Помощник генерала попросил нас немного подождать. Шеф, сказал он, сейчас у Ельцина, но вернется с минуты на минуту.
- А когда эти кадры, - он кивнул на камеру Рори, - покажет Би-Би-Си?
- Возможно уже через час, - легко соврал я, помня о недавнем совете моего приятеля идти к цели любыми путями.
Рори, кажется, понял, о чем мы говорили, потому что одобрительно похлопал меня по плечу. Он включил свою камеру и снял помощника, а затем и всех других стратегов обороны, находившихся в комнате. Им это явно понравилось. Эти люди нуждались в поддержке, в том, чтобы о них знали за пределами здания. Наверное, всем им было сейчас нелегко скрывать свой страх, ведь возможный штурм не пощадит многих. Я прочел это в их глазах. Рори правильно сделал, проявив к ним интерес. Их покажут по телевидению на весь мир? Это хорошо. На миру и смерть красна.
Руцкой вихрем влетел в приемную и тут же скрылся в дверях своего кабинета, сопровождаемый небольшой свитой. Спустя некоторое время туда впустили и нас.
Тогда этот афганский герой очень нравился многим. Из него так и била кипучая энергия. Он и мне представлялся образцом неподкупной честности, принципиальным борцом за новую Россию, абсолютным антиподом партийным бонзам. Ну, а о его храбрости, как я уже сказал, просто ходили легенды. Одну из таких легенд рассказал мне однажды военный летчик, который в Афганистане был у Руцкого ведомым.
Будущий вице-президент был заместителем командира фронтовой авиацией 40-й армии. Но занимая этот высокий пост, он не упускал случая, чтобы самому вылететь на БШУ - бомбо-штурмовые удары по партизанским базам. И придумал такой маневр: он пикировал на место предполагаемого скопления противника, «духи» открывали огонь из всех стволов по одинокому и казавшемуся им беззащитным штурмовику, тем самым разоблачая свои позиции, а летевшие следом другие «сушки» Руцкого обрушивали на врага шквал бомб и ракет. Вот почему его дважды сбивали в Афганистане. Так бывает с человеком, который вызывает огонь на себя.
Все это я рассказал Рори, пока мы ждали аудиенции у вице-президента. На лице ирландца при этом боролись два противоположных чувства: может быть, он и сам когда-то попадал под бомбы русского летчика, да и жертв этих бомбардировок насмотрелся достаточно, но теперь ему явно не терпелось ближе познакомиться с человеком, от которого, возможно, зависела судьба демократии на одной пятой части земного шара. И Александр Владимирович не обманул его ожиданий. О, это был его звездный час! Генерал встретил нас в центре своего кабинета, крепко пожал всем руки и тут же произнес пламенный монолог, суть которого сводилась к тому, что эти «гэкачеписты» – самозванцы и мразь, что защитники Белого дома будут стоять до конца, что с ними - вся Россия и весь мир.
- Я только что от Бориса Николаевича, - с пафосом говорил вице-президент. - Он поддерживает связь с Западом. Да, весь мир симпатизирует нам.
Рори восхищенно снимал. Когда красноречие Руцкого стало иссякать, мой приятель, мобилизовав свой запас русских слов и не отрываясь от видоискателя камеры, спросил:
- Вы тоже защищать Белый дом?
Потрясающе! Руцкой отреагировал на это так, словно он всю жизнь ждал такого вопроса и неоднократно репетировал то, как на него ответит. Он картинно распахнул полу своего дорогого пиджака и достал из-под мышки, где у него была кобура, огромный пистолет. Он поднял его над головой.
- Это Стечкин! - зарычал он. - В нем двадцать патронов. Пусть только сунутся! Мы будем стоять до последнего!
Рори от восторга закатил глаза. Это было то, что он называл «эксклюзив». Наверняка такого не снял сегодня ни один оператор.
Мы вышли из Белого дома. Уже было далеко за полночь. Опять накрапывал холодный дождь. Но никто не расходился. Люди все так же стояли, взявшись за руки. Кто-то грелся у костров. Где-то звучала гитара.
Рори поспешил на Кутузовский, где находился офис крупной японской телекомпании.
- Ты же хотел отдать это на Би-Би-Си, - не понял я.
- От Би-Би-Си здесь работает целая группа, я видел. А японцы трусоваты, они сюда близко не подойдут, и потом они лучше всех платят.
Примерно через час он вернулся обратно и показал мне толстую пачку долларов.
- Вот видишь - я же тебе говорил, что японцы платят лучше всех. Они отвалили мне десять тысяч.
Уже под утро, падая с ног от усталости, мы поехали ко мне домой. Следовало хотя бы пару часов поспать. Москва была абсолютно пустой. Ни машин, ни милиции, ни прохожих. Не помню уж почему, но мы оказались на Старом Арбате – я вел машину прямо посередине этой пешеходной улицы. Никого! Ни единого человека. Город будто затаился, притих в ожидании невероятных событий. По улицам можно было ехать как угодно, не соблюдая никаких правил, не обращая внимания на светофоры. «Ваша милиция всегда первой разбегается по домам, когда пахнет порохом»? – съязвил по этому поводу Рори.
Заседание редколлегии «Правды» на следующий день. Ведет первый зам. Геннадий Селезнев. Лица у большинства моих коллег хмурые, озабоченные. Надо принимать решение: на чьей мы стороне? Но ситуация все еще выглядит очень зыбкой. Не ясно, кто победит, как поведут себя янаевцы, будет ли штурм Белого дома, кто одержит верх в этой схватке? Геннадий Николаевич осторожно выбирает слова, но сам он уже определился: члены ГКЧП – это спасители родины, единственно здоровая сила, надо их поддержать. Наши «ястребы» с восьмого этажа требуют, чтобы поддержка была более активной. Остальные отмалчиваются. Я тяну руку:
- Можно высказаться?
- Давай, - с подозрением, но все же разрешает первый зам.
Я рассказываю об обстановке вокруг Белого дома. О десятках тысяч людей, которые пришли его защищать, о решимости Руцкого, о баррикадах. «Мы обязаны рассказать об этом в газете». Однако, не успеваю я закрыть рот, как на меня обрушивается дружный гнев коллег. Какие защитники? Там же одна пьянь. Наркоманы и бомжи со всей Москвы! Подонки. Зомбированные люди. Предатели родины. Сионистское отребье. Каждый из этих так называемых защитничков получил доллары от американцев за свое стояние у Белого дома. Все знают, что ночь напролет туда грузовиками возили водку. Сто тысяч пьяных и зомбированных людей, агентов ЦРУ. Нет, дорогой товарищ, нам с такими не по пути…
Ну и дела! Как будто это не я, а они провели ночь у Белого дома. Не я, а они разговаривали с его защитниками, ели с ними хлеб и пили чай у костра. Откуда, из какого источника черпают они свою чугунную убежденность в том, что все противники ГКЧП - подонки и предатели? Я делаю еще несколько безуспешных попыток рассказать о том, что видел собственными глазами, но они не слышат меня. Между нами - стена.
Да, поистине каждый видит только то, что хочет видеть. По-моему, один Володя Губарев, редактор отдела науки, пытается меня поддержать, остальные либо угрюмо молчат, либо яростно топают ногами: ату его!
Все. Выбор сделан. И словно камень падает с души. Давно пора. Сама судьба протягивает мне руку.
Я спускаюсь с восьмого этажа к себе на шестой и начинаю потихоньку собирать вещи. Этот - не самый лучший, но зато очень поучительный - этап моей жизни завершен. Прощай, кремлевский паек. Когда-то ты, друг, изменил самому себе, польстившись на высокую номенклатурную должность, дав себя уговорить несбыточными обещаниями перемен в главной партийной газете. Ты расплачивался за это тремя годами мучительной отсидки в комнате № 613. Хватит. Этот путч, как избавление. Я не знаю, кто победит, но свой личный выбор я сейчас сделал.
…В пятницу 23 августа (Горбачев уже два дня как вернулся из Фороса), а путчистов накануне заключили в тюрьму, «Правда» опубликует на первой странице «Заявление коллектива редакции». Там будет стыдливое, с трудом выдавленное признание: «В публикациях газеты вновь, уже в который раз, проявились необъективность, половинчатость оценок… Одна из основных причин этого - многолетняя зависимость от указаний сверху». А самое главное - там будет обещание в ближайшие дни обновить состав редколлегии, потому что «значительная доля ответственности за беспринципность позиции газеты лежит на руководстве редакции».
Всю следующую неделю «Правда» не выходила: так Ельцин ее наказал вместе с другими изданиями, поддержавшими ГКЧП. Вышла газета 31 августа. На первой странице к читателям обращался ее новый главный редактор. Этим «обновленным руководителем» стал вчерашний первый зам. Геннадий Николаевич Селезнев. Нет, чуда не случилось. Корабль упрямо шел ко дну.
Но вернусь ко второму дню путча. 20 августа. Всю оставшуюся часть этого дня мы с Рори снова провели рядом с домом Верховного Совета. Армия его защитников становилась все гуще. Конечно, как во всякой толпе, там, наверное, были и пьяные, и наколотые, и шизофреники - как же без них? Но нет, режьте меня на куски, не они определяли атмосферу и настроение вблизи Белого дома, совсем не они.
Много позже мы узнаем, что российский президент в тот день был близок к тому, чтобы тайком перебраться в американское посольство. Люди из его окружения расскажут, как он трясся от страха, как старался заглушить страх водкой и поэтому его - полувменяемого - прятали от журналистов. Очень скоро после путча президента с проклятьями покинет пресс-секретарь Вощанов. Потом наступит черед верного оруженосца Коржакова. Потом и большинство вполне обыкновенных граждан, еще вчера мечтавших отдать жизнь за своего президента, увидят, какое это чудище, увидят и содрогнутся… Но все это будет позже. А тогда, в те пасмурные августовские дни 91-го, сто тысяч москвичей пришли защищать Ельцина и в его лице - свое право на свободу.
Не я один впоследствии задавал себе этот мучительный вопрос: а если бы они знали, что очень скоро Ельцин с соратниками вероломно обманут их - что тогда? Пошли бы оборонять Белый дом? Если бы знали, что будет беловежский сговор и развал страны. Что Чубайс «кинет» всех, придумав грандиозную аферу с ваучерами. Что кучка приближенных к трону мошенников приберет к рукам накопленные многими поколениями богатства и сделает себя олигархами, зато миллионы станут жить за чертой бедности. Что взамен Афганистана новая «демократическая власть» погрузит страну в пучину куда более кровавой чеченской войны. Что коррупция на просторах России станет такой, какой мир не видел со дня сотворения. Что пьяный Ельцин будет всеобщим посмешищем…