5 декабря после полудня мы покинули торговый, многолюдный Бахарак и в кузове пикапа «Тойота» - это, кстати, самый любимый у «духов» автомобиль - отправились дальше на запад. Почти три часа машина снова шла по головокружительной тропе над пропастью, все вверх и вверх. Скоро мы опять оказались в зоне снегов, льда, холода.
Уже в сумерках въехали в широкое ущелье, на одном склоне которого располагалась цепь горных кишлаков. Они, как неприступные крепости - дома лепятся к скалам, прячутся в расщелинах. Мне говорили, что за все годы войны ни советские, ни кабульские войска даже не пытались овладеть этим ущельем, только бомбили его сверху, без особого, впрочем, результата.
Здесь живут узбеки и живут, судя по всему, неплохо: на склонах гор пасутся большие отары овец и коз, охраняют их крупные псы с отрезанными ушами, таких я прежде не видел в Афганистане.
Наши сопровождающие - мальчишки с автоматами Калашникова, - выделенные амиром для охраны, радуются поездке, как и подобает мальчишкам. Они целятся из своих автоматов в собак, в деревенских сопливых пацанов, которые с воплями бегут за пикапом. А когда мы проезжаем мимо высокой скалы, охранники радостно вопят: «Мумие, мумие!» Да, именно в этих местах, на таких вот скалах, добывают целебное мумие, которое на кабульских базарах ценится дороже полудрагоценных камней.
Переночевав в кишлаке Дарайи-Хаш, утром обсуждаем с местными стариками план дальнейшего путешествия. Лошадей тут найти можно и, если они хорошо подкованы, то ничто не мешает хоть сегодня отправиться в дальнейший путь. До Кишма, откуда ходят машины, шесть перевалов, каждый по три с половиной – четыре километра высотой. Это примерно шесть дней пешей дороги. Но есть проблема: в горах выпал глубокий снег и нам трудно будет найти проводников. Кто захочет рисковать своей жизнью? В такое время по этим горам караваны уже не ходят.
Рори с надеждой смотрит на меня. Мы уже предусмотрели подобные трудности. Я достаю из кармана деньги, сто пятьдесят тысяч афгани. Тут таких денег, судя по словам Рори, никто не видел. Для местных жителей это целое состояние.
- Нам надо две очень хорошие лошади и двух надежных проводников, - говорит ирландец. - Таких, чтобы не привели нас к ваххабитам.
Старики смотрят на деньги и улыбаются.
- Тут нет ваххабитов, только люди Ахмад Шаха, - говорит один из них, местный амир. - Через два часа мы найдем вам лошадей и проводников.
Пока Рори и Питер отбирали лошадей и придирчиво рассматривали их подковы, я стал жертвой маленького обмана. Мобилизовав весь запас слов на фарси, которые знал, спросил у моджахедов, зашедших в дом поглазеть на чужестранцев:
- Правда, что в ваших краях добывают мумие?
- Правда, - с готовностью подтвердили они.
- А нельзя ли купить немного?
- Бали, саиб. Да, господин. Сейчас мигом организуем.
Один из них исчез, но вскоре появился в доме снова и радостно протянул мне нечто белое, похожее на стеарин.
- Это мумие? - недоверчиво переспросил я, помня о том, что на кабульских базарах мумие бурого цвета и вонючее.
- Мумие! - Загалдели они. Дескать, не извольте беспокоиться, дорогой саиб, все без обмана.
- А сколько стоит?
- Десять тысяч афгани, - не моргнув глазом, соврал моджахед.
- Пять! - По привычке сказал я, помня о том, что всегда надо делить названную цену пополам. Афганец сразу протянул свой «стеарин».
Но когда я полез за деньгами, оказалось, что в наличии есть только три с половиной тысячи.
- Парва нист, - успокоил меня моджахед. - Плевать. Хватит и этого.
Они взяли деньги и, довольно гогоча, вышли за дверь. А меня не оставляло сомнение: что-то не похоже это на мумие, совсем не похоже. Я вышел на улицу, где в присутствии стариков мои спутники разглядывали лошадиные копыта, показал им свой стеарин:
- Это мумие?
- Нет, - дружно удивились старики. - Это не мумие.
Правда, деньги мне потом вернули. А горбатый мальчик лет десяти принес в горсточке настоящее мумие – коричневые камушки с резким запахом, и денег не взял.
Вот так начался этот день, первый день, когда я перестал быть русским, а стал финном по имени Хана. Кстати, по этому случаю я с утра напялил на голову черную шерстяную шапочку с надписью Finland, привезенную когда-то из Хельсинки. Однако, Рори, критически оглядев меня с ног до головы, шапочку почему-то решительно забраковал, велел спрятать ее в рюкзак, а взамен выдал зеленую спецназовскую. Вот и пойми после, что на уме у этих британцев?
Как ни странно, через два часа все было готово к выходу. На двух низкорослых лошадок навьючили весь наш груз. Откуда-то, как из-под земли, появились проводники: один молодой, узкоглазый по имени Тимур, другой пожилой, щупленький, с жидкой белой бородкой - Худайяр. Оба в грязноватых чалмах, одеты бедненько, почти оборванцы, оба с посохами. Рори попытался с ними заговорить на фарси, но быстро остыл, поняв, что ни тот, ни другой, кроме родного узбекского, иных языков не знает. Часов в одиннадцать тронулись в путь.
День выдался серый, из низких мрачных туч то и дело принимался падать редкий снег. Безлесые скалистые горы выглядели враждебными.
Восхождение на первый перевал под названием Спингав для меня прошло почти без проблем. Были моменты страха, когда мы штурмовали скалы, казавшиеся мне отвесными. Но если лошади их брали, то уж я-то как-нибудь… Эти лошади были, конечно, удивительными. Они карабкались по кручам, словно альпинисты. Вот когда я понял, почему утром речь шла именно о хорошо подкованных лошадях.
Часов через пять мы взяли этот перевал. Ура! Но дальше со мной случилось нечто непонятное. Ноги отказали при спуске в ущелье. И спуск-то был, вроде бы, несложный, по тропочке в неглубоком снегу, почти пологий, иди себе да посвистывай. Но нет. Ноги стали как ватные. Меня шатало и бросало будто пьяного. Я плохо соображал. Задыхался. А когда уже в сумерках мы спустились вниз и вошли в кишлак, где предстояла ночевка, я и вовсе потерял над собой контроль. В кишлаке мы встретили мальчика, который нес на голове кувшин с водой. Так вот, я, ни слова не говоря, отнял у него кувшин и залпом выпил всю воду. Бедный мальчик! Он так и не понял, откуда взялись эти странные люди и почему они так себя ведут. Он остался стоять на дороге и долго, разинув рот, провожал нас недоумевающим взглядом. Да, что было, то было. Я не помнил себя и не контролировал своих поступков. Рори и Питер втолкнули меня в какую-то глиняную хижину (утром выяснилось, что это была мечеть), я вполз в нее и тут же рухнул на кошму, как подкошенный. И отключился.
Надо отдать должное моим спутникам: на следующее утро они не стали подтрунивать надо мной, сделали вид, что ничего не произошло. Только Рори пошутил насчет пацана. «Теперь этот мальчик, – сказал он, – будет всю жизнь считать, что все финны испытывают дикую жажду и плохо воспитаны».
Мы проснулись в 6.30, еще затемно. В 8.00, как договаривались, должны были выйти. Рори планировал на сегодня взять два перевала, идти не менее десяти часов. Но снаружи лил сильный дождь. Это значит, наверху, куда мы держали путь, шел снег. И видимость была нулевая. Проводники дали нам понять, что идти они отказываются, что надо ждать здесь пока погода улучшится.
Вдобавок ко всему куда-то запропастились мои носки. Ночью, замерзнув, я влез в спальник, предварительно сняв носки и разложив их в ногах для просушки. А наутро нигде их не обнаружил. Что за чертовщина? Потеряв надежду найти пропажу, я натянул запасные носки, а тут Питер, который до этого с интересом следил за моими поисками, вдруг подходит к молодому узбеку и жестом просит его задрать штаны. Узкоглазый с готовностью задирает и, ничуть не смущаясь, демонстрирует на своих ногах мои носочки. Вот тебе и раз! Питер стал ему выговаривать, мешая фарси, английский и отдельные узбекские выражения, которые знал. Тимур скорчил недовольную гримасу, словно мы его обидели. «Ладно, – сказал я. – Бакшиш. Пусть носит.»
Питер тут же прочел мне очень полезную лекцию о том, что в этих заповедных местах надо все время быть начеку. Фонарь, транзистор, носки, батарейки, шапку, перчатки – упрут в два счета. Народ здесь простой, у них свои представления о морали.
После этого оба узбека стали посговорчивее и согласились, не смотря на дождь, продолжить путь.
Сначала мы долго шагали по ущелью, все вверх и вверх. Спозаранку - по слякоти, потом по снегу, потом по очень глубокому снегу. К счастью, большого холода не было. Было серо и неуютно, но температура не опускалась ниже минус трех. Только через пять часов довольно быстрой ходьбы тропа круто пошла на перевал. И вот тут-то Рори скис. Сначала он еще бодрился, пытался снимать наши мучения телекамерой, но затем стал на глазах синеть, отдал камеру Питеру, и мы с ним сильно отстали от каравана.
В этот день, судя по карте, мы одолели перевал высотой свыше четырех тысяч метров. Совсем неплохо для декабря, для снега по пояс, для людей без специального снаряжения и без подготовки. В другой ситуации я бы, наверное, стал этим гордиться, но только не тогда. Тогда я на всю оставшуюся жизнь возненавидел горы.
В полной темноте после десяти часов почти непрерывного лазания по скалам мы вошли в кишлак под названием Дуаб. День, начавшийся так скверно, завершался тоже не без проблем. Мы долго искали мечеть, чтобы расположиться там на ночлег. Но мечеть оказалась уж совсем убогим строением с покосившимися стенами и худой крышей. Рори, многое повидавший на своем афганском веку, и то скривился: «Ночевать здесь не будем». Наконец, какой-то местный крестьянин позвал нас к себе. Подсвечивая дорогу фонариками, еле волоча ноги, побрели вслед за этим добряком.
Но, Боже мой, куда же мы в итоге попали! Грязная лачуга с глиняным полом, без окон и дверей, вместо них – дыры. А когда, мы уже разгрузились, и хозяин ушел, выяснилось, что в этом «отеле» мы не одни, по углам сопел кто-то еще. Посветили фонариками: корова, овцы.