Неужели это была неизбежная плата за обретенную свободу? Неужели иначе было нельзя?
Еще многие годы снова и снова будут вставать перед нами эти проклятые вопросы. Неужели не было другого пути?
Все последующие дни и ночи Рори мотался по Москве. На события в умирающем Советском Союзе по-прежнему был большой спрос. Никто не думал, что режим рухнет так быстро. Никто не предполагал, что казавшаяся вечной империя настолько прогнила.
Из Лондона на подмогу спешно прибыл Джон Симпсон и тоже сразу с головой окунулся в работу.
Они снимали, как воинственно настроенная толпа свергает с пьедестала памятник Дзержинскому. Как эта же толпа свистом и криками провожает исход цековских функционеров из зданий на Старой площади – они покидали свой бастион под покровом тьмы, робко и стыдливо, унося под полами плащей и пиджаков только то, что способны были скрыть.
На следующее утро после той схватки в тоннеле под Калининским мы нашли генерала Смирнова. Рори тоже не мог забыть, что этот человек предотвратил большое кровопролитие. Он захотел взять у него интервью. Николай Николаевич Смирнов принял нас в своем кабинете в военной комендатуре Москвы. Он старался избегать жестких оценок, защищал армию, которую так подло подставили политики, уверял нас в том, что ни одна воинская часть не имела приказа захватить какое-то здание в Москве.
- Если это был путч, то очень странный, - сказал нам Смирнов. - В город ввели войска, а боеприпасами их не обеспечили. Боевые задачи не определили.
- Стоп! – спохватился Рори. - Как это не обеспечили? А те солдаты в тоннеле? Они стреляли явно не холостыми патронами.
- Этот батальон накануне должен был убыть на плановые ученья с боевыми стрельбами, поэтому заранее получил боекомплект. Так совпало. В случившемся той ночью повинны обе стороны.
…Кажется, Рори согласился с ним. Он беседовал со Смирновым без своего обычного напора. Я еще тогда обратил внимание на то, как меняется его речь в зависимости от обстоятельств. В то утро он беседовал с комендантом, как настоящий аристократ - торжественно-вкрадчиво, с подчеркнутыми интонациями, часто повторяя вначале фразы свое любимое so. Он, как и я, отдавал должное мужеству генерала. Он, как и я, понял, что генерал вовсе не собирается на этих горьких событиях делать свою карьеру (а ведь другие сделали, мгновенно вознесясь к вершинам огромной власти). Рори плохо знал русский язык, но в интуиции ему было не отказать: он почти сразу угадывал подлецов и проходимцев. И редко ошибался.
Странные это были дни. Старая власть кончилась, новую еще только делили, никто ничего не понимал, все разваливалось, трещало, катилось под откос. Ушлые британцы сразу поняли, что этот шанс упускать им никак нельзя. Они наседали на меня: помоги организовать визит в КГБ. «Это будет такой эксклюзив!» Джон вспомнил, что в один из своих прежних приездов в Москву он из дверей соседнего кафе тайком пытался сфотографировать внушительное здание на Лубянке и при этом чуть не обмочился от страха. Он был готов к тому, что его вот-вот схватят и отправят в Сибирь. Да, согласился я, этот квартал на холме в самом центре Москвы даже москвичи старались обходить стороной, что уж там говорить об иностранцах. Если и ступала нога западного человека на порог КГБ, то этот человек являлся агентом Лубянки. Но это было вчера. А сейчас… Я сделал пару звонков по «вертушке» и к своему удивлению почти сразу получил разрешение: «Давай, веди к нам своих британцев».
По-видимому, для Би-Би-Си следующее утро стало историческим. Рори и Джон стали первыми западными журналистами, которые взяли этот бастион. Они посетили кабинет, который многие годы занимал Юрий Андропов, а до него - кровавые предшественники эпохи сталинизма. Прошлись по ведомственному музею. Им показали (правда, только из окна) печально знаменитую внутреннюю тюрьму, в которой томились многие великие узники. «Я даже на расстоянии ощущаю ужас, исходящий от этих стен», – шепнул мне Джон.
Офицер из пресс-службы, которому поручили провести экскурсию, выглядел явно растерянным. Само наличие британцев в этих чертогах вселяло в его душу беспокойство. Зато Джон пребывал на вершине счастья. Рори же ходил по лубянским коридорам с видом человека, которому плевать хотелось на все эти ужасы. Весь его вид словно бы говорил: «Ну, подумаешь, КГБ! Еще один миф да и только».
Правда, в кабинете Андропова Рори оплошал. В самый ответственный момент выяснилось, что он забыл прихватить с собой отвертку и из-за этого невозможно подключить дополнительный свет для съемки.
- Джон, может, у тебя есть нож или отвертка?
Мне показалось, что Джон его сейчас разорвет.
- Ты же оператор, мать твою! Ты просто обязан носить с собой инструмент. Я же не прошу тебя одолжить мне ручку или диктофон.
- Разве? - Ухмыльнулся Рори. - Не далее, как вчера, ты просил у меня ручку.
Джон заскрипел зубами, а поискать отвертку мы отправили сопровождающего офицера. Пока он ходил, Рори то ли в шутку, то ли всерьез уговаривал нас позаимствовать на память что-нибудь с андроповского стола – пепельницу, например. Джон багровел от гнева. Мне тоже эта мысль не казалась правильной. Слава Богу, отвертка нашлась довольно скоро.
Аппетит приходит во время еды. Еще день спустя Рори спросил:
- Владимир, а можно попасть в кабинет генерального секретаря?
- Теперь все можно.
Я позвонил знакомому в управление делами ЦК, которого оставили для передачи партийного имущества новой власти, и он действительно без проволочек организовал нам визит в покои, еще три дня назад считавшиеся священными. Мы поднялись на пятый этаж невзрачного серого дома на Старой площади, прошли по казенному коридору в специально охраняемое крыло (теперь там не было никого), вошли в довольно скромную приемную, а оттуда – в кабинет генсека.
Рори испытал явное разочарование.
- Что, в этой келье и сидел Горбачев?
- Не только он. И Брежнев, и Андропов, и Черненко. Все генеральные секретари.
По-видимому, британцы ожидали увидеть какие-то фешенебельные апартаменты, признаки византийского могущества. А увидели казенную мебель, безликие стены. Я и сам ощутил некоторую неловкость от скромности наших вождей.
Западные телекомпании требовали от операторов кадры, показывающие роскошь партийных апартаментов, сладкую жизнь советской номенклатуры. Увы, в доме на Старой площади такой роскоши обнаружено не было. Но Рори не сдавался. Он вспомнил про Серебряный бор: я однажды обмолвился, что там, неподалеку от моей дачи, находятся резиденции наших бонз. «Владимир, мы должны быть там!» Что значит: должны? Я понятия не имел, кто сейчас охраняет эти дома. Сама попытка проникнуть в них представлялась мне стоящей в одном ряду с кражей со взломом. Но мой новый приятель был неумолим. Джон Симпсон тоже смотрел на меня с надеждой.
Приехали на дачу. Пока я ставил чай, они разыскали где-то дряхлую лестницу, приставили ее к забору и перебрались на соседний участок, который принадлежал командующему московским военным округом. Обнаружив это, я обомлел: там же охрана, солдаты, пристрелят запросто. Но вскоре оба невозмутимо перелезли обратно. Никакой охраны, по их словам, у соседа не было. Там вообще никого не было. Они увидел старый-старый деревянный дом, запущенный сад и беседку. Снимать все это убожество не стали: богатством тут опять не пахло, кто купит такой материал? А я понял, что высокопоставленные обитатели местных дач отсиживаются в эти дни по своим городским квартирам. Видимо, еще не пришли в себя после путча. Это придало мне уверенности. Выпив чаю, мы отправились в глубину Серебряного бора, где размещалась официальная, еще вчера очень закрытая резиденция ЦК КПСС.
Проходная, мимо которой еще неделю назад я шагал с трепетом, оказалась пустой. Двери были не заперты. Мы без проблем прошли на территорию, приблизились к двухэтажному, почти новому дому из светлого кирпича. Никого. Ни единого человека. Вошли внутрь. Все, как в скромной, но приличной гостинице: холл, бильярдная, столовая с белыми скатертями. Поднялись на второй этаж, заглянули в одну из жилых комнат: опять ничего особенного - та же казенная мебель, отечественный телевизор «Рубин», тюлевые шторы, на столике телефон с гербом - правительственная связь. Рори поснимал немного, и мы точно тем же путем покинули секретный объект. Я вспомнил: кто-то говорил мне, что именно здесь жили руководители компартий, нелегально приезжавшие в Москву из западных стран. Но это был явно не «Хилтон»…
Рори вконец заскучал. Я предложил им пройти дальше, к другому особняку, спрятанному за таким же зеленым забором: там обычно работали бригады партийных мыслителей, сочинявших «судьбоносные» речи для генсека и тексты цековских постановлений. Но британцы отказались, справедливо решив, что ничего нового уже не увидит. И это была правда.
…Совсем скоро, спустя всего лишь несколько лет, мы узнаем, какой немыслимой роскошью окружат себя победившие «демократы». Какие особняки они построят. На каких машинах станут ездить. Какие часы носить. В какие бордели ходить. В нищей, обездоленной стране, они словно напоказ выставляли украденное у сограждан.
Нет, прежние так не могли. Боялись. Стеснялись. У самой высшей номенклатуры не было и сотой доли того, что хапнули новые властители страны, едва заняв освободившиеся кресла в Кремле, в Белом доме, на Старой площади. Теперь-то уже каждому ясно, что и занимались те кресла с единственной целью: поучаствовать в дележе пирога, который называется – родина.
Когда ажиотаж стал спадать, и работы у Рори поубавилось, он объявил мне о том, что его планы меняются: переезд в Индию решено отложить. «Все главные события в ближайшие годы произойдут здесь», - с уверенностью оракула объявил мне ирландец. Поэтому они с Джульет решили поселиться в Москве. Для начала Рори снял трехкомнатную квартиру в панельном доме рядом с Олимпийским проспектом и принялся активно тратить заработанные в августе деньги. Он попросил меня помочь найти им хорошую дачу неподалеку от Москвы.