в трех шагах от него понял, что солдат-то не настоящий – он просто нарисован на будке. А сама застава была пустой, никто не окликнул их, не потребовал документов.
Пройдя еще с пол километра, они оказались на окраине Кабула, где их ждало такси. Из машины навстречу англичанам проворно выскочил одетый в цивильный костюм афганец. «Абуфазл, – представился он. – Я буду отвечать за вашу безопасность в городе». Окна в раздолбанной «тойоте» от утреннего холода запотели так сильно, что водитель, едва отъехав, тут же сбил велосипедиста. «О, мой Бог», – опять заволновался Джон, который решил, что теперь не избежать вызова полиции, разбирательства и ареста. Однако к его удивлению таксист даже не подумал остановить машину, а их провожатый только беспечно махнул рукой: «Парва нист». Плевать! Спустя пятнадцать минут англичане благополучно прибыли в дом, где им предстояло провести три дня.
Абуфазл, казалось, упивался возможностью блеснуть перед гостями.
– С кем вы хотите побеседовать? – спросил он Джона, едва тот перевел дух. – С людьми из правительства? С начальником ХАД?
– Со всеми, – коротко распорядился Питер. – Но сначала покажите нам город. Я хочу поснимать.
– Посмотрите в окно. Видите – это джип одного из руководителей ХАД, и он к вашим услугам, господа.
Они проехали мимо президентского дворца, попетляли по Шахре-нау - району вилл и резиденций, потом выбрались на забитый машинами и повозками торговый Майванд, с него попали на широкую прямую улицу Дар-уль-Аман, где находилось советское посольство, а неподалеку – одно из зданий госбезопасности. Питер не отрывался от видоискателя своей портативной камеры. У хадовского дома Абуфазл попросил водителя притормозить:
– Завтра мы устроим здесь фейерверк. Специально для вас.
Вернувшись в дом, они сняли интервью с двумя сотрудниками секретной службы, которые для маскировки обмотали свои лица тюрбанами. Следом явился человек с бегающими глазами и объявил, что он и есть тот герой, что будет завтра стрелять реактивным снарядом по зданию ХАД. В доказательство своих слов человек принялся прямо здесь, в комнате, снаряжать «эрэс».
В этот момент, как вспоминал впоследствии Джон Симпсон, и у него, и у Питера возникли одинаковые мысли. Что, если сейчас в этот дом ворвутся люди Наджибуллы и обвинят англичан в пособничестве терроризму? Ведь волей-неволей так и оно и получалось. С некоторых пор они из сторонних наблюдателей превратились в сообщников моджахедов, что противоречило журналистскому кодексу. Но как объяснить это афганцам? На их робкие попытки уклониться от предстоящего теракта Абуфазл отреагировал просто: «Вам нечего опасаться. И вы должны показать всему миру, как глубоко проникло наше сопротивление».
Утром их снова запихнули в машину, человек с бегающими глазами бросил на заднее сиденье свою ракету, и они отправились на Дар-уль-Аман. Все дальнейшее напоминало дешевую кинокомедию.
Машина остановилась на пустыре, где два десятка мальчишек играли в футбол. Ничуть не смущаясь присутствия такой обширной аудитории, их спутник взял под мышку реактивный снаряд, жестом поманил за собой англичан, и все они направились к группе одетых в афганские лохмотья людей, стоявших поодаль. Мальчишки продолжали с криками пинать мяч. Оборванцы, получив «эрэс», принялись довольно споро мастерить из деревяшек что-то вроде примитивной пусковой установки. Питер поежился и начал снимать.
Все это происходило среди бела дня почти в центре Кабула. Они нацелили ракету на пятиэтажное здание, до которого было не больше шестисот метров, приладили таймер, изготовленный из старого будильника советского производства, установили время и разошлись в разные стороны. Питер вернулся к машине. Через пять минут сработал спусковой механизм. Ракета с шипеньем умчалась в сторону цели и… благополучно упала где-то далеко-далеко за хадовским зданием. Разрыва Питер не услышал, видимо, произошла осечка. Их опять быстро затолкали в машину и привезли в дом.
Джон, кажется, мало понял из того, что произошло. Зато Питер был явно разочарован.
– Только такие кретины, как моджахеды, могли промахнуться, стреляя в упор по большому зданию, – сказал он, пряча свою камеру в полиэтиленовый пакет с надписью «Да здравствует афгано-советская дружба».
На следующий день неподалеку от их дома послышалась стрельба, и в комнату ворвался Абуфазл, торопя их срочно собираться и уходить. По его словам агенты ХАД пронюхали, где скрываются англичане и готовят операцию по их захвату. «Они знают даже о том, что вчера мы пытались обстрелять здание», – сказал Абуфазл. А Питер подумал: уж, не от тебя ли они об этом и знают? Питер давно уяснил, что многие афганцы ревностно служат и нашим, и вашим. Поди разбери их, этих афганцев.
Не без волнений им в тот же вечер удалось выбраться из города и уйти в Пагман, где хозяйничали моджахеды.
На третий день, когда ирландцу уже порядком наскучило снимать безуспешные атаки моджахедов, пытавшихся смять оборону аэропорта, его пригласил к себе Абдул Хак. Командир выглядел озабоченным. На всех направлениях отряды партизан несли большие потери. Вопреки ожиданиям правительственные войска не думали сдавать город – и это после того, как на их позиции обрушились тысячи реактивных снарядов. Агентура доносила, что в Джелалабаде нет признаков паники, а войска в достатке обеспечены боеприпасами. Сам Абдул Хак был категорическим противником лобового штурма, он предлагал другой путь, испытанный и надежный: взять город изнутри, используя подполье, террор, деньги. Напрасно к нему не прислушались. Теперь видно, что пар может уйти в свисток. Поражение, которое моджахеды потерпят здесь, станет самой крупной победой Наджибуллы, придаст Кабулу новые силы.
Все это Абдул Хак за чаем выложил ирландцу, а напоследок посоветовал не терять больше времени на подступах к аэродрому.
– Мы можем проводить тебя в горы к западу от Джелалабада. Там ты сделаешь хорошую съемку.
– А что я там увижу?
– Если все пойдет так, как мы хотим, ты увидишь много интересного. Мы готовим засаду на вертолеты.
– Засаду? – Сразу встрепенулся Рори. – Но как ее можно организовать? Это же не бронемашины и не танки.
– Можно. Вот смотри. – Он взял лист бумаги и нарисовал на нем схему. – Это ущелье, по которому вертолеты чаще всего прорываются из Кабула и возвращаются обратно. Видишь? Вот тут мы ставим крупнокалиберные пулеметы. И вот тут. Мы делаем огневые точки во многих местах – по всему маршруту. Влетев в ущелье, они неминуемо встретят кинжальный огонь. Это будет ловушка.
– А если они поднимутся выше, пойдут над горами?
– Нет, это почти исключено. «Стингеров» они боятся больше, чем пулеметов. Поэтому и стелются над самой землей. Пулеметы будут обстреливать их и снизу, и с боку, и даже сверху. Ну, как?
– Согласен, – сказал Рори. – Неплохая идея.
– Тогда собирайся. Машина пойдет через час.
Вечер и ночь я провел в доме Омара. Правда, когда снаряды начинали падать уж совсем близко, мы спускались в вырытый рядом блиндаж. Эти чертовы снаряды падали почти беспрерывно. К вечеру Омар докладывал: «Сегодня было 345 «эрэсов». Еще он говорил: «По сообщениям агентуры командиры бандформирований получили приказ перегруппировать силы и до 6 апреля взять город любой ценой». Иногда на генерала что-то находило, и он начинал общаться со мной языком передовиц из кабульских газет. «Революция победит, враг будет уничтожен, весь народ поддерживает нас». Я обреченно кивал и убирал подальше свой блокнот. Омар очень удивлялся, отчего я не записываю эти замечательные слова.
Ночью, поднявшись по нужде, я сделал одно открытие. Оказывается, и генералы, и полковники вповалку спали в соседнем помещении вместе с молоденькими солдатами. Мне и раньше много раз говорили, что в афганской армии гомосексуализм – дело обычное. Теперь пришлось убедиться в этом почти воочию.
На другой день из Кабула прорвались вертолеты, и я вместе с телевизионщиками сказал Джелалабаду «гуд бай». Не без трепета мы забрались в чрево Ми-8, где уже были раненые в синих халатах. Вертолет тут же взлетел, стал кругами ходить над городом, едва не цепляя колесами верхушки пальм. Летчики ждали, пока не поднимутся остальные. Другие машины взлетали тоже без промедления и тоже вставали в эту карусель. И транспортные, как наш, и боевые «крокодилы». Уже от одного вида этой карусели становилось тошно. От нее так и несло бедой.
Вадим ткнул меня в бок:
– Посмотри на стремянку, видишь в ней дырку от пули? Она на моих глазах появилась. В этой вертушке мы сюда летели. А бомба в одну воронку дважды не попадает. Прорвемся!
– Может быть…
Наконец, собравшись в кучу, вертолеты резко прибавили скорость, снизились до пяти метров и отчаянно рванули вперед. Я включил диктофон, намереваясь записать впечатления от полета.
Через несколько минут из кабины показалась довольная физиономия бортмеханика, он показал растопыренную пятерню и пальцем ткнул в иллюминатор. Ага, вижу: справа к нам идут на подмогу еще пять боевых машин. «Крокодилы» должны лететь впереди и обрушивать на душманские точки всю свою огневую мощь. Так под шумок мы, глядишь, и проскочим.
То, что происходило дальше, впоследствии много лет являлось мне ночью в виде кошмарных снов.
По-прежнему на минимальной высоте мы ввинтились в ущелье. И тут началось! Вряд ли, у меня хватит слов, чтобы описать это.
Затарахтел курсовой пулемет в кабине летчиков. Дымными струями пошли реактивные снаряды из-под пилонов. Вертолет бросало из стороны в сторону. Вцепившись в откидное сиденье, я смотрел наружу, но за стеклом все было в разрывах, дымах, огне, ужасе. Боже мой! Мы летели как по лабиринту преисподней. Я был атеистом, но губы сами собой шептали: «Господи, спаси и помилуй!»
Кажется, горели сами горы. Да, мы мчались сквозь сплошной пожар. Вся кабина тоже была в дыму.
– Вспышки выстрелов слева! – кричал мне Вадим, как будто я был способен подавить душманские пулеметы.