжкой. Удивил. Степа живет не так, чтобы близко, но вот собрался и приехал рано, чтобы поучаствовать в нашей зарядке.
— И «Динамо» бежит. Все бегут! — отвечал я ему, завершая цитату из знаменитого фильма «Джентльмены удачи». — Рад, что ты к нам присоединился.
Направив учащихся бегать по кругу стадиона, я остановился и пожал руку Стёпе.
— Хорошее дело ты делаешь. Уже то, что ты в них людей видишь, они оценят. Ну и то, что можешь в морду дать, если понадобится, тоже, — сказал Стёпа, усмехнулся. — Что мы стоим? Бегом марш!
— Тут, Степан Сергеевич, я командир, — улыбнулся я. — Но ты прав. Бегом марш!
У меня складывается впечатление, что скоро стадиона будет столь мало для нашей зарядки, и нужно продумывать маршрут бега по близлежащим жилым дворам.
— Таким образом, товарищи, мы будем точно знать, какие учащиеся к нам приходят, какие неприятности они могут с собой принести. Если семьи поступивших к нам детей по нашему запросу будут под контролем местных органов власти, то мы значительно снизим уровень правонарушений, которые совершают наши учащиеся… — вещал я с трибуны во время педагогического совета.
Мой вопрос был поставлен в очереди пятым, назывался скромно: «Разное». Учитывая то, что предыдущие докладчики тратили на свои речи по полчаса каждый, народ сильно устал слушать и переставал что-то понимать, лишь машинально поднимая руку при голосовании.
Это было и хорошо, и плохо. Плохо, то что меня сейчас могут и вовсе не воспринимать, не понимать, чего это я требую от работников училища. Когда новая методика работы в приемной комиссии и среди мастеров производственного обучения будет принята, придется еще проводить семинары, чтобы объяснить, за что все они так активно голосовали, стараясь быстрее все закончить и разойтись по домам.
А хорошо потому, что у людей уже не остаётся сил для протеста и возмущений. Да никто и не возмущается. Ещё до начала педсовета я ошарашил директора новостью, что к нам прибыл журналист. И что он будет писать о нас статью в газете.
Причём новость достигла ушей Семёна Михайловича Ткача, лишь когда директор уже собирался начать педсовет и все сотрудники собрались в актовом зале. Так что переполоха не получилось, но теперь волновался я — как бы Ткач не схлопотал инфаркт от таких переживаний. Сидит вон, бледнеет, руки потрясываются, слова подбирает, чтобы и приличными были, и идеологически выверенными. Наверное, Семён Михайлович меньше волновался, когда пёр продукты в столовой.
Молодость Александра Травкина, журналиста ленинградской молодёжной газеты «Смена», никого не смутила. Да и сам Сашко был сегодня донельзя серьёзным, в строгом костюме, являя собой пример дисциплинированного современного, идеологически устойчивого комсомольца-журналиста. Он общался со всеми таким канцелярским языком, что казался старше, чем есть, и весомее — будто и не какой-нибудь студент-стажёр.
Как же старались и директор, и завуч Марьям Ашотовна! Говорили, делая паузы, пробегая в спешке глазами по своим же докладам, чтобы только не сказать о недоработках.
Докладывала на педсовете и Настя, Анастасия Андреевна Смолян. Причём её доклад был мной несколько видоизменён, дополнен. С самого утра, как только я отправился на работу, я пришёл к главной комсомолке училища и предложил ей сделать опредлённые правки. Важно было показать, какая качественная и успешная работа проводится в физкультурном направлении в общежитии. Приплести сюда обязательно и то, что через три года Советскому Союзу принимать Олимпиаду, что еще больше налагает на нас ответственность по агитации за спорт.
— Коммунистическая партия Советского Союза пристально следит за тем, как выполняется её поручение по улучшению условий обучения в профтехобразовании. Мы, товарищи, как ярые последователи ленинского учения и преданные партии, должны… Нет, мы просто обязаны с вами проявлять инициативу. И комсомол нас в этом поддерживает. Уверен, что поддержит нас и Коммунистическая партия Советского Союза, — говорил теперь я.
Сам себе удивлялся. Моя речь была пламенной, я искренне верил во всё то, что сам говорю. А почему бы мне и не верить? Мои истинные цели никоим образом не противоречат тому, что я сейчас делаю. Напротив, все новшества, которые я уже привожу в жизнь ПТУ — это еще десяток шагов по достижению главной цели. Пусть я нахожусь на большом расстоянии от своей цели, километрах в десяти, если не больше. Но каждый день, позволяет приблизиться на шаг к цели. И есть вероятность, что я успею, и спасу Советский Союз, если еще немного ускорюсь.
— Товарищи, желает ли кто-то выступить, дополнить инициативу товарища Чубайсова? — спрашивал директор таким тоном и с таким видом, будто умолял: мол, сидите и молчите, а то сейчас договоритесь, что в газете напишут.
Но в каждом коллективе есть тот, у кого шило в одном месте, кто не промолчит, даже под угрозами и после просьб.
— Вы, уважаемый, может, и правильно говорите. Но, как человек новый, да ещё… молодой может предлагать такие изменения? Это надо же… Посещение городских учащихся на дому! У меня что, работы другой нет? — под обеспокоенный взгляд и директора, и завуча, высказался один из мастеров производственного обучения.
По крайней мере, он и теперь был в рабочей одежде и даже не постеснялся прийти в грязной, в масле и пыли робе.
— Порой нужно взглянуть на проблему взглядом со стороны, так сказать незамасленным, — сказал я, ставя логическое ударение на слове «замасленное».
Люди этот каламбур поняли и оценили, стали улыбаться, а кто-то даже похлопал по плечу особо возмущённого работника.
Но отвечать пришлось, причем в этот раз я не столько манипулировал лозунгами и общими фразами, сколько объяснял понятным, простым языком. Кто поспорит, если я скажу, что ребятам хулиганить меньше надо? Вот только никто не может предложить что-то, что могло бы уменьшить эти явления в училище.
Никто, кроме меня.
Так что, несмотря на внезапную оппозицию, приняли мои предложения.
— Почему бы о такой инициативе не написать? Почему об общежитии только? — недоумевал Травкин, когда я уже провожал его в сторону станции метро.
— А ты и напиши,! Только тогда двумя статьями, не объединяя их.
— А-а! Хочешь, чтобы твое имя дважды прозвучало? А хочешь, я поговорю с главредом, чтобы выпустить газету, где будет напечатано только твое имя и больше ничего? — шутил Сашко.
— Пока достаточно и того, о чем я говорю, — улыбнулся я.
Но ключевое слово тут — «пока». Нужно подумать, как выйти на кого-нибудь на телевидении.
— А у тебя есть кто знакомый на Ленфильме или на телевидении? Твоих одногруппников, может, и туда распределяли? — не откладывая, спросил я у Трошкина.
Глава 17
— Ну как всё прошло? — выспрашивал Травкин, когда мы уже были далеко от училища, и молодой журналист сбросил с себя маску профессионального и въедливого журналиста.
— Ну, самое главное, что мои предложения приняты, — ответил я.
Сашко загорелся, а вот я чувствовал некоторое опустошение. Болтать сейчас не очень хотелось, но Травкин с энтузиазмом продолжал сыпать впечатлениями.
— Слушай, Толя, а ведь то, что ты предлагал на педсовете бурсы — это очень интересно! Как будто ты взял откуда-то уже готовую систему. И я обязательно напишу статью, — с воодушевлением говорил журналист. — Я даже больше тебе скажу. Сегодня на пятиминутке главред говорил, что нам нужны репортажи по приёмной кампании в ПТУ. Так все отворачивались. Коллеги говорят, что это бесперспективно, что ничего нельзя нового узнать, что там все грустно. А у меня может получиться хорошая статья!
Я с улыбкой кивнул.
— Вот видишь, приятель, как оно выходит: ты помог мне, я помог тебе. Но не забывай, завтра жду тебя на зарядку в общежитие. Только статей должно быть две. И в них должно быть моё имя, как инициативного комсомольца, — сказал я и посмотрел прямо в глаза журналисту.
Правда, напирал зря — Травкин и не думал давать заднюю.
— Слушай, а эта ваша комсомолка… Анастасия. Она ничего такая, ладная девчонка, — с улыбкой мартовского кота заметил Сашко.
— Занята моим другом, — усмехнулся я. — Не советую. Там не жених, там машина для убийства.
— Даже для тебя? Все знают, что ты Матвею уши накрутил. А Матвеев-то силён, — сказал Травкин.
— Даже для меня, — ответил я, про себя зная — не буду проверять, смогу ли справиться со Степой.
Я поспешил расстаться с Травкиным. Ещё нужно было выдержать разговор с директором и завучем. Явно будут высказывать мне своё негодование по поводу приглашения постороннего человека на педсовет. Потом ещё нужно заехать в типографию, попробовать там договориться о бланках писем к местной администрации и актах исследования жилищных условий учащихся. Так что дел ещё на сегодня хватало.
Причём далеко не факт, что в типографии со мной вообще будут разговаривать. В Советском Союзе любая копировальная техника — под очень жестким надзором. Предполагаю, что нужны будут какие-нибудь документы, которые бы позволили работникам типографии напечатать даже те бланки, которые мне нужны для работы училища.
Вернувшись в ПТУ, я увидел на входе двух незнакомых мужиков, явно не из сотрудников. То, что руки у мужчин грубые, работящие, и грязь под ногтями — бросается в глаза. Между тем, оба были в джинсах и модных водолазках. А рядом с крыльцом училища была припаркована машина — «Жигули» третьей модели.
— А вот и он, которого вы ищете, — махнула в мою сторону вахтёрша, которую все по-родственному называют тёткой Дашей.
— Ты Чубайсов? — спросил один из мужиков.
— Я, — ответил я и несколько напрягся, приготовившись к неприятностям.
— Мы от Александра Ефимовича. Показывай, где тот драндулет, который нужно починить, — произнёс второй мужик, а моё напряжение сошло на «нет».