- Это что, стойло? - Спросил я ирландца.
- Нет, - мрачно ответил он, - это обычный бедный афганский дом. И здесь наверняка много вшей.
- Больших вшей, - уточнил Питер.
- И что же нам теперь делать?
- Спать! - Коротко посоветовал Питер, развернул свой спальник и залез в него с головой.
Спать… Не тут-то было. Кишлак, который прежде казался нам вымершим – ни одного огонька не светилось, когда мы в него вошли, – был населен людьми, прежде никогда не видевшими иностранцев. Молва о нашей группе мгновенно разнеслась по округе, и началось форменное паломничество к нашему хлеву. Афганцы, в основном подростки и молодые парни, не спрашивая разрешения, группами и по одиночке входили к нам, усаживались на корточках вдоль стен или стояли посреди помещения и бесцеремонно разглядывали чужестранцев. Как зверей в зоопарке. Мы лежали, а они вдумчиво так нас рассматривали. Некоторые держали в руках керосиновые лампы. Стояли и глазели. Молча или обмениваясь короткими замечаниями. Мы уже давно залезли в свои спальники, а они все над нами стояли, одни уходили, другие приходили.
Так продолжалось несколько часов. Ну, разве можно было уснуть? Сначала нас это забавляло, потом Рори рассвирепел, вскочил, стал размахивать руками и страшно ругаться. Он буквально взашей вытолкал всю эту публику, а узбеков наших заставил забаррикадировать дверь поклажей. Все равно сквозь сон я до утра слышал, как за стеной кто-то беспрерывно ходил, шептался, подсматривал.
Рано утром мы встали, дружно почесываясь, злые и с единственным желанием побыстрее покинуть этот злополучный кишлак. Кое-как побросали в рюкзаки вещи, холодно попрощались с обступившими нас аборигенами и пошли. Даже чай пить не стали, так нам было тошно.
Решили в этот день пройти не менее тридцати километров. Рори сказал, что горы здесь пожиже, маршрут будет пролегать в основном по ущельям, перевалы невысокие, словом, нацелил нас на рекорд. Они с Питером и рванули сразу так, что я далеко отстал. А наши лошади и проводники так же далеко отстали от меня. Это было странно: обычно караван, наоборот, уходил вперед, причем, чем круче были горы, тем легче шагали и лошадки, и узбеки.
Таким образом, где-то к полудню я потерял из виду и британцев, и проводников с лошадьми. Ну и что? Тропа была одна, заблудиться я не боялся. Брел себе потихоньку по камням, тяжело переставляя ноги. К счастью, зона снегов осталась позади. Да и погода стала налаживаться, даже солнце изредка выглядывало из-за туч.
Кажется, самые глухие места мы уже миновали. Все чаще стали попадаться небольшие горные кишлаки, а на тропе я встречал идущих навстречу крестьян-таджиков с осликами на поводу. Я спрашивал их на фарси:
- Ду нафар инглиси наздикаст? Два англичанина близко?
- Наздикаст, - радостно кивали крестьяне и показывали вперед - туда, где за поворотом скрылись мои спутники.
Ну и хорошо. Я шел себе и шел. Кишлак за кишлаком. Поворот за поворотом. Вниз по долине.
- Ду нафар инглиси наздикаст?
Стоп! Мой вопрос, заданный очередному таджику, явно поставил его в тупик. Какие-такие англичане? Не видел он никаких англичан. И вообще никого впереди не встречал. Странно… Почесал я в затылке, а куда деваться? Тропа-то, вроде, одна. Надо идти вперед. Где-нибудь да наткнусь на своих товарищей.
Уже и полдень прошел. Вдруг ко мне прицепился какой-то мальчишка лет двенадцати. Очень любопытный. Идет рядом и спрашивает, кто я да куда иду? Кто я? Известно кто - финский журналист. «Хабарнегоре» - так на фарси будет «корреспондент». А куда иду? Тоже скрывать нечего - иду в провинцию Тахар, конкретно в Кишм. И со мной еще «ду нафар инглиси».
Мальчик после этих слов очень возбудился, стал хватать меня за рукав:
- В Тахар не эта дорога. Назад надо. Далеко назад. А потом через реку направо и на перевал.
Как назад? Как направо? Неужели я отшагал лишних пять-шесть километров в сторону и теперь столько же надо отмотать обратно да еще и догонять своих? Боже мой! И где теперь эти британские снобы? Неужели по своей привычке не ждать и не оборачиваться уже ушли далеко за перевал? Я вдруг почувствовал страшное одиночество. Вокруг не было никого, кто мог бы мне помочь. Один, совсем один. И пацан куда-то пропал так же внезапно, как и появился. Куда идти? Где поворачивать направо? Как переправляться через ледяную горную реку? И что ждет меня за этой рекой? Честно сказать, я был близок к отчаянию.
Пошел назад, проклиная своих спутников и себя самого. Через пол часа, когда страх уже почти парализовал меня, я счел за лучшее остановиться, сесть на камень, собраться с духом. По старой привычке все раскладывать по полочкам мысленно стал рассматривать варианты своих действий. Допустим, размышлял я, пацан меня обманул, и мои спутники никуда не свернули, а просто ушли вперед по этой тропе. Тогда что? Тогда мне надо сидеть здесь или идти назад, чтобы встретить наших лошадей и проводников. А если пацан прав? Тогда… Тогда следует искать переправу, искать тропу на Кишм, догонять своих. Какой же вариант избрать? Я уже почти успокоился, решив, что судьба просто-напросто подкинула мне очередное испытание, ничего, выкрутимся, и не такое бывало. Как вдруг…
Из-за скалы, неслышно ступая, вышел молодой моджахед с автоматом в руках и направился прямо ко мне.
Вот так наши ребята и попадали в плен, подумал я. Дело, кажется, принимало плохой оборот.
Моджахед подошел ко мне вплотную, нехотя кивнул на мое «Салам алейкум» и жестом предложил следовать впереди него. И снял с плеча автомат.
- А как по-фински будет… гора?
- Гора? - Я с готовностью называю фамилию недавнего президента Финляндии. – Гора будет - Кекконен.
- А как по-фински будет река?
- Река? - Я вспоминаю еще одну знакомую с юных лет фамилию – знаменитого финского лыжника, олимпийского чемпиона - Мянтюранта. - Река будет - Мянтюранта.
- А как по-фински будет дерево?
- Тампере. – Совсем уж наглая ложь, потому что это название известного города. Но что делать? Надо же как-то выкручиваться.
- А как будет «мой дом»?
Вот влип! Надо было хоть несколько фраз на «родном» языке выучить. На всякий случай. Теперь давай, вспоминай фамилии, географические названия, что угодно вспоминай, только не молчи.
- Пааво Нурми, - называю я фамилию еще одного популярного спортсмена и понимаю, что все, иссяк, что больше ничего финского в голову не придет, надо выпутываться как-то по-другому.
Я умоляюще смотрю на британцев: выручайте же, видите – пропадаю. Они тоже, кажется, начинают сознавать всю серьезность ситуации. Питер мрачнеет, хмурит лоб. Рори понаходчивее, он строго говорит Аманулле:
- Дай отдохнуть нашему финскому другу. Ему и так сегодня досталось. Пусть спокойно поест, а потом ответит на все твои вопросы.
- О, да, конечно, конечно, - Аманулла прикладывает правую руку к сердцу и оставляет меня в покое. Надолго ли?
Этот Аманулла - командир моджахедов в кишлаке Базари-Тешкан. Хотя я не знаю, почему он отрекомендовался нам моджахедом: внешне Аманулла абсолютно не похож на «воина Аллаха». Безоружный, одет в джинсы и зеленую куртку, в каких ходят наши стройотрядовцы, на голове обычная шапка из кролика. Черная борода аккуратно подстрижена, глаза смотрят приветливо. Шестнадцать лет назад он окончил агрономический факультет Кабульского университета, сносно говорит по-английски. Для него появление нашей маленькой экспедиции – целое событие. Он искренне рад новым людям, расспрашивает нас о том, что творится на «большой земле». А, узнав о том, что я «финн», Аманулла и вовсе приходит в восторг. Он никогда не видел живого финна, ему очень интересно узнать, что это за народ – финны и что это за страна – Финляндия.
Вот так нежданно-негаданно мне пришлось на полную катушку отрабатывать свою «легенду».
Впрочем, пока он переключился на моих друзей, у меня есть время утолить жажду и заново пережить все события минувшего дня.
Моджахед с автоматом наперевес вел меня под конвоем около часа. Я пытался с ним заговорить, но он только плечами пожимал: дескать, не понимаю. Мы шли назад, уже знакомой мне тропой. Вброд одолели ледяную горную речку - пришлось разуться и босиком ступить в холодный поток. Поднялись на пригорок, вошли в большой, богатый кишлак. Возле дома, который, судя по привязанным рядом ослам и лошадям, служил караван-сараем, мой провожатый велел мне остановиться. И - о, счастье! - я почти сразу заметил у привязи наших пегих лошадок с навьюченным на них нашим грузом. Значит, проводники здесь. А тут и Рори вышел наружу: «Привет, Владимир! Где тебя носит? А мы уже и чаю попили». Но увидев выражение моего лица, замолчал. И правильно сделал. Я опять с трудом удержался от того, чтобы не ударить его.
Все-таки странные люди, эти британцы. Совсем не такие, как мы. Сколько раз Рори предупреждал меня об опасности, о том, что меня здесь ненавидят даже камни. Может быть, так оно и есть. Но тогда почему он с такой легкостью сегодня ушел вперед, ни разу не обернувшись, не озаботившись: где там отстал его русский друг, что с ним? А ведь только три дня назад на заснеженном перевале он сам умолял меня не бросать его одного, идти рядом. Ясно, что надо идти рядом. Ясно, что эти горы таят опасность для каждого из нас. Но тогда почему Питер никогда не оглянется назад, не позаботится об отставших? Почему так поступил Рори? Мне трудно это понять. Мне вообще многое трудно понять. Когда ночью ирландцу становится жарко, он настежь открывает двери, не спрашивая, что по этому поводу думают другие. В мире существует только он. Он и его любимая Джульет, которой он каждый вечер пишет письма, и при этом слащавая улыбка гуляет по его лицу. В такие минуты он кажется мне безумцем. А кем ему кажусь я?
Я вошел в караван-сарай, сел, скрестив ноги, на пол, где было накрыто привычное угощение, молча набросился на еду. Мне показалось, что сидевший рядом Питер чувствовал себя виноватым. Он то и дело подливал мне чай и приветливо улыбался, хотя обычно его лицо не выражает никаких эмоций.