– И справа тоже, – орал ему я.
– Держись! – кричал Саша, после очередного виража падая на меня.
– А-а-а! – орали мы все вместе, когда казалось, что уже все, горим, падаем, вот он – конец.
Потом вертушка резко пошла вверх, так резко, что нас просто расплющило на сиденьях. И снова пилот бросил ее к самой земле. И опять бешено застучал пулемет, и дымом заволокло всю кабину.
Это был самый долгий полет в моей жизни.
Он продолжался ровно тридцать девять минут.
Когда после приземления я пришел в себя и включил диктофон, чтобы прослушать запись, там был один сплошной крик. И много непечатных выражений.
Кстати, Джелалабад моджахеды так и не взяли.
1990 ГОД. ПЕШАВАР. ЮНИВЕРСИТИ-ТАУН
В Пешаваре любая европейская женщина, не имевшая видимых физических недостатков, смотрелась очень даже неплохо. Здесь с этим контингентом всегда был дефицит. Что же касается Джульет, то ее можно было считать красавицей без всяких оговорок. Стройная спортивная фигура. Чуть насмешливый взгляд серо-голубых глаз. Тонкие чувственные губы, волевой подбородок, копна коротко стриженых каштановых волос. В облике этой юной элегантной леди было что-то решительное. Каждый сразу видел, что она знает цену и себе самой, и окружающему миру.
Во второй половине 80-х Джульет занимала пост директора офиса «Афган эйд» в Пешаваре. Когда Рори недолго работал в этой благотворительной организации, он встречался с ней по делам: вместе просматривали бухгалтерские бумаги, обсуждали планы, говорили о чем-то малозначащем. Джульет, не смотря на свою молодость, уже почти четыре года прожила в прифронтовом городе и сначала поглядывала на Рори чуть снисходительно. Сколько таких инспекторов приезжало из Лондона! Поживут здесь недельку, поворошат бумаги и с явным облегчением отбывают домой. Однако этот парень, называвший себя ирландцем, оказался другим. Совсем скоро он объявил ей, что оставляет должность в «Афган эйд» и намерен целиком посвятить себя флибустьерской службе свободного журналиста. С тех пор Джульет видела его нечасто. Ирландец подолгу пропадал в Афганистане, а когда возвращался в Пешавар, то на полную катушку «оттягивался» в Американском клубе. Говорили, что у него была куча подружек. «Этот парень без тормозов», – так несколько испуганно отзывались о нем коллеги.
Возможно… Но только, когда их пути изредка где-то пересекались, ей казалось, что Рори уж как-то по-особенному посматривает на нее. В ее присутствии он всегда был подчеркнуто предупредителен и учтив. Пожалуй, даже слишком учтив.
Однажды, вернувшись с вечеринки домой, она со смехом поделилась своими наблюдениями с мужем. Но Доминик не разделил ее веселья.
– Ирландец? – Задумчиво переспросил он. – Да он явно влюблен в тебя. Вот увидишь, если со мной что-нибудь случится, он сделает тебе предложение.
Джульет только тряхнула своими каштановыми волосами и рассмеялась:
– Что ты выдумываешь, дорогой?
Она выросла в провинциальной протестантской семье, где из поколения в поколения все мужчины становились священниками и где всегда царили строгие правила. Папа-викарий определил ее на учебу в маленькую школу для девочек, расположенную в графстве Кент. Пределом мечтаний всех ее подружек было уехать в Лондон, найти там непыльную работу и удачно выйти замуж. И Джульет когда-то хотела того же: завести дом, собаку, родить детей.
Поступив в университет, она стала изучать историю искусств и к третьему курсу уже договорилась о должности в художественной галерее. На горизонте маячила жизнь, о которой все было известно наперед. Так жили ее родственники, ее знакомые, ее подруги. Но, проучившись четыре года, Джульет решила взять перерыв и отправиться в Индию. Ей просто захотелось попутешествовать, прежде чем погрузиться в жизнь «как у всех».
Индия поразила и восхитила ее, как поражает она всякого, кто обладает живой душой. Ей открылось, что существует огромный, таинственный, манящий мир, называемый почему-то «третьим». Экзотический, загадочный, не похожий на все то, что ее окружало прежде. Одни люди, оказавшись в странах этого мира, видят только грязь, нищету, отсутствие привычного комфорта. Других он сразу завораживает, делает вечными пленниками. Его краски, запахи, мелодии, его вечное солнце и синее небо, его традиции и обычаи – так и хочется раствориться в этом мире, стать его частью.
Джульет работала сначала в баптисткой миссии, потом, к удивлению знакомых, устроилась в лепрозорий – ухаживала там за неизлечимыми больными.
Вернувшись спустя год в Лондон, она решительно рассталась с идеей служить высокому искусству. Страны третьего мира – вот чему она решила посвятить свою молодость.
Однажды в газете нашла адрес благотворительной организации, созданной для помощи афганцам. Отправила письмо: есть ли у вас работа? Ее пригласили на должность секретаря, а затем предложили ехать в Пешавар – директором представительства «Афган эйд». Это было то, чего она хотела.
Для ООН Джульет составляла обзорные досье по различным регионам Афганистана – эти материалы были призваны прогнозировать число возможных беженцев. Участвовала в программах по борьбе с наркотиками. Контролировала распределение денег, поступавших со всего мира для бедных афганцев. Больше всего средств выделяли США, эти деньги приходили в основном по линии госдепартамента. Официально они должны были тратиться на продовольствие. Но на какие цели моджахеды расходовали их на самом деле, проверить было невозможно.
Француз Доминик Вергос появился в ее жизни почти сразу после приезда в Пешавар. Он, как и Питер, тоже считался здесь старожилом. Когда-то Доминик был преуспевающим фэшн-фотографом в Париже. Потом начал кочевать по «горячим точкам»: Бейрут, Африка, Юго-Восточная Азия… Он умел делать хорошие фотографии и выгодно их продавать. Когда началась эта заваруха в Афганистане, француз прочно осел близ войны, быстро обзавелся дружескими связями с командирами партизанских групп и стал едва ли не официальным фотографом джихада. Заказов у него всегда было через край. Он, как и Питер, мог месяцами кочевать с моджахедами по горам, жил в кишлаках, научился говорить на фарси и пушту. Однажды француз почти год провел в партизанских лагерях на территории Афганистана.
Правда, в отличие от большинства других журналистов, Доминик имел еще одну, скрытую от остальных жизнь. Как-то знакомый дипломат свел его в Пешаваре с серьезными американскими ребятами, которые спросили: «А не хватит ли, парень, зарабатывать на хлеб фотокамерой? Если тебе так нравится бродить по Афганистану, это можно делать и с большей пользой». Уговаривать фотографа не пришлось. Он охотно согласился выполнять задания ЦРУ. Предложенное вознаграждение значительно превосходило те гонорары, которые он получал от агентств и журналов.
Вместе с французом жили дочь от первого брака и сын – от подружки. Он был на пятнадцать лет старше, чем Джульет и напоминал экстравагантного повесу – с вечно растрепанными волосами, демоническим взглядом и свободными манерами. Такие люди встречаются редко. Они живут как бы сами по себе, вне принятых норм и законов. Они сами устанавливают для себя законы. Да, француз был ни на кого не похож. Возможно, именно это вначале и привлекло к нему юную леди. Очень скоро она обнаружила, что не может справиться с притяжением, которое исходило от Доминика. Он казался талантливым и нестандартным. Даже тайная связь с американской разведкой, о которой Доминик под страшным секретом поведал ей однажды, работала в его пользу, придавала ему загадочности.
Став его женой, Джульет родила еще одного сына, которого назвали Финном. Они сняли красивую виллу в университетской части Пешавара на Серкл-роуд, завели слуг, купили лошадей для верховых прогулок. Жизнь складывалась на удивление удачно. Правда, иной раз на француза что-то находило. Выпив, он говорил о том, что в любой момент его могут убить, что тогда Джульет наверняка станет жертвой этого безумного ирландца… Но утром, протрезвев, никогда не заикался об этом.
Два года продолжалась их идиллия. Но однажды все кончилось.
Потом, задним числом анализируя все случившееся, она вспомнила, как однажды на вечеринке знакомый французский дипломат предупредил Доминика:
– Будь осторожен. Есть люди, которые хотят, чтобы тебя здесь не было.
Но фотограф только отшутился:
– Ты имеешь в виду агентов Наджибуллы? Но если я буду постоянно думать о них, то так недолго и в психушку угодить.
– Мое дело предупредить, – пожал плечами дипломат. – Просто появилась информация, поэтому я настоятельно рекомендую тебе соблюдать меры безопасности.
Дома Джульет накинулась на мужа:
– Что все это означает? Какая опасность тебе может угрожать?
– Господи, дорогая, ты же знаешь, чем я занимаюсь. Сама моя работа предполагает некоторую степень риска. За него мне и платят.
– Но этот человек имел в виду что-то конкретное.
– Вряд ли. Кто-то, где-то, что-то сказал… Вот и разнеслось по свету.
– И все же, – продолжала настаивать Джульет, – подумай, откуда может исходить угроза.
Доминик запустил руки в свою патлатую голову, задумался.
– Ну, например, от Гульбеддина. Я никогда не скрывал своего отношения к нему. Его действия деструктивны, они подрывают основы общей борьбы. Недавно я опять резко говорил по этому поводу с американцами. Могла произойти утечка. А Гульбеддин своих врагов не щадит.
– О-о, Доминик, – простонала она. – Может, нам лучше уехать?
– Да что ты! Это ведь только предположение. Одно из многих. Давай выбросим это из головы. Все обойдется.
Не обошлось. В тот вечер они поздно вернулись домой после ужина в Американском клубе. Джульет сразу отправилась спать, а Доминик пошел в сад – успокоить собаку, которая отчего-то подняла лай. Когда сквозь сон Джульет услышала автоматную очередь, она не придала этому никакого значения: стрельба в Пешаваре была делом привычным. Потом в спальне зазвонил телефон, это был живущий по соседству приятель-афганец: