Итак, телефон…Вся надежда была на богатых западных коллег, особенно телевизионщиков. Все они привезли сюда оборудование для спутниковой связи: портативные передатчики, «тарелки», бензиновые движки для автономного энергопитания. Через спутник они разговаривали со своими офисами, передавали «картинку», диктовали репортажи. Минута такой связи тогда стоила 40 долларов – безумные по тем временам для нас деньги.
К счастью, особенно унижаться и выклянчивать у коллег помощь нам не пришлось. Мы не были им конкурентами - это раз. Все они тогда живо интересовались событиями в СССР, перестройкой - это два. Ну и прежний авторитет империи тоже работал… Короче говоря, без особых проблем мы имели каждый день десять-пятнадцать минут для того, чтобы продиктовать в редакцию новости из Ирака. Трубку спутникового телефона давали и американцы из Си-Эн-Эн, и наши друзья британцы, и западные немцы.
Конечно, как требовали тогдашние правила, сначала надо было отметиться в советском посольстве. Взяли такси, приехали. Стучим в железные ворота. Их отворяет небритый человек в спортивном костюме. Представляемся. «Нам бы посла увидеть.» – «А вы его уже видите, - говорит человек. - Я и есть посол». Чудеса! Потом познакомились, разговорились, все стало ясно. К тому дню в посольстве осталось только несколько человек - одни мужчины. Посол Виктор Посувалюк в этой ситуации счел за лучшее не изображать из себя крупного начальника. Ладно - ворота. Когда начинался воздушный налет и все прятались в огромной железной трубе, врытой в землю, посол брал в руки гитару и своими сочиненными здесь же песнями поднимал мужикам настроение. Война…
В отеле мы старались держаться поближе к своим новым друзьям из Би-Би-Си. Они щедро делились информацией, охотно знакомили нас с другими журналистами. Днем пресса в сопровождении неизбежных майндоров разъезжалась по Багдаду и другим иракским городам (майндоры обычно возили показать руины от ночных бомбежек), а с наступлением темноты все возвращались в «Аль Рашид» и, передав в свои редакции репортажи, шли в ресторан, расположенный в цокольном этаже. Очень скоро мы стали своими в этой разношерстной компании.
За ужином сидевшего рядом с нами британского журналиста из «Индепендент» громко окликнул с соседнего столика Питер Арнетт:
- Хэлло, Патрик! - Сказал он так, чтобы слышали все остальные. – Ты знаешь, «Голос Америки» сегодня объявил, что Саддам Хусейн обладает тремя видами оружия: личной гвардией, химическими боеприпасами и… Питером Арнеттом. Каково, а! – Тут он громко захохотал и победно оглядел зал.
Британец сдержанно улыбнулся и сосредоточился на омлете. Сидевшая неподалеку сексапильная француженка из «Антенн-2» (к ней было приковано внимание всех мужиков) прыснула в чашку с кофе. А я понял, что наступил момент для знакомства со знаменитым американцем.
Еще в Москве, собираясь в путь, мы внимательно прочитали все, что писали об этой войне ведущие мировые СМИ. И в редкой публикации не упоминался Питер Арнетт. Он и прежде слыл сорви-головой в корпусе американской фронтовой прессы. Десять лет во Вьетнаме, потом – Сальвадор, Афганистан, Бейрут, Гренада, Панама… Не было в последние тридцать лет такой войны, где бы не побывал Арнетт. Но его звездный час пробил месяц назад в Багдаде, когда он стал по существу единственным источником информации из города, на который обрушились бомбы и ракеты многонациональных сил. Те кадры ночных бомбардировок, сопровождаемые слегка гнусавым голосом Питера, мгновенно подняли рейтинг Си-Эн-Эн на небывалую высоту, а его самого сделали знаменитым на весь мир.
Словом, пора было знакомиться. Мы с Сашей просим разрешения присесть за его столик, представляемся.
- О, русские, - приветливо говорит он. - Пару лет назад я был в Москве. Мы снимали митинг ваших диссидентов и меня замели в КГБ. Это был интересный опыт. Жаль, через пять часов отпустили.
Где-то наверху, приглушенная ресторанными стенами, звучит сирена воздушной тревоги. Но народ уже хорошо взбодрился спиртным, всем море по колено, только японцы послушно встают и тянутся в бомбоубежище.
- Кстати, Питер, а не залетит ли какая-нибудь американская ракета по ошибке прямиком в наш отель?
- Все меня спрашивают об этом. И знаете, что я обычно отвечаю? Командующий силами альянса генерал Шварцкопф - мой друг еще с вьетнамских времен. Он не решится угробить Питера Арнетта.
- Но бывают же на войне случайности?
- Нет, после недавнего прокола с бункером наши генералы миллион раз отмерят прежде, чем отрезать. Они в этом бункере убили пол тысячи мирных людей, и теперь у них появился комплекс. Так что расслабьтесь.
- Говорят, ты был на пятнадцати войнах…
- На семнадцати! - Ревниво уточняет американец. - И мое присутствие помогло раньше закончить каждую из них.
- Тебе пятьдесят шесть. А ты все еще лезешь в самое пекло… Может, пора оставить это тем, кто помоложе?
- Пусть кто-нибудь сделает мою работу лучше, тогда я попрошусь на пенсию. Вы знаете, сколько журналистов погибло во Вьетнаме? Шестьдесят два! Будь они живы, каждый был бы сейчас здесь. Поэтому и я здесь. Владимир, ты говоришь, что работал в Афганистане, значит, ты должен меня понять.
- Я тебя понимаю. Но эта война…Тебе не кажется, что американцы и их союзники зашли слишком далеко?
- О, ты, что же, берешь у меня интервью? Тогда давайте сначала выпьем. Как вы относитесь к «Божоле» урожая 86-го года? У нас хороший запас этого вина.
Он разливает в фужеры из тонкого стекла темное, почти черное при скудном свете свечей, вино. У него профиль римского легионера. Высокий с залысинами лоб. Голос мягкий, но говорит он все время громко – так, словно хочет обратить на себя внимание большинства окружающих.
- Все войны – дерьмо и эта – не исключение. Кто-то, возможно, и отстаивает какие-то высокие идеалы, но страдают-то все равно простые люди по обе стороны фронта. Поэтому я всегда старался показать войну глазами противников. В 82-м рассказывал о борьбе моджахедов с коммунистами, а в 87-м вел репортаж из Кабула, когда там у власти был Наджибулла. Во Вьетнаме партизаны верили в свою революцию, а американские солдаты были убеждены, что защищают свободу… Ты спрашиваешь меня про Ирак… В отличие от президента Буша, я не считаю, что Саддам Хусейн – это арабский Гитлер. Все не так просто… Многие люди уже забыли, что всего семь месяцев назад Ирак был союзником Соединенных Штатов. Не будем забывать о том, что Ирак – это десять процентов мировых запасов нефти.
– Раз ты стараешься быть объективным, значит наверняка далеко не всех устраивают твои репортажи. Ведь любая сторона хочет использовать прессу в своих целях…
– Конечно, это так. Еще во Вьетнаме нас подозревали в симпатиях к коммунистам. Бред… Мы просто пытались работать честно. Саддам наверняка считает, что я сотрудничаю с ЦРУ. А в Вашингтоне почти все думают, что я продался Багдаду. Там меня без конца проверяют – ФБР, конгресс, какие-то комиссии… Правда всем режет глаза. Вы думаете, наши генералы были в восторге от того, что я показал сюжет из того бункера, где американская бомба убила пятьсот женщин и детей? Но не надо бить гонца, приносящего плохие вести.
Краем глаза я замечаю, что наш майндор Ахмет навострил уши и бочком-бочком приближается к столику, за которым мы беседуем. Саша показывает ему на свободный стул: садись, мол, не майся. Но Ахмету нельзя садиться, он прикладывает правую руку к сердцу – благодарю, мол, покорно – и делает вид, что кого-то ищет. А кого ему тут искать, кроме нас?
- Раз уж ты вспомнил Саддама… Расскажи, как брал у него интервью. Ведь из всех журналистов он только с тобой согласился встретиться.
- На днях пришли ко мне два местных парня. Велели раздеться догола. Тщательно ощупали одежду, вынули из карманов все, даже ручку. Стерилизовали какой-то жидкостью мои руки. Потом посадили в БМВ и сорок минут в полной темноте возили по городу. Привезли в небольшой дом на окраине. Завели в комнату с двумя креслами и большим ковром. Саддам Хусейн появился в голубом костюме и модном галстуке. Его ботинки были начищены до блеска. Он спросил, есть ли у меня список с вопросами? «Был, но ваша охрана изъяла все мои записные книжки.» Он улыбнулся: «Давай просто поговорим.» Мы беседовали целый час. Прощаясь, я спросил, не очень ли жесткими показались ему мои вопросы? Он засмеялся: «Нет. Но они заставили меня думать.»
- Сколько тебе платят за риск?
- Ну, вот, теперь я точно знаю, что вы советские. У нас на Западе не принято задавать такие вопросы. Сколько платят… А сколько надо платить человеку, над головой которого то и дело пролетают стаи крылатых ракет? Мы каждое утро просыпаемся здесь с большим удивлением, что все еще живы. Правда, Дэйв, – громко крикнул он своему оператору, сидевшему за соседним столом.
Клянусь, этот Дэйв понятия не имел, о чем мы говорим, но он с готовностью кивнул и даже приветливо помахал нам рукой.
- Мой контракт с Си-Эн-Эн включает в себя вероятность того, что меня могут убить. Поэтому я не могу себе позволить роскошь много думать об этом.
- Тогда скажи, о чем ты думаешь много? - Тут же нашелся мой приятель Саша.
- О своей новой подруге, - сразу заулыбался американец. - Ей двадцать три года. Она блондинка и тоже занята в телевизионном бизнесе. Недавно я прямо отсюда сделал ей по телефону предложение. Но, джентльмены, вам не кажется, что мы заговорились? Мне пора. А если у вас еще возникнут вопросы, я всегда к вашим услугам.
Да, это была очень странная война. Воспользовавшись тем, что арабы Ирака зачем–то потеснили арабов Кувейта, западный мир объявил Саддама Хусейна главным врагом цивилизации и начал против него крестовый поход. В сопредельных странах был сосредоточен такой ударный потенциал, какого еще не знала история вооруженных конфликтов. Элемент безумия во всем этом также превышал любые прежние представления. Уже Саддам согласился уйти из Кувейта, уже Кремль усадил стороны за стол мирных переговоров, уже повод для конфронтации, казалось, перестал существовать. И что? Все равно грянула «Буря в пустыне».