Все относительно. Провинциальный центр, который много раз переходил из рук в руки (то им владели бойцы Масуда, то «непримиримые» Гульбеддина, то его отвоевывали правительственные войска Наджибуллы), без электрического света, полуразрушенный и пыльный, после гор показался нам раем земным. Там была баня – настоящая городская баня с горячей водой, шайками, мылом, раздевалкой, все, как положено, – и утром мы первым делом отправились туда, и через час вышли наружу чистыми, без всяких вшей. После бани зашли в чайхану и заказали настоящий кебаб на коротеньких палочках-шампурах – баранье мясо и печень – такой кебаб умеют готовить только в Афганистане. Потом Рори пошел в штаб к моджахедам – говорить о нашем дальнейшем пути, а мы с Питером долго бродили по базару.
Кстати, в бане случилось небольшое приключение, которому я тогда не придал особого значения. Когда мы уже одевались, Питер обратил мое внимание на круглолицего, чернобородого парня, занимавшего место на скамье неподалеку от нас. Он был одет в новенький, с иголочки, камуфляж, обут в начищенные до блеска ботинки, на коленях держал такой же аккуратный «Калашников». Он просто сидел и все – то ли уже помылся, то ли собирался мыться… «Видишь этого моджахеда?» – «Вижу. А что?» – «Его имя Исламуддин. Запомни на всякий случай.» Заинтригованный, я еще раз взглянул на круглолицего. Он, казалось, не обращал на нас никакого внимания, хотя другие афганцы то и дело бросали в нашу сторону удивленные взгляды: каким ветром занесло сюда этих чужаков?
А когда мы гуляли с Питером по торговым рядам, знакомое круглое лицо в обрамлении черной бороды мелькнуло в толпе еще раз. Или показалось мне?
На следующий день на специально присланном за нами «уазике» мы отправились в ущелье Фархар, где располагалась одна из секретных баз Ахмад Шаха Масуда.
За несколько часов езды по разбитому проселку я постарался вспомнить все, что прежде знал об этом знаменитом вожде моджахедов. А вспомнить было что. Имя Ахмад Шаха Масуда чаще всего звучало из разных уст на протяжении всей войны в Афганистане. Одни почитали его посланцем Аллаха на земле, у других при упоминании о нем гневно сжимались кулаки. Он самый популярный из всех военных командиров исламской оппозиции, на его счету больше всего побед, под его знаменами больше всего бойцов, он удерживал самую обширную часть афганской территории.
Когда наша 40-я армия находилась за Амударьей, Масуд был ежедневной головной болью ее генералов. Против него то и дело устраивались грандиозные войсковые операции с участием сотен вертолетов и многих тысяч солдат. Привлекали даже стратегическую авиацию из Союза - одним из таких налетов однажды руководил комдив Дудаев, который сам вскоре станет вождем исламских фанатов на Северном Кавказе, но, однако, это уже другая песня.
Моджахедов Масуда жгли напалмом, их позиции перепахивали танковыми колоннами, их горы в мелкую крошку дробили артналетами. В ходе ежегодных боев за ущелье Панджшер - именно там размещались его главные базы - многие наши ребята погибли, многие стали инвалидами. Впрочем, и золотых геройских звезд «за Панджшер» тоже было роздано достаточно, и генеральских лампас…
О, какие это были битвы! В 82-м 104 вертолета и несколько полков штурмовой авиации бросили в мятежное ущелье. В горах внезапно высадились 4200 наших десантников. Сотни танков и бронемашин двинулись против партизан. Со времен Великой Отечественной мир не знал подобных сражений. И что же? Да ничего. Масуд, как всегда, заблаговременно предупрежденный о вторжении, вывел из ущелья свои основные силы, оставив в укромных местах засады и нашпиговав минами тропы и дороги.
Маршалы и генералы исправно докладывали в Москву о том, как лихо они бьют этого мерзавца. Против него без остановки трудилась вся гигантская военная машина «ограниченного контингента»: войсковая разведка, ГРУ и КГБ добывали данные, штабы, включая Генеральный штаб, день и ночь разрабатывали хитроумные операции, авиация бомбила, спецназ устраивал засады, агентура подкупала его людей, спецпропаганда придумывала, как дискредитировать Масуда в глазах сограждан… Один из наших полковников в Кабуле рассказывал мне, что они едва ли не круглосуточно держали в воздухе пару штурмовиков, которым надлежало с получением информации о местонахождении «главного душмана» немедленно нанести бомбо-штурмовой удар по этому району.
Увы, все было напрасно. Главарь моджахедов не только всегда ускользал из приготовленных для него ловушек, но и с каждым днем делал сильнее свое войско да еще и посмеивался над нами: «Эти русские совсем не умеют воевать». К началу 90-х он контролировал огромную территорию к северу от Кабула, где создал нечто вроде государства в государстве – со своими структурами управления, школами, больницами, единым командованием и хорошо продуманной системой обороны.
Да, было что вспомнить о человеке, к которому я ехал по тряскому проселку сумрачным декабрьским днем.
Западные военные аналитики признали его самым выдающимся партизанским командиром ХХ столетия. С годами это имя обрастало мифами и легендами. Например, говорили, что он обучался наукам в лучших арабских университетах и свободно изъясняется на многих языках. В Кабуле совсем недавно я сам слышал, будто Наджибулла через посредников предлагал своему врагу любой пост в будущем коалиционном правительстве. Говорили, что наш посол – он же первый заместитель министра иностранных дел – много раз по каналам разведки обращался к Масуду с предложениями о встрече. Но… Но верный своему правилу не доверять никому из шурави, Ахмад Шах игнорировал все эти призывы.
Похоже, я мог стать первым советским гражданином, с которым знаменитый партизанский полководец согласится выпить чашку чая. Впрочем, стоп! Согласится ли? Даже Рори избегает отвечать на этот вопрос. «Потерпи, – говорит он. – В нашей ситуации ничего нельзя знать наверняка». Рори то и дело предупреждает меня, что в разговоре с Масудом – если встреча все-таки состоится – я ни в коем случае не должен спрашивать его о семье, очень аккуратно формулировать просьбы об освобождении пленных и вообще быть максимально деликатным. Кажется, этот Рори все еще уверен в том, что все русские живьем едят младенцев и подрабатывают киллерами у КГБ.
Ущелье Фархар. Нас поселили в чистеньком глинобитном домике, стоявшем на склоне. Рядом был еще один такой же дом, где жила охрана Масуда, а километрах в полутора по другую сторону долины виднелся большой кишлак. Жилище наше было с хитростью: одна его стена примыкала к крутой скале, а в скале имелась пещера, в которой можно было без проблем переждать любую бомбардировку и даже ракетный удар. Отдергиваешь полог и сразу попадаешь под надежные своды пещеры. Очень удобно.
Масуд пришел ночью. Откуда-то из темноты появился «уазик», из машины выскочили два телохранителя, а следом, не торопясь, как и подобает большому начальнику, вышел Масуд.
Британцы сдержанно представили меня:
- Это тот человек, который уполномочен вести переговоры о судьбе военнопленных. Ему можно доверять, он наш друг. Он старается писать правду об афганской войне.
Масуд протянул мне руку:
- Салам алейкум.
У него вытянутое темное лицо с высоким морщинистым лбом, выразительными карими глазами и крупным орлиным носом. Да, про такое лицо у нас говорят – «иконописное». Смоляные усы и борода. На нем зеленые военные штаны, белая рубаха с простенькой жилеткой, на ногах высокие ботинки на шнуровке. На плечи накинут традиционный платок. Суконная шапка-паколь надета как-то легкомысленно набекрень. И вообще, в облике «льва Панджшера» нет ничего монументального, свидетельствующего о его грандиозных заслугах и обладании колоссальной властью.
Дальше происходит и вовсе невероятное. Мы усаживаемся в кружок на соломенную циновку в комнате с растопленной печкой-буржуйкой, я только собираюсь открыть рот, чтобы произнести заранее заготовленные слова, но Масуд опережает меня:
- Не будет ли наш гость так любезен удовлетворить мое любопытство относительно ситуации в Советском Союзе?
Я смотрю на его секретаря-переводчика: может, он не так перевел? Но, нет, все верно: большой начальник и вправду хочет не изрекать, а слушать.
Он обрушивает на меня лавину вопросов. Удержит ли власть Горбачев? Кто такой Ельцин? Какие перспективы у Руцкого? В чем корни межнациональных конфликтов на территории СССР? Какой мне видится судьба Союза? Как наши власти относятся к исламу? Как мы будем строить свои отношения с Америкой? Что происходит в Таджикистане? Почему мы не использовали в Афганистане весь свой военно-стратегический потенциал? Он терзает меня несколько часов, а мои ответы записывает.
Вот такой была эта первая ночь в гостях у Масуда. На следующий вечер повторилось примерно то же самое. Появившись со скромной охраной у нас дома, он приветливо поздоровался со мной, но затем переключился на британцев. Оказывается, они привезли с собой видеофильм о войне в Персидском заливе и журналы с описанием образцов западной военной техники. Масуд смотрел хронику, как подросток смотрит увлекательный боевик, и опять все записывал в свой блокнот. Потом несколько часов мучил Рори и Питера вопросами о новых видах вооружений, о тактике и стратегии войск, о подробностях боев в Заливе.
Впервые в жизни я видел перед собой крупного начальника, обладавшего неограниченной властью и при этом не утратившего умения слушать других, жадно впитывать информацию, не стесняться задавать вопросы. Ему было 38 лет, он находился на пике своей славы, уже весь мир знал о его подвигах, но, клянусь, этот человек совсем не выглядел монументом. Все в нем вызывало симпатию, от него будто исходил свет, и очень скоро я стал понимать, что Масуд – это не просто удачливый командир крупного вооруженного формирования, а выдающаяся личность. Такие люди рождаются для того, чтобы круто менять ход исторических процессов.
На третью ночь он согласился ответить на мои вопросы и обсудить судьбу военнопленных, которые были у него. Вопросов у меня было много. Он отвечал обстоятельно, но с особым удовольствием и подробнее всего рассказывал о своей войне с советской армией.