Он был храбрый летчик. Отчаянный вояка. Придя в Кремль, он засел за книжки: государственное строительство и право, агропромышленный комплекс, история, дипломатия, политология… Если человек учится, значит он уже не безнадежен, у него есть шансы. Обычно российские начальники редко заглядывали в книги. Но трагедия Руцкого заключалась в том, что он очень спешил. И слишком стремительным оказался его взлет к вершинам власти. Голова кружилась, он ощущал себя спасителем родины. А соратники нашептывали: «Давай, Саша, осталось совсем немного. Вали этих мальчиков в розовых штанишках».
Порочность новой власти, непродуманные и скороспелые реформы вызывали у людей у кого вопросы, а у кого открытый протест. А тут еще подстрекательские заявления Хасбулатова, Руцкого, их сторонников… Ситуация накалялась с каждым днем.
Я точно знаю, что вице-президент не хотел возврата к прошлому. Просто он по-другому видел пути движения к рынку, иначе представлял себе способы реформирования российской жизни. Чтобы они не били так больно по человеку, не подрывали основ государства. Это так. Но правда и то, что под его флаги встали коммунисты, маргиналы, анархисты, левые… Все те, кто ностальгировал по прошлому. В Москве начались стихийные митинги, потом стычки с милицией, потом погромы, а вокруг Белого дома снова, как и в 91-м, возникли баррикады.
К осени температура ненависти уже зашкаливала. Страна оказалась на пороге гражданской войны.
Вася Шишкарев - человек, которого я считал своим другом, нет, даже не другом, а почти братом, почти родственником - Вася однажды при нашей встрече сказал мне: «Жаль, что я тебя не видел, когда мы строили баррикады. Я бы тебя убил». Он просто прожег меня взглядом, в котором сконцентрировалась вся классовая непримиримость.
Вася Шишкарев, когда полярная экспедиция, просуществовав семнадцать лет, рассыпалась, нашел себе новое увлечение: стал одним из лидеров рабочего движения. Его взгляды оказались настолько левыми, что даже коммунистов Вася считал предателями интересов трудового народа. Он ходил на митинги, создавал боевые организации, ездил по стране, поднимая на борьбу с режимом своих сторонников. В какой-то момент пути демократа Руцкого и его абсолютного антипода Шишкарева пересеклись, их интересы совпали. Собственно, интерес тогда был один: долой Ельцина!
Странно. В экспедиции мы спасались от стужи в одной палатке, хлебали из одного котелка. Я знаю наверняка: если бы мне угрожала опасность, Васька без раздумий бросился бы мне на помощь. Даже с риском для себя. Так мы тогда жили. Что же изменилось теперь? Отчего эта ненависть? Отчего между нами возникли эти баррикады? Потому что я не разделяю его убеждений? Потому что я с облегчением покинул «Правду», которая никогда не была правдой, а в лучшем случае была полуправдой? Потому что я поверил в другую Россию, а он нет?
Согласен, новая жизнь оказалась совсем не такой, какой она рисовалась в воображении. Эта безумная коррупция. Это продолжающееся разрушение государства. Это наплевательское отношение к людям, которые не сумели вписаться в дикий рынок, оказались заложниками бесчеловечных экспериментов… Все это меня удручало не меньше, а может быть даже больше, чем Василия. Но вернуть советское прошлое? Снова стать рабом и при этом петь: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!» Снова оказаться членом редколлегии «Правды» – с еженедельным пайком, казенной дачей, служебной «Волгой» - и участвовать в этом лицемерном спектакле под названием «Строительство коммунизма»? Нет, этого мы тоже нахлебались досыта. Путь назад исключен.
Возможно, России на роду написано пройти и через эти испытания, чтобы стать, наконец, цивилизованной, подлинно демократической страной? Возможно…
В конце сентября стало ясно, что прольется большая кровь.
3 ОКТЯБРЯ 1993 ГОДА. МОСКВА. ОСТАНКИНО
Да, как ни жестоко это прозвучит, но Рори Пек не ошибся, когда в 1991 году принял решение остаться в Москве, чтобы стать очевидцем событий, происходящих в России. Августовский путч, распад Советского Союза, фундаментальные перемены во всей прежней жизни - о, для западного журналиста у нас тогда хватало работы. Новости из Москвы в те годы шли прямиком на первые полосы газет, транслировались в прайм-тайм по телевидению.
Пятая часть земного шара продолжала биться в конвульсиях: старая жизнь рушилась, новая рождалась в муках. Эта новая жизнь казалась нам уродливой и жестокой. Разве об этом мы мечтали? Это ли грезилось, когда в августе 91-го несли ночную вахту у стен российского Белого дома? Вместе с заветной свободой в Россию пришел капитализм. Но какой-то он был не такой. Со звериным ликом. Многие миллионы людей, прежде жившие скудновато, теперь враз стали нищими. На улицах, чего раньше не было, появились бездомные бродяги, попрошайки, дети-беспризорники. «Демократическая» власть с каким-то остервенением продолжала громить и рушить все прежнее - экономику, вооруженные силы, систему здравоохранения, практику социальной защиты. Вместе с водой выплескивали ребенка. Точно так же поступали большевики, захватившие Россию в 1917-м. Огромная держава, которой было чем гордиться, погружалась в хаос, тьму, разруху.
Неужели такова была неизбежная плата за то, что мы отказались от великой и дерзкой идеи «общества социальной справедливости», повернули вспять? Неужели по-другому было нельзя? А китайский опыт постепенного перехода к рынку? А абсолютно нормальная жизнь наших недавних партнеров по «социалистическому лагерю» - восточноевропейских стран? Мы много спорили с ирландцем по этому поводу. Он твердо стоял на своем: социализм был обречен, для вас нет иного пути кроме западного. В моей голове царила сумятица, в чем-то я соглашался с ним, в чем-то нет. Так нельзя обходиться с собственным народом. С собственным прошлым. Меня не покидало ощущение, будто страну захватила банда воров и разбойников, которые не ведают, что творят. Разве это и есть западный путь? Тут Рори соглашался со мной:
- Вы оказались не готовы к переменам, у вас опять правит бывшая номенклатура. Что Ельцин, что Руцкой - разве есть между ними разница? Вы хотите получить все сразу. У вас никто не желает работать, но все мечтают ездить на «мерседесах». Вы, русские, очень странные люди.
- Это правда. Мы очень странные. И мы выбираем себе еще более странных начальников. Ведь Ельцина нам не политбюро навязало, сами его на трон посадили с восторженными воплями.
- Вот-вот, - Рори презрительно кривил губы. - Я помню, как два года назад ты им восхищался. Вам обязательно нужен вождь, царь, идол для поклонения. Может, вы язычники?
- Нам на роду написано копаться в себе в поисках ответа: кто мы и зачем мы. Такова загадочная русская душа, это правда. Но правда и то, что за многие десятилетия нас отучили быть свободными людьми, а это значит - размышлять, принимать самостоятельные решения, критически относиться к действительности. У нас это в генах. Так что ты особо не наезжай на меня, я такой же, как все.
- Но общение со мной для тебя, кажется, не проходит даром, - издевался ирландец. - Ты становишься лучше. Я помню, как ты дорожил своим кабинетом в «Правде». А?
- И я помню. Ты думаешь, так просто все это? Так легко все зачеркнуть, от всего откреститься? Все проклясть? Нет, мой друг, ты меня не уговаривай, я так не смогу. Если бы смог, то сидел бы сейчас в каком-нибудь теплом кресле, как многие. Ты же сам видишь: все самые оголтелые партийные функционеры, все гэбэшные стукачи у нас сегодня или губернаторами стали, или президентами или владельцами нефтяных компаний. А завтра, не дай Бог, коммунисты вернутся, они опять в бюро заседать будут и доносы писать. Вот что омерзительно. Сегодня он белый, завтра красный. Да плевать таким на Россию - лишь бы собственной заднице тепло было. Хотя, что это я все - об идеалах, о принципах, о России? А может, как раз они-то и правы, может, так и надо жить - чтобы себе и твоим близким было хорошо, а все остальное побоку? Может, я просто безнадежно отстал от реальной жизни, застрял где-то там, в своих сомнениях? Ты говоришь, что я стал лучше. Вряд ли. Я не стал ни лучше, ни хуже. Просто жизнь меняется, и я меняюсь. Но если бы ты знал, как мучительно все это.
- О’кей, Владимир, - он становился серьезным. - Я понимаю. Кажется, я понимаю.
- Наверное, поэтому мы с тобой и дружим. Ты, кстати, в ближайшие дни не покидай надолго Москву. Вот увидишь, грызня между Кремлем и парламентом добром не кончится. Готовь свою видеокамеру, скоро она тебе опять пригодится.
Эпические потрясения лета и осени 1991 года при всей их значительности еще не означали, что с прошлым покончено навсегда - Рори соглашался с этим и всячески оттягивал свое прощанье с Россией.
Еще не все бури пронеслись.
22 сентября 1993 года вице-президент Александр Руцкой, который совсем недавно грозился отдать жизнь за Ельцина, объявил, что приступает к исполнению обязанностей президента. То есть он фактически низверг главу государства. Этому накануне предшествовали два эпизода: сначала Ельцин своим указом прервал деятельность съезда народных депутатов, затем Верховный Совет прекратил президентские полномочия самого Ельцина.
Противостояние подошло к той грани, за которую даже заглянуть было жутко.
С того дня каждый час приносил тревожные вести.
Кремль отрубил в Белом доме - а именно там находился Верховный Совет и заседали народные депутаты - связь, отключил электричество, воду, канализацию. Пусть бунтовщики захлебнутся в собственном дерьме.
В ответ Руцкой объявил низложенными всех силовых министров и призвал встать под свои знамена армию, авиацию и флот.
Следующий ход сделал Ельцин: он посулил тем депутатам, которые перейдут на его сторону, по миллиону рублей каждому и московскую прописку (помните, я говорил, как трудно было добыть эту бумажку, разрешавшую тебе легально проживать в столице).
Белый дом приступил к формированию своих вооруженных отрядов. К концу сентября здание российского парламента оказалось в плотном кольце добровольных защитников, а само это кольцо Кремль со всех сторон так же плотно окружил отрядами милиции и спецназа, блокировал водометами, грузовиками, бронетехникой.