То, о чем прежде многие догадывались, теперь окончательно вышло на свет божий: афганцы уже давно не столько воевали друг с другом, сколько имитировали войну. Я вспомнил разговор с одним компетентным человеком, который назвал мне количество боеприпасов, израсходованных кабульским гарнизоном за одну неделю прошлого лета: сотни ракет «Скад», десятки тысяч авиабомб, реактивных снарядов и мин. Наверное, Сталинградская битва не ведала такого. И этот же человек назвал мне результаты столь массированной стрельбы: 19 убитых, 27 раненых. И то, подозреваю, эти цифры были взяты с потолка.
Старательно выполняя указания наших советников, афганские генералы разрабатывали планы грандиозных войсковых операций, поднимали в воздух армады штурмовиков и боевых вертолетов. Создавалась видимость беспощадной борьбы с врагом. А на самом деле уже давно не было ни врага, ни борьбы. Вне пределов чужого зрения, недоступная пониманию советников, разведчиков, дипломатов, подспудно протекала другая жизнь – та, которая привела к сегодняшней ситуации.
Масуд пригласил нас на ужин. Он подтвердил, что теперь уже нет причин для того, чтобы удерживать советских пленных, пообещал освободить их в самое ближайшее время (и слово свое вскоре сдержал). Он выглядел очень счастливым человеком и охотно согласился ответить на все мои вопросы.
- Какое чувство вы сейчас испытываете, стоя на пороге Кабула? Нет ли у вас тревоги перед будущим?
- Все идет по намеченному плану, и я испытываю прилив счастья.
- Гарантируете ли вы безопасность тем людям, которые были связаны с прежним режимом?
- Да, жители Кабула могут не волноваться. Мы отстраним от дел только тех, кто занимал высшие посты. Мы не намерены мстить. Передайте вашему послу, что российским дипломатам также ничего не угрожает.
По-моему, на следующее утро я увидел еще одну впечатляющую картину. К Джабаль-ус-Сараджу одновременно – с юга и севера – приближались вертолеты. Их было восемь. Из Кабула прибыл специальный представитель ООН Бенон Севан и генералы столичного гарнизона, а из Мазари-Шарифа прилетели посланцы коалиционного совета северных провинций. Получилась поистине историческая встреча. Вчера Ахмад Шах Масуд был горным разбойником, полевым командиром, одним из лидеров сопротивления. Сегодня он принимал гостей, как официальное лицо нового Афганистана. Я был рядом с ним и хорошо видел, насколько он взволнован.
Мы благополучно вернулись в Кабул, а на следующий день началось то, чего так все опасались. Сначала из Пешавара пришло сообщение: лидеры оппозиционных исламских партий, наконец, пришли к соглашению относительно раздела высших постов: главой государства будет Моджадедди, премьером - Гульбеддин, министром обороны - Масуд. Однако западные журналисты, связавшись по радио с Гульбеддином, сказали, что он отказывается от любых компромиссов и по-прежнему не намерен ни с кем делить лавры победителя.
Далее события развивались с невероятной быстротой. Я не могу с точностью сказать, кто первым нарушил уговор не входить в Кабул с оружием. Только вдруг обнаружилось: наше посольство окружено шиитами из проиранской «Партии исламского единства», аэропорт контролируют узбеки Дустома, весь юго-восток столицы под Гульбеддином, а в центре уже хозяйничают повстанцы Масуда. По всему городу поднялась бешеная пальба. Прежде «духи» все вместе воевали против «шурави» и «коммунистов». Теперь же принялись остервенело уничтожать друг друга. Поистине это была их пиррова победа.
Кто бы мог подумать, что джихад будет иметь такой необыкновенный финал.
25 апреля в три часа дня, уговорив наших новых стражей-шиитов не чинить препятствий журналисту, я выехал на «семерке» за пределы посольских ворот. В «Интерконтинентале» подхватил Рори, и мы вместе направились в центр города. Почти на каждой улице шли бои. Мы чудом добрались до набережной, запарковали в безопасном месте машину, а дальше короткими перебежками выдвинулись к мосту через реку Кабул. Здесь происходило настоящее сражение между «Хезбе» и объединенными силами Масуда и Дустома. Гульбеддиновцы засели в крепости Бала-Гиссар, воспетой еще Киплингом. С обеих сторон в битве участвовали танки и бронемашины, свинцом был пронизан воздух, а снаряды буквально на наших глазах разрушили добрую половину зданий на торговой улице Майванд.
Под прикрытием танка Рори вышел к реке и снял бой, что называется, в упор. Разгоряченный, он вернулся назад, к старому дереву, за стволом которого я прятался от пуль. «Теперь надо уходить, – сказал он. – Здесь очень неуютное место».
Мы еще поколесили по городу, который на глазах превращался в руины, потом я завез своего друга в отель, а сам взял курс на посольство. Я уже сворачивал на проспект Дар-уль-Аман, оставалось каких-то два километра по прямой, и я окажусь под защитой бетонных посольских стен. Ну, давай же, не подведи, родной «жигуленочек»! И тут на дорогу наперерез моей одинокой машине из кювета выскочили оборванцы с дымящимися автоматами. Их махновское обличье сразу выдавало ополченцев генерала Дустома. Я ударил по тормозам. Стволы уперлись мне в грудь. «Журналист, – кричу им на фарси. – Русский журналист. Еду в посольство».
Оборванцы, ни слова не говоря, вытащили меня из машины и уволокли за собой в канаву. Оказалось, что по эту сторону дороги засели узбеки, а по другую – пуштуны, гульбеддиновцы. И вот они истребляют друг друга со страшной силой. Но я-то зачем им нужен? Вижу, мои узбеки что-то лопочут по-своему и из «калашей» палят, не переставая. Ужасная ситуация, просто головы не поднять. Я вспомнил, что в посольстве мне дали японскую рацию, на всякий случай. Вот она, милая. Сейчас я на эту кнопочку нажму, этот рычажочек подвину… На помощь я не рассчитывал. Всем нашим немногочисленным гражданам, включая охрану из пограничников, в те дни категорически запрещалось покидать посольскую территорию. Но хотя бы сообщу, где я и что тут происходит. Однако с радиостанциями мне никогда не везло. Эта японская тоже не подавала признаков жизни. Видно, не те кнопочки нажимал.
Наконец, прояснилось, зачем они меня тормознули. Откуда-то на одеяле притащили раненого. Да какого раненого – у этого парня кишки по земле волочились, явно он был не жилец. Но узбеки жестами велели грузить беднягу в автомобиль и везти в госпиталь. Ну, за что мне такое наказание… А куда деваться? Попробуй откажись! Все вместе, под шквальным огнем, мы дотащили раненого до машины, запихнули его в багажник, я вскочил за руль, эх, была не была. Я помнил, что госпиталь Красного Креста был всего в нескольких кварталах отсюда, по дороге к «Интеру». Никогда в жизни я не ездил так быстро. Через три минуты уже был на месте. В госпитале без проволочек у меня забрали бойца. Теперь – обратно, тем же путем, ну, давай, «семерочка»! Что есть силы я вжал в пол педаль газа. По-моему, скорость была под двести километров в час. Посольская охрана еще издали увидела знакомую машину и заранее отворила двойные ворота с тамбуром. На полном ходу я влетел внутрь. Пронесло! Дома!
Комендант, принимавший у меня автомобиль, долго качал головой, глядя на густую кровь, которая плескалась в багажнике. То ли узбека жалел, то ли машину…
В ходе бойни была повреждена электростанция, в городе погас свет. И вот тут я смог вернуть долг ребятам из Би-Би-Си. Год назад они выручили нас, подобрав на иорданской границе и доставив в Багдад. Теперь сама британская команда во главе с Джоном Симпсоном терпела бедствие: без электричества они не могли перегонять свои видеоматериалы из Кабула в Лондон. Позвонил Рори: «Владимир, может быть, у вас в посольстве есть бензиновый генератор?» Есть! Я объяснил коменданту суть дела, пообещал магарыч и вечером опять мчался знакомой дорогой в «Интерконтиненталь», а в багажнике у меня был генератор. Джон, увидев такой подарок, растрогался чуть не до слез, полез за бумажником:
- Сколько мы тебе должны?
- Перестань, Джон. Считай, что теперь мы квиты.
Джульет тоже не сидела в эти дни без дела. С помощью знакомых полевых командиров она проникла в брошенное здание афганской госбезопасности. Джульет надеялась отыскать там документы, проливающие свет на гибель ее первого мужа. Она подозревала, что Доминика «заказал» ХАД и теперь хотела добраться до архивов. Но ее поиски оказались тщетными.
В начале мая бои стали стихать. Казалось, вот-вот наступит долгожданный мир. Я засобирался в Москву.
Накануне отъезда приехал в т.н. «третий микрорайон» и нашел панельный дом, где на первом этаже в скромной квартире жил мой друг Мухтар. Брат той гератской девочки, которая погибла в бою одиннадцать лет назад. За эти годы Мухтар стал генералом, последнее время он служил начальником политотдела кабульского гарнизона. У него было девять детей, и все они ютились в этой убогой квартирке, где почти не имелось мебели и пахло нищетой. Это все, что дала ему революция?
Жив ли он теперь? Последний раз я был в этом доме два года назад. С тревогой в душе постучал в дверь. Мухтар сразу вышел мне навстречу. Одетый в национальный пуштунский костюм – шаровары, длинная рубаха, жилетка, – абсолютно седой. Мы обнялись. Дети окружили меня, словно близкого родственника: Мухтар много раз рассказывал им о нашей дружбе, о Москве, о том, как был моим гостем. Хорошо, что я принес с собой конфеты, печенье, консервы, все, что смог раздобыть в посольстве.
- Мухтар, почему ты не уехал? Это опасно?
Он сидел напротив меня, его карие глаза были серьезны.
- Я никогда не уеду. Я солдат и не стану ни от кого бегать.
- Но ведь уже ничего нет - ни армии, ни партии, в которой ты состоял, ни государства, которому ты служил. Ничего. Все переменилось, Мухтар.
- Нет, не все. А идея, которой мы служили - она ведь никуда не исчезла?
Я даже растерялся. Идея, которой мы служили… Свобода, равенство, братство… Социальная справедливость… Общество равных возможностей… Кто сказал, что это плохо? Кто сказал, что это надо забыть навсегда? Просто время еще не пришло.
- Мухтар, - виновато сказал я. - Идея не исчезла. Просто время еще не пришло.