Рори объявился в начале августа. Он поселился у меня на даче в Серебряном бору, и мы принялись готовиться к поездке, а заодно присматривались, притирались друг к другу. Вернее сказать, это я к нему притирался. Сам он, кажется, и в мыслях никогда не держал приспосабливаться под кого-то. Отъезд был назначен на конец августа. Появится Питер и все вместе отправимся в Пакистан.
С некоторым трепетом я познакомил его с Аушевым. Как они поладят - Герой Советского Союза, пять лет сражавшийся с моджахедами, и человек, делавший героев из этих самых моджахедов? Ничего, все обошлось. Рори с уважением воспринял моего друга, долго выспрашивал меня подробности его боевой биографии. Руслан тоже проявил себя дипломатом. Прокол случился только тогда, когда ирландец пригласил отметить знакомство в каком-нибудь злачном месте. Выбор таких мест в Москве тогда был невелик. Руслан вопросительно глянул на меня: куда пойдем? Но Рори, оказывается, уже все решил:
- В «Айриш паб». Я приглашаю.
Однако депутату Верховного Совета там категорически не понравилось. Шумно, накурено, атмосфера, как в вокзальной пивной. Он сразу сделал кислое лицо, а я ткнул Рори в бок:
- Пойдем, поищем что-нибудь другое.
Он искренне не понял, почему не подходит ирландская забегаловка, и с явной неохотой подчинился. В итоге мы приземлились в ресторане отеля «Москва» рядом с Красной площадью и неплохо там поужинали.
Ходил Рори везде в одной и той же одежде - обычно это были грубые джинсы, свитер или ковбойка. Увидев меня в костюме и при галстуке, он презрительно фыркнул, но ничего не сказал.
Объяснялись мы на смеси английского и русского. Рори знал уже довольно много наших слов и часто спрашивал меня, что означает то или иное выражение. Он все время старался докопаться до сути. Иногда он ставил меня в тупик. Так, обратив внимание на то, что многие наши граждане в сердцах произносят весьма популярное ругательство «блядь», он потребовал объяснить, что оно означает.
- Женщина легкого поведения, проститутка.
- Не понял, - уставился на меня Рори. - Вон тот человек только что нечаянно толкнул меня на улице и сказал «блядь». Причем же здесь проститутка? Кто из нас похож на проститутку? И ты, когда утром ошпарил руку кипятком, тоже вспомнил плохую женщину. Почему?
- А почему вы в своей Англии пишите «Манчестер», а читаете - «Ливерпуль», - не очень удачно отбивался я.
- Не в Англии, – поправлял меня Рори Пек. - В Великобритании. Англия - только часть нашего государства.
То, что он был патриотом своей страны, это я уяснил сразу. Он довольно пренебрежительно отзывался о немцах, часто высмеивал французов, а американцев открыто презирал, считая их примитивными и думающими только об одном: как бы побольше заработать. Что же касается подданных Соединенного Королевства, то о них я никогда не слышал от него ни одного плохого слова.
Иногда он принимался меня воспитывать. Так, когда однажды я по нашему российскому обыкновению в порыве дружелюбия хлопнул его по плечу, Рори буквально испепелил меня взглядом:
- Запомни, - сказал он, - у нас не приняты такие фамильярные жесты. Мы никогда не нарушаем дистанции между людьми. Ты не можешь дотрагиваться до меня рукой, так же, как и я до тебя.
- О’ кей, - что еще оставалось ему ответить.
Мы подолгу говорили на разные темы. Помню, речь зашла о том, существует ли лимит на игру со смертью? Сколько можно безнаказанно искушать судьбу? Я-то полагал, что какие-то пределы есть. Рори задумался.
- Меня этот вопрос тоже волнует, - признался он. - Но ответа нет. Один человек погибает, едва ступив на тропу войны, другой много лет ходит на пули и - ничего. Конечно, разумная осторожность не мешает. Почему Питеру так везет? Он просчитывает все варианты, прежде чем принять решение. Ты думаешь, он не боится? Боится, как и всякий нормальный человек. Но, приняв решение, он идет смело. Тогда его уже одолевают другие заботы: как сберечь аккумуляторы, как не повредить камеру, как не потерять отснятые кассеты. Когда приступаешь к делу, страх отступает.
Однажды, вернувшись вечером на дачу, я застал Рори крайне озабоченным. Он открыл мой холодильник и скептически осмотрел его пустые полки. По-моему, кроме куска засохшего сыра и пакета молока там больше ничего не было.
- Да, - недовольно протянул он. - А я думал, что у русских начальников не переводится черная икра.
Я понял, что завтра прилетает Джульет. Она обещала навестить своего ирландца в Москве.
19 АВГУСТА 1991 ГОДА. МОСКВА
- Володь, вставай, слышишь! Давай, поднимайся.
- Ну, что там случилось? Рано же еще, - я с трудом продираю глаза и смотрю на будильник. Около семи утра. Потом перевожу взгляд на дверной проем, в котором стоит Руслан Аушев. Его вид мне что-то не нравится. Но больше всего мне не нравится, когда меня будят так рано.
Вчера было воскресенье, мы засиделись далеко заполночь. Жена с дочкой уехали отдыхать на Валдай, нам никто не мешал, сидели на кухне, выпивали, разговаривали. Потом я постелил Руслану в гостиной, но он еще долго не ложился - смотрел по «видаку» американские фильмы. А я спекся. И ведь договорились же подъем устроить в восемь - так чего же ему не спится?
- Там что-то по телевизору говорят… Иди послушай. Что-то непонятное.
Чертыхаясь, я поднимаюсь с постели, иду в гостиную.
«ГКЧП. Форос. Горбачев болен. Обязанности президента исполняет Янаев. Восстановить законность и правопорядок… Зовем всех истинных патриотов…» Дикторша с застывшим лицом бесстрастно произносит весь этот странный текст. Какие-то фразы, которых прежде мы никогда не слышали. Я почему-то сразу думаю, что произошло нечто ужасное и говорю Руслану: «Все, приехали. Кончилась демократия и перестройка. Сливай воду». Мы садимся рядом на краешек дивана и вместе слушаем эту необыкновенную передачу. И у меня все больше портится настроение. Руслан молчит. Он смотрит на полумертвую дикторшу и пытается понять, что же произошло. Он - депутат, человек государственный, ему нельзя торопиться с выводами и оценками.
Потом мы молча пьем чай с бутербродами. Каждый занят своими мыслями. Потом мы выходим из дома. Во дворе все как прежде: тополя, автомобили, дворник с метлой, мамаша с детской коляской. Но у меня такое ощущение, будто мы выходим совсем в другую жизнь. Глядя на мою растерянную физиономию, Руслан говорит: «Ты только не горячись и не наделай глупостей». Мы прощаемся - он едет к себе в афганский комитет, я - к себе на улицу «Правды».
Нет, не так. Я не спешу сегодня в редакцию. Я сажусь в свою старенькую японскую машину «Ниссан» с правым рулем и начинаю колесить по городу: проспект Мира, Садовое кольцо, шоссе Энтузиастов, Ленинградка, центр… С разных сторон в город входят колонны бронемашин. Ощущение полного бреда: в потоке легковушек и троллейбусов идут танки и «бэтээры». И несть им числа. Они идут в центр, как будто так и надо. Останавливаются на светофорах, пропускают прохожих и неумолимо приближаются к центру.
Потом я приезжаю в редакцию. Заседание редколлегии уже прошло. Главного нет, он на лечении за рубежом, на хозяйстве его первый зам. Я встречаю его в коридоре – лицо Геннадия Николаевича светится так, будто сегодня самый лучший день в его жизни. Он испытующе смотрит на меня:
- Ну, как там, в городе?
- Танки, - говорю я. - Плохо.
- Да нет же, Володя, хорошо! Очень хорошо! Наконец-то, нашлись силы, которые остановят катастрофу.
- Посмотрим, - говорю я. - Пока у нас еще мало информации о том, что происходит. Надо разобраться в ситуации.
- Ну, ну, - осуждающе бросает мне вслед первый зам. - Ты только смотри, не ошибись с выводами. И не опоздай.
В своем кабинете на шестом этаже я включаю телевизор и настраиваю его на канал, по которому вещает СNN. Там идет непрекращающийся репортаж с московских улиц. Всюду танки и бронетранспортеры - они окружают Кремль, идут по Тверской, стоят в Останкино, сторожат Старую площадь, такое впечатление, будто они везде… Накрапывает дождь, на душе тоже становится совсем пасмурно. Все телефоны на столе молчат. В кабинет иногда заглядывают испуганные сотрудники и обменявшись парой-другой фраз исчезают. Кто-то говорит, что у наших подъездов тоже стоят «бэтээры».
Из службы выпуска приносят оттиски сверстанных полос завтрашнего номера. Почти вся первая страница заполнена документами ГКЧП. Заявление, подписанное «и.о. президента» Янаевым, премьером Павловым и первым заместителем председателя Совета обороны Баклановым. «Обращение к советскому народу». «Постановление № 1». В постановлении взгляд сразу натыкается на следующий пункт: «…Установить контроль над средствами массовой информации, возложив его осуществление на специально создаваемый орган при ГКЧП СССР». Бронемашины у подъезда – это, видимо, и есть инструмент установленного ими контроля. Ну, насчет «Правды» им можно не волноваться, наша газета, судя по этим оттискам, с радостью выполнит любое распоряжение «и.о. президента». Но в этих зданиях есть другие редакции, та же «Комсомолка», например. А там и настроения другие.
По комнатам начинается тихое пьянство. Одни поднимают тосты «за здравие», другие «за упокой». Но первых, кажется, больше.
И тут у меня случается срыв. Что-то вроде истерики. И это странно. Ведь я никогда не был отпетым борцом за демократию, я не сжигал публично свой партбилет и, боже упаси, не ходил на эти митинги, которые каждый день бушевали рядом с гостиницей «Москва». У меня любые сборища - будь то очередь в магазин, партсобрание или праздничная демонстрация трудящихся - всегда вызывали только одно желание: повернуться и уйти подальше. Не были исключением и эти вошедшие в моду шумные собрания людей, которые объявили себя демократами. Нет, я точно был не из их числа. Но что-то случилось, какая-то струна лопнула. Я сидел, уставившись в телеэкран, смотрел на танки, и по моему лицу катились слезы. Черт возьми, я чувствовал себя обманутым. Что-то сломалось внутри…