Посвящается памяти журналистов,
погибших при исполнении своего
профессионального долга
Владимир Снегирев
Р Ы Ж И Й
Документальное повествование
«Что я – рыжий»? – так говорят русские, когда не желают выделяться из толпы, брать на себя лишнее
СПб: ООО «Инапресс», «Новая газета», 2003, 354 стр. с илл., тираж 3.000 экз.
Сдано в набор 11.09.02, подписано в печать 04.09.03.
Что это было? И было ли это вообще? Иногда я сомневаюсь в реальности случившегося, пытаюсь, как сон, стряхнуть свои воспоминания. Но они крепко засели в памяти полуфантастическими, порой плохо связанными друг с другом картинками. Нет, это не плод больного воображения. Не выдумка. Все это произошло с нами. Со мной, с Рори, с нашими друзьями, с моей страной, с окружающим миром. Это факт и никуда от него не денешься.
Мой британский друг погиб десять лет назад, а я еще жив, и все эти годы воспоминания преследуют меня. Как наваждение. Особенно, когда выпьешь.
Афганистан. Багдад. Москва в августе 91-го. Снова Афганистан. Москва в октябре 93-го.
Затейливое переплетение судеб. Свист реактивных снарядов. Предчувствие перемен. Разрывы крылатых ракет. Небо в трассерах. Крах прежних идеалов. Стреляющие по российскому парламенту танки. Стыд, обжигающий душу. Кровь на асфальте.
Желание понять, что же со всеми нами случилось, как мы жили и как жить дальше.
Рори убит. Занавес закрывается. Жизнь продолжается.
…Тот день был воскресным, но улицы казались вымершими не потому, что все пили по домам чай.
Вот уже несколько часов я кружил по пустой Москве на своей старенькой машине. Приближение беды было просто разлито в воздухе. Радио то и дело сообщало скверные новости. Восставшие устроили побоище на Арбате. Сожгли несколько автомобилей. Потом захватили мэрию. Теперь направляются в Останкино – брать телецентр.
Все это происходило в моем городе.
Уже смеркалось. Я повернул машину в сторону Останкино. Через Марьину рощу по Шереметьевской приблизился к телецентру. У знакомых зданий - пугающая пустота. Ни одного милиционера или солдата. Не веря своим глазам, я дважды объехал вокруг квартала. Никого. Только жалкая кучка каких-то встревоженных людей возле главного входа, да одинокий репортер с камерой. Выходит, тревога была ложной? Тогда через Звездный бульвар и улицу Бочкова я выехал к проспекту Мира.
Никогда не забыть мне этой картины. Сверху, со стороны центра, прямо по середине проспекта, беспорядочно сигналя и игнорируя всякие правила, мчались огромные армейские грузовики с изодранными тентами. В их кузовах бушевали люди. Они что-то вопили, пели революционные песни и стреляли в воздух. Похоже, эти люди вообразили, что город уже целиком находится под их контролем. Они вели себя, как вандалы, которые долго осаждали крепость, а теперь настала пора вкусить сладость победы.
Я развернулся и знакомыми с юных лет переулками снова выехал к телецентру. Сейчас картина там стала совсем другой. На площади перед главным зданием густела толпа. Я запарковался на улице Королева и направился в эту бурлящую массу. Уже на дальнем приближении ощущалась агрессивность. Громкоговорители разносили над площадью призывы немедленно штурмовать телецентр. «Смерть Ельцину!» «Долой антинародный режим!» Я увидел одного из предводителей восставших генерала Макашова – его усы топорщились, берет съехал набекрень. Он стоял под стеной и выкрикивал в микрофон чистую матерщину. Толпа возбуждалась все больше.
Потом я увидел Рори. Странно, если бы я его не увидел. Рори всегда появлялся там, где стреляли.
Он был прямо в центре этой агрессивной, орущей, наэлектризованной толпы. Однако, его лицо не выражало ни испуга, ни удивления. Наверное, в том, что происходило, он не усматривал ничего нового. Прежде он видел такое в Бухаресте, когда свергали Чаушеску. На его глазах люди убивали друг друга в Афганистане, Ираке, Югославии, на Кавказе… И в Москве он уже видел такое – в августе 91-го. И вот еще один рецидив безумия на исходе столетия.
Мне показалось, что он просто примеривается, осматривает поле предстоящей битвы, определяет ракурсы будущей съемки. Потом я увидел его жену Джульет и его брата Колина. Они не выглядели такими спокойными, как Рори.
Я пробился к ним. Мой друг обрадовался, заметив меня. Мы не встречались около двух недель: Рори с Джульет уезжали в Абхазию, где тоже была война, и вернулись только накануне.
– Рори, – сказал я, пожав его руку, – будь осторожнее. По-моему, сейчас начнется крупная заваруха.
– Ты думаешь? – Он задумчиво посмотрел на меня.
– Я уверен.
– Но ты – рядом, значит, все будет хорошо.
Все-таки он и сам чувствовал неладное. Повернувшись к Колину, он велел ему отправиться к Белому дому, а Джульет послал на Кутузовский, в офис, за запасными аккумуляторами.
Тем самым он спас их жизни.
Потом толпа разъединила нас. Когда раздались первые выстрелы, я вспомнил о машине, которая осталась неподалеку. Отгоню подальше, в безопасное место, а потом вернусь.
Но вернуться уже не смог, некуда было возвращаться. Там, откуда я уехал, несколько минут спустя началась бойня.
На следующее утро я отправился на поиски Рори. Вчера восставших перестреляли в Останкино. Сегодня Ельцин добивал бунтовщиков в здании парламента: оно было плотно окружено войсками и танками, танки били по зданию прямой наводкой. Значит, Рори точно должен был находиться или рядом с этим домом или внутри него.
Весь район, прилегающий к зданию Верховного Совета, был оцеплен милицией. Говорили о снайперах, засевших на чердаках. Прямо на Садовом, напротив американского посольства, стояла окутанная сизым дымом колонна бронемашин. Стволы их пушек грозно поворачивались в разные стороны. Милиционеры в бронежилетах, одетых поверх шинелей, опасливо жались к стенам домов. Некоторые были изрядно пьяны.
Странно, но я почти без проблем дошел до цели. Я прошагал по абсолютно пустому Садовому кольцу, не обращая внимания на грозные оклики милиционеров, миновал американское посольство, свернул направо в переулок, дошел до гостиницы «Мир», расположенной в двухстах метрах от парламента. Рори нигде не было.
Над Белым домом клубился столб дыма. В боковом переулке готовился к атаке спецназ в черной одежде. Омоновцы в зеленых касках палили из автоматов во все стороны. По насквозь простреливаемой площади бродила сумасшедшая тетка с авоськой в руке. Пули ее не трогали.
Снова ударили танки, и из окон парламента полыхнуло яркое пламя.
Это была самая отвратительная картина, которую я когда-либо видел. Возможно, ничего более позорного в русской истории и не было.
Я подобрался как можно ближе к Белому дому, залег за бетонным блоком, стал снимать происходящее своей любительской видеокамерой. Рядом в пыли лежали западные журналисты.
Только Рори среди них не было.
ПРОЛОГ
Афганистан. Провинция Нангархар.
Расположение советской мотострелковой бригады.
Раннее утро. Солнце едва выглянуло из-за горного хребта, его низкий свет окрашивает окружающие предметы в красноватый оттенок.
Рядом с пыльным плацем, сразу за множеством выцветших брезентовых палаток, приземляется военный вертолет. Это, впрочем, не вызывает здесь никакого интереса. Посреди плаца, метрах в пятидесяти, командиры выстраивают шеренгу солдат, зло покрикивают на опоздавших, кое-кого подгоняют пинками и зуботычинами. Солдаты на ходу натягивают бронежилеты, прищелкивают к автоматам магазины, крепят к поясам подсумки с запасными обоймами и гранатами. Неподалеку, за вторым рядом палаток, рычат моторы готовых к маршу боевых машин. Клубы сизого дыма, мат, беготня.
В центре городка, у самой большой палатки, которая, судя по часовому и мачтам радиоантенн, является штабом, толпятся старшие офицеры – некоторые из них тоже в полевой пятнистой форме, с автоматами. Все нервно курят и с ожиданием посматривают на вход в палатку.
Из вертолета, едва он касается колесами земли, выпрыгивает только один пассажир – по виду явно штатский. Одет в застиранные джинсы, легкомысленную ковбойку с закатанными рукавами, на ногах модные остроносые туфли. Пригнувшись и крепко прижимая к себе небольшую сумку из рыжей, плохо выделанной и оттого вонючей афганской кожи, пассажир резво пробегает под вращающимися лопастями, и вертолет тут же с грохотом и явным облегчением взмывает в небо.
Мир, вся звуковая палитра которого до этого была заглушена вертолетом, теперь сразу обретает отчетливое многоголосье. Зычные команды. Клацание пристегиваемых магазинов и передергиваемых затворов. Крепкие «неуставные» словечки. Густой рык «брони».
Солнце уже больше чем наполовину вышло из-за гор и, кажется, с недоумением таращится на эту нервную суету. На хищно задранные стволы танковых пушек, расчехленные пулеметы, скверную брань, грозное скопление до зубов вооруженных мужчин... Все это и вправду плохо вяжется с рождением ясного солнечного дня.
Прилетевший – ему можно дать лет тридцать или чуть больше – уверенно направляется к штабной палатке. Офицеры при его приближении замолкают и довольно бесцеремонно разглядывают гостя.
– Он из КГБ,– вполголоса роняет один из одетых в камуфляж. – Я его в Кабуле видел. Рядом с их домом без вывески.
Эта информация явно не располагает офицеров к приезжему. Их и без того недружелюбные лица по мере приближения гостя становятся еще более замкнутыми, почти угрюмыми.
Но парня в ковбойке, кажется, это вовсе не смущает. Едва кивнув, он прямым ходом идет в штабную палатку, и только напоровшись на часового, нехотя останавливается и с напором требует:
– Доложи, что из Кабула прибыл корреспондент и просит немедленной встречи с комбригом. И пошевеливайся.
Да, по всему видно, что этот молодой человек не привык стоять у запертых перед ним дверей. Впрочем, сейчас ждать ему и не пришлось. Из палатки на голос вынырнул адъютант командира бригады, лихо козырнул, приветливо осклабился: