Рыжий — страница 9 из 75

По мере того, как расстояние между нами уменьшалось, обе группы – и семь лыжников, и мы – прибавляли шаг, пока не обнаружили, что бежим.

Странно, должно быть, это выглядело со стороны: бегут навстречу друг другу люди. Проваливаются в глубокий снег, падают, дышат часто и тяжело. Бегут… А кругом белая равнина с голубыми глыбами льда. Низкое серое небо. Падают редкие снежинки. И великая тишина. На тысячи километров во все стороны – лед, снег, тишина.

Вот сейчас мы встретимся. И, как безумные, станем кружиться в каком-то немыслимом хороводе, валяться в снегу, всматриваться друг в друга, что-то кричать.

Потом налетят самолеты с корреспондентами и кинооператорами. Будет торжественный миг подъема государственного флага. Речи. Церемонии. Футбольный матч на полюсе. Тосты за победу.

Но это будет потом. А пока мы бежим навстречу друг другу. Никогда этого не забуду.

Вот сейчас, сразу за ближней грядой торосов, мы закончим свой длинный бег. И в какой-то момент, дав волю чувствам, разрыдаемся, как малые дети – ну, что поделаешь, слезы потекут из глаз и никак с этим сладить станет невозможно.

Потом будет волнующая встреча на Большой земле. Прием в Кремле. Ордена. Статьи и книги. Поездки в Англию и Канаду.

Вот сейчас…

Там, на земной макушке, соединившись в одну кучу-малу, кувыркаясь в снегу, плача и радуясь, мы остро почувствовали: все, точка; прощайте, лучшие дни; ничего похожего в жизни уже не будет, ни-че-го! Вот почему самые твердые рыдали там, словно дети.

Вот когда она наступила, расплата за удачи 70-х годов.

Знать бы наперед, какую цену придется платить за счастье.


Вакуум, образовавшийся в моей жизни после полюса, оказался невыносимым. В тридцать два года мне показалось, что теперь путь пойдет только вниз, под горку. Наверное, это можно было назвать депрессией или как-то еще в том же духе, но только спасти меня могло только чудо. Однако летели дни, недели, месяцы, а чуда не случалось. Жизнь после полюса казалась пресной и выхолощенной. Не грело даже то, что меня повысили до руководителя сразу двух отделов – спортивного и военного и сделали членом редколлегии.

Все валилось из рук. Никакого света впереди я не видел, даже слабого огонька.

Казалось, все вокруг насквозь пронизано лицемерием, фальшью, предательством. Смрад. И поделиться этой бедой было не с кем. И выхода не находилось.

Приехали.

Правда, на первых порах ситуацию отчасти все еще спасал Полюс. Я быстро написал книгу о нашем путешествии, которая была издана в Москве, Нью-Йорке, и Праге. Нас то и дело приглашали в поездки по стране – встретиться с пограничниками, студентами, учеными, шахтерами… В те годы еще существовал спрос на романтику. Хотя, если честно, то многие люди категорически не понимали, зачем в век авиации идти к полюсу на лыжах: они либо крутили пальцем у виска, либо интересовались, сколько денег нам заплатили? Вообще, с тех пор я стал все человечество делить на две категории: одни, узнав о безумцах, покоряющих вершины, бурно аплодируют им, другие недоуменно спрашивают, зачем это нужно? И тех, и других примерно поровну. И помирить их невозможно. Видно, от рождения человек устроен именно так.

Нам было радостно узнать, что поход к полюсу заметили в других странах. И высоко оценили. В начале 1980-го года пришло письмо из Лондона: комитет международного приза «За мужество в спорте» приглашал нас, как соискателей этой награды, на свою ежегодную церемонию. Мы знали, что в прошлом году венок из чистого золота стоимостью 100 тысяч фунтов был вручен известному японскому путешественнику Наоми Уэмура – он годом раньше покорил Северный полюс на собачьей упряжке. В письме сообщалось, что в Лондон кроме нас приглашены претенденты еще из полутора десятка стран – каждое имя было овеяно легендами. Русских звали впервые.

Тут же начались трудности. Месяц назад советские войска вошли в Афганистан. Это теперь американцы входят куда хотят и бомбят кого ни попадя, плевать им на общественное мнение. А тогда… Шум в мире поднялся невообразимый. Агрессия. Оккупация. Вторжение. Стремление к мировому господству. Экспансия… Бранных слов не жалели. Советскому Союзу объявили натуральный бойкот. Кремль тогда элементарным образом подставился, и эту его роковую ошибку Запад эксплуатировал на полную катушку.

Вначале МИД Великобритании отказал нам в визах. Однако оргкомитет приза проявил настойчивость, и внешнеполитическое ведомство дрогнуло. Затем странности начались в Москве. На Старой площади какой-то умник решил, что нашу поездку в Лондоне могут превратить в провокацию. Слово это – «провокация» - тогда было чрезвычайно модным на Лубянке и в ЦК. Если хотели что-то зарубить, говорили: «Вы что, не понимаете? Вы же можете стать объектом провокации». И все. Вопрос снимался сам собой. К счастью, затем возобладал разумный подход: пусть ребята едут и пусть весь мир убедится, что советские граждане – не какие-то там агрессоры и людоеды, а симпатичные покорители Арктики. Фу-у.

Но и на этом проблемы не кончились. Вдруг, в самый последний момент, выяснилось, что наш товарищ Юра Хмелевский, научный руководитель экспедиции, является «невыездным». Причем, выпускать, да тем более в западную страну, его отказывались категорически. Еще в середине 50-х Юра, будучи студентом мехмата МГУ, участвовал в подпольном кружке то ли «настоящих марксистов», то ли «подлинных большевиков». Идея у них была: бороться с пережитками культа Сталина. Но какая бы идея ни была, а любые «несанкционированные» объединения карались в те годы самым жестоким образом. Там у них в подпольном кружке оказался внедренный агент, который всех сдал: кого-то посадили, кого-то исключили, кого-то, как Юру, сделали на всю оставшуюся жизнь «поднадзорным».

А лететь нам надо чуть ли не завтра. Нет, мы без Хмелевского не поедем! Или едут все или не едет никто. На Старой площади крепко задумались. Может, они там политбюро по этому поводу собирали, не знаю. Но буквально за несколько часов до вылета в Лондон отпустили всех. Правда, из ЦК с нами откомандировали своего человека – на всякий случай, пусть присмотрит за героями.

Славные получились те три дня в Лондоне. Вот мы спускаемся по трапу самолета в лондонском аэропорту Хитроу. Все в одинаковых костюмах, которые нам почти даром дали в «блатной» секции ГУМа по специальному указанию. Первым, как всегда, сосредоточенно шествует начальник экспедиции Дима Шпаро. Следом, являя на лицах любопытство, смущение и достоинство, идут Володя Леденев, Толя Мельников, Володя Рахманов, Вадим Давыдов. Юра Хмелевский красуется в меховой шапке, которую ему настоятельно посоветовала взять с собой жена. Тепло, накрапывает дождь, но Юра все равно идет в шапке. Васе Шишкареву приходится, по-видимому, труднее всех. Во-первых, он, всегда ходивший в одном и том же свитере, никак не может привыкнуть к своему новому дорогому костюму. Во-вторых, он категорический патриот своего Казахстана, и теперь ему предстоит сыграть, ох, нелегкую роль человека, который, созерцая Лондон, должен все время твердить: «А у нас в Талды-Кургане все равно лучше».

Один из самых респектабельных отелей «Гроссвенор хауз», расположенный напротив Гайд-парка, приютил под своей крышей выдающихся авантюристов со всего мира. Когда мы вошли в холл отеля, то первым делом наткнулись на большой стол, уставленный бутылками с водкой. Рядом дежурили фоторепортеры. Видимо, расчет был на то, что русские, едва сойдя с трапа, обязательно тут же налакаются водки. «Это только для вас», – подтвердил встречавший нас Уорвик Чарльтон – пожилой и весьма усатый джентльмен, придумавший когда-то золотой венок. Увы, мы вынуждены были разочаровать фоторепортеров: во-первых, все мои друзья впервые в жизни выехали за границу и чувствовали себя поначалу скованно, во-вторых, никто из них особенно не дружил с алкоголем. Выпить колы и то их уговорили с трудом. Кола? Черт его знает, а вдруг – провокация? У нас в Москве колу тогда только в сатирических журналах упоминали – как атрибут гнилой западной жизни.

Сама церемония проходила в Гилдхолле – одном из самых престижных залов лондонского сити. Помимо соискателей приза пригласили лордов, послов, великих спортсменов, деятелей МОК, прессу… От знаменитостей кружилась голова.

После часового коктейля (встречи, рукопожатия, интервью, автографы, взаимные представления, толкотня) гости рассаживаются за круглыми столами, накрытыми на 8-9 человек. Начинается обед. Белое вино. Изысканная закуска. Суп из лангустов. Красное вино. Мясо с бельгийской капустой и анчоусами. Другое красное вино. Ведущий церемонию сэр Стэнли Роуз: «Предлагаю стоя выпить за королеву!» Взбитые сливки. Коньяк. «Предлагаю тост за дипломатических представителей глав государств!» Кофе. Херес. Фрукты. Вперемежку с закусками и напитками расторопные официанты несут и несут к нашему столу буклеты приза, где наряду с другими претендентами представлена и полярная экспедиция из СССР: «Пожалуйста, автограф».

Но вот с обедом, кажется, покончено. К этому времени обстановка в зале накаляется в буквальном и переносном смысле слова. Жарко от беспощадного света телевизионных софитов. И все уже истомились от желания узнать результаты тайного голосования по определению победителя. Но организаторы не спешат. Видимо, сценарий предполагает именно такую интригу.

К ликеру – речь лорд-мэра Лондона. Потом официальное выступление прошлогоднего лауреата Уэмуры («Мне легче убить белого медведя, чем сказать две английские фразы», – так оно начинается). Представление судей. Теперь на сцену поднимается Уорвик Чарльтон.

– Леди и джентльмены, позвольте назвать имена кандидатов на соискание приза «За мужество в спорте» по итогам 1979 года и представить их вам.

Те, кого он называет, поднимаются со своих мест. Зал подолгу аплодирует им.

– Мужество трудно определить словами, – говорит Уорвик Чарльтон, – но все мы легко узнаем его, когда встречаем в жизни. Мужество – это наивысшая способность человеческого духа и разума бесстрашно преодолевать различные препятствия и трудности. Это самопожертвование, которое может быть в одинаковой степени присуще и победителю, и побежденному.