Заполночь, поднимаясь в кромешной тьме по лестничным пролетам к себе на восьмой этаж, я вспоминаю просьбу Патрика заглянуть к нему. Поздно? Да кто в этом отеле спит по ночам? Я стучусь в его дверь, и Патрик тут же отзывается: «Кам ин». «Заходи». Выглядит он еще печальнее, чем за ужином.
- Что случилось, дружище? Ты решил выпить со мной на сон грядущий?
- Нет, Владимир. Я хочу тебе кое-что показать. Птичек.
- Что-о-о?
- Я купил птичек, – совсем тихим голосом говорит Патрик и хромает к окну. Он отдергивает занавеску. На подоконнике стоит клетка, а в ней два нахохлившихся живых комочка. Они похожи на наших щеглов. Патрик умиленно глядит на них, потом с некоторой тревогой переводит взгляд на меня и разводит руками. - Вот так…
И тут в наш мир врывается мерзкий, рвущий душу звук сирены.
Проснувшись от какой-то неясной тревоги, я включаю фонарик и смотрю на часы. Что за черт? Стрелки показывают уже почти полдень, а снаружи явно царит темная ночь. Бред. Неужели часы сломались. Я толкаю в бок Александра: «Сколько времени?» – «Да ночь еще – ты, что, не видишь?» Он смотрит на свои часы и оторопело садится: «Странно». Ага, значит, и вправду уже наступил день.
Мы с опаской выглядываем из палатки. Густая чернильная тьма накрывает все вокруг. Тускло светят фонари на столбах. В воздухе разлита тревога. Гроза? Но таких туч не бывает. Тогда что же это?
Слышится хруст камней под уверенными шагами. Наверное, солдаты, которые охраняют лагерь, идут с традиционным обходом. Да, вот и они – из тьмы возникают два силуэта. Они направляются в нашу сторону. Свет фонаря падает на охранников, и теперь Сашка тычет меня в бок и шепчет: «Ты посмотри! Да они вырядились, словно марсиане.» Вижу: солдаты облачены в длинные до пят плащи, а на лицах у них страшновато-уродливые противогазы.
Теперь понятно, что на улице не гроза. Тогда что? Конец света? Начало ядерной зимы?
Солдаты в противогазах молча проходят мимо нашей палатки. А через некоторое время начинается дождь. Необыкновенный дождь. Страшный. С неба падает абсолютно черная вода. На дорожках образуются черные лужи. Весь мир становится беспросветно-черным.
- Все ясно, - говорит мой приятель. - Значит, они разбомбили нефтепромыслы Залива. Дождевые тучи смешались с дымом пожарищ.
- Поздравляю, - я пытаюсь шутить. - Отныне ты можешь всем рассказывать, что знаешь, как выглядит конец света.
Но он не настроен на шутливый тон.
- Представляешь, - говорит он. - Скважины и хранилища нефти расположены километрах в пятистах отсюда. Это какой же гигантский регион накрыт сажей и пеплом! Треть всей Азии?
Мы плотнее задергиваем полог своей палатки. Я включаю транзисторный приемник в надежде услышать какие-нибудь новости о военных действиях в Ираке. Но в эфире слышен только треск грозовых разрядов и все. Кажется, весь свет погрузился в эту непроглядную, чернильную ночь.
- Попали! - Тихо подводит черту под приключением Александр и, подложив под голову свою куртку, опять пытается поудобнее лечь на грязной соломе.
Мы - в Иране. В лагере для перемещенных лиц. Лагерь - это примерно сотня палаток с соломенными лежаками внутри. Колючая проволока. Охрана с автоматами. Палатки населены неграми, египтянами, курдами… Никакой связи с внешним миром нет – ни телефона, ни радио. До Тегерана, где находится наше посольство, почти тысяча километров.
Вот так. Мчались куда-то, ехали, торопились, все бегом-бегом, а тут вдруг – стоп! Приехали! Неожиданная остановка. Эти палатки с грязной соломой внутри – хороший контраст после пятизвездочного «Аль Рашида». На обед дают жестяные миски с рисом и кусок лепешки. Не бьют. Ничего не обещают. Значит, так надо. Восток – дело тонкое.
Пора объяснить, как же мы оказались здесь.
К концу февраля обстановка на нашем «затонувшем корабле» стала еще тревожнее. Ждали, что вот-вот силы альянса начнут сухопутное наступление. То есть война развернется по полной программе. Гадали: как далеко при этом зайдут западные союзники? Будут ли они штурмовать Багдад? И не захочет ли тогда Саддам прикрыться журналистами, как живым щитом?
Слухи – один мрачнее другого – будоражили и пугали обитателей «Аль Рашида». Стало известно, что американцы получили приказ сосредоточить свои силы для наземного наступления. Бомбардировки стали еще ожесточеннее. Если раньше черные клубы от пылавших пожаров возникали где-то на горизонте, то в последние дни мрачная пелена закрыла собой весь небосклон. Южный ветер принес из пустыни дым горевших нефтяных скважин. Все это напоминало апокалипсис.
Как-то вечером пришло известие о том, что президент Буш предъявил Ираку ультиматум: Саддам должен немедленно отвести свои войска с занятых позиций вглубь страны. «Это - война, – прокомментировал новость Патрик. – Отныне Буш встал на одну доску с Хусейном».
Все сразу забегали, засуетились. Мы с Сашей на себе почувствовали перемену в настроении своих коллег. Подошел к нам американец из информационного агентства: «Хэлло, парни, как дела? Заходите ко мне сегодня вечером на стаканчик. Посидим, поболтаем». Потом француз сделал похожее приглашение, потом немец… Люди есть люди. Все они из враждебного Хусейну лагеря, все побаиваются, как бы в случае осложнений их не взяли здесь в оборот. А мы, вроде бы, представляем нейтральное государство, у нас в Багдаде посольство, за нами – сила, почему бы с нами не дружить?
Однако, как это ни странно, первыми жертвами начавшейся сухопутной войны стали именно мы – я и мой приятель Саша. Трудно сказать, что явилось тому виной – наши ли репортажи в газету, которые не отличались симпатиями к Хусейну, или что-то другое, но только 25 февраля нам было велено немедленно убраться из Ирака. Без объяснения причин, но с одной существенной оговоркой: «Вы должны покинуть территорию страны в течении 24 часов, иначе мы не гарантируем вашу безопасность». Вот так. Намек был более чем прозрачный.
- И чем это мы им так не угодили? - Сокрушался мой приятель.
- Наверное, они заподозрили, что ты шпион. Но скорее всего мы, по-видимому, не оправдали их надежд. Они думали, что русские открыто встанут на их сторону, а мы пытались быть объективными. Так что считай это расплатой за честность.
Итак, время пошло. Убраться из страны в течении суток? Легко сказать… Дорога на Амман, по которой мы сюда приехали, теперь исключалась: американцы бомбили ее практически круглосуточно. Оставался путь через Иран. До границы километров сто тридцать и потом до Тегерана – почти тысяча. Далековато, конечно, но других вариантов просто не было. На наше счастье, иранский консул жил здесь же, в «Аль Рашиде». Он без проволочек проставил в наши паспорта въездные визы, а наш куратор Ахмет нашел «Шевроле» с водителем для поездки к иранской границе. Водитель запросил за рейс 250 долларов. Много… Однако, Ахмет сказал, что торговаться нельзя: то ли он в доле был с этим шофером, то ли и вправду не существовало других возможностей покинуть Багдад.
Вечером я отыскал Рори. Надо было прощаться. Мы спустились с ним в ресторан, сели за дальний столик.
- Завтра мы уезжаем, - сказал я ему. - Но у меня есть одна идея. Выслушай ее.
- О кей, Владимир. Валяй.
- У нас в стране многое изменилось, однако еще больше перемен будет впереди. Ты рассказывал мне про советских пленных в Афганистане. Я знаю в Москве людей, которым небезразлична их судьба. И я знаю, что уже завтра их освобождение будет считаться вопросом государственной важности, я просто чувствую это. Все начнут говорить о том, что мы должны спасти несчастных. Но как? Пока никто не представляет, как к этому подступиться? С какого боку? Сам Всевышний послал тебя. Ты знаешь, где искать пленных, с какими командирами вести переговоры. Так?
- Ну, допустим, - внимательно посмотрел на меня Рори. - К чему ты клонишь?
- Я предлагаю тебе приехать в Москву. И мы вместе отправимся в Афганистан, к партизанам. Мне одному путь туда заказан, а с тобой - отчего не попробовать? Получим в Москве все необходимые полномочия для переговоров с моджахедами. Ты к тому же снимешь уникальный фильм. И дело полезное сделаем. А?
Рори по-прежнему пристально смотрит на меня. Он смотрит на меня так, словно впервые видит. И не спешит с ответом.
О чем он думает? Считает меня идиотом? Я опускаю голову. Мне вдруг начинает казаться, что это предложение и вправду безумно, что британец сейчас поднимет меня на смех или просто встанет и уйдет. Кто я ему? Мы знакомы всего несколько дней, этого мало, чтобы лезть человеку в душу или делать вот такие странные предложения. Я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы извиниться и уйти.
- Неожиданная идея, - говорит, наконец, Рори. - Но, кажется, я буду готов ее обсудить. Ты говоришь, что мог бы взяться за организацию нашей поездки?
- Да.
- Но ты должен понимать, что она будет стоить денег. Самолет до Пакистана, покупка лошадей, другие траты…
Я рассказываю Рори про комитет ветеранов, который создается у нас, про своего друга Руслана Аушева, который возглавит этот комитет. Я почему-то абсолютно уверен в том, что Руслан поддержит нас, поможет. Кому еще заняться пленными, как не комитету ветеранов? Мы обмениваемся номерами телефонов, адресами. Решаем, что поездка в Афганистан может состояться в августе, а пока будем ее активно готовить: Рори - в Лондоне, пользуясь своими возможностями, я - в Москве.
- И еще ты должен понимать, что для тебя это будет очень рискованное путешествие. Возможно, самое рискованное в твоей жизни.
- Рори, но ведь мы пойдем вместе? Тогда чего опасаться?
- О кей! - Он крепко жмет мою руку. - Мне пора на крышу. До встречи в Москве!
Утром следующего дня в сопровождении Ахмета мы покидаем «Аль Рашид» и едем в сторону иранской границы. С этой войной, кажется, покончено. Прощай, затонувший корабль!
ВЕСНА 1991 ГОДА. ВЕЛИКОБРИТАНИЯ
Рори благополучно покинул зону Залива в конце марта. Боссы из Би-Би-Си остались довольны его работой. Еще раньше с этой войны возвратился Вон Смит. С Питером тоже было все в порядке, он снял потрясающий сюжет об атаке крылатых ракет. Он оказался единственным из операторов, кто зафиксировал, как запущенные за сотни миль от Багдада «Першинги» и «Томагавки» проносятся над домами иракской столицы и разрушают город.