с друзьями и родственниками с любой улицы города. Может быть, даже из чистого поля.
— Я знаю о перспективах. Записан на получение лицензии на телефон. Уже выстроилась огромная очередь: военные полиция, врачи, пожарные. И это приводит нас к беспокоящему меня вопросу. «Волкофон» — практически государственная организация, частные там только инвестиции. Проверка сотрудников — как в полиции. Потому что сотрудники «Волкофона» получают доступ к личным данным силовиков и служб реагирования на чрезвычайные ситуации, могут отслеживать служебные переговоры — сотовые телефоны частично заменили связь по рации. С улицы туда никого не возьмут. А с такой биографией как у вас — на пушечный выстрел не подпустят. Есть два варианта. Первый — вы врете, никакой работы в «Волкофоне» не предвидится. Второй — я о вас чего-то не знаю. То, что Валериан собирается подавать документы, чтобы устроиться на работу в полицию Ключевых Вод, наталкивает меня на мысль, что второй вариант более вероятный. Валериан прекрасно понимает, что его будут проверять, в Чернотропе, после знакомства с вами, подавал заявление об увольнении. А сейчас его вдруг перестал беспокоить возможный отказ по недоверию. Кто вы, Адель О’Хэйси? Что я о вас не знаю?
Адель мысленно подсчитала прегрешения Розальского. Рыжики на их участке крал, на нее посматривал косо, Валериану вечерами названивал, а еще запятнал себя какими-то порочащими поступками. Нет, такой волк не заслуживает ни откровения, ни снисходительности — нашел время, когда допрос устраивать, прямо перед обменом браслетами.
— А кто вы такой, чтобы обо мне что-то знать? Мелкая полицейская сошка? — ехидно спросила Адель, отметив, как вытянулась волчья физиономия. — Валериан подаст документы, отдел кадров проведет служебную проверку. Получит ответ, к которому будет допуск у тех, кому положено. Точно так же произойдет при моем устройстве на работу. Хотите что-то обо мне узнать? Это не трудно. Дослужитесь хотя бы до подполковника и все узнаете. А пока бегаете с капитанскими погонами, не суйте нос не в свое дело.
Вероятность предпраздничного скандала достигла критической отметки «сто процентов». Капитан Анджей Розальский открыл рот, чтобы высказать наглой условно-освобожденной террористке всё, что он думает о подобных особах, и тут же закрыл, потому что отец Мельхор коснулся его локтя и позвал:
— Дети, пойдемте. Мы уже опаздываем.
Анджей отправился в часовню, полыхая злостью, Адель — с ощущением глубокого морального удовлетворения. Валериан и жена Анджея недоумевали, но помалкивали — никому не хотелось требовать объяснений при жреце Хлебодарной.
Они быстро дошли до маленькой уютной часовни, пропахшей хвоей, еловой смолой и лимонной цедрой. Огромные окна мягко светились — кто-то из прихожан закрепил лампочки-гирлянды на рамах. В алтарной чаше, потрескивая, горели шишки. Струйки дыма отплясывали замысловатый танец перед фреской и уходили в отверстие в куполе, Хлебодарная на фреске благосклонно улыбалась, лисы в нишах гордо посматривали на прихожан — на шеях статуй красовались новенькие венки из еловых ветвей, перевитых алыми лентами.
Всё было пропитано ожиданием праздника — кругом стояли подсвечники с красными, белыми и зелеными свечами, которые зажгут, когда солнце начнет опускаться за горизонт. Живой огонь встанет на стражу, отгоняя Демона Снопа и его прислужников, причиняющих вред оборотням и людям в самую долгую ночь в году. Отец Мельхор будет читать благодарственные и охранительные молитвы, попросит у Хлебодарной мира и благоденствия для всех — лис, волков, висов, медведей, людей, шакалов, угрюмых барсуков и длиннохвостых барсов, рысей с кисточками на ушах и снежных ирбисов. Многие оборотни чтили Камула-Охотника, многие люди и оборотни молились своим богам, но почти никто не отвергал Хлебодарную: выпечку в том или ином виде ели все.
Адель знала, что обычай добавлять молотую сосновую кору в лепешки Дня Изгнания Демона Снопа пришел к лисам с Севера — от котов через северных сородичей. То, что когда-то делалось из бедности, начало служить приметой праздника: от горячих лепешек пахло сосновым дымком, ограждавшим от нечисти.
«Надо будет посетить ночную службу и постоять хотя бы пару часов, — подумала Адель, снимая с запястья браслет и отдавая Эльге. — Зажечь скрутку, добавить шишку в гору пепла, попросить Хлебодарную предать огню все горести, развеять беды с дымом и одарить нас покоем в своих домах».
Отец Мельхор поправил вышитую накидку — еловые ветви переплетались с колосками, шишки серебрились прилипшими снежинками — и обратил свой взор на Валериана. Тот уже успел снять браслет и передать его Розальскому.
Голос отца Мельхора обрел строгость.
— Помнишь ли ты об обязательствах, которые накладывает клятва? Готов ли ты перед лицом Хлебодарной пообещать защищать свою лисицу, отдавать ей и детям последний ломоть хлеба, уступать место у очага в холодную зиму?
— Готов, — без тени сомнения ответил Валериан.
— А ты? — отец Мельхор перевел взгляд на Адель. — Помнишь ли ты о том, что за защиту Хлебодарной придется платить? Именно тебе придется беспокоиться о том, чтобы на столе всегда был свежий хлеб. Готова ли ты к тому, что злость или предательство не удастся утаить — еда станет горькой?
— Готова, — выдохнула Адель. — Я выбрала Валериана сердцем в трудные времена, он ответил мне доверием. Он терял больше, чем я, и благодарность за это доверие безмерна. Мой хлеб никогда не станет ему поперек горла.
Она заметила косой взгляд Анджея — даже возле алтарной чаши, во время церемонии, волк обдумывал способы докопаться до правды.
«Помучайся. Когда-нибудь всё выяснится».
— Клянешься ли ты идти с Аделью рука об руку в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии? — спросил отец Мельхор.
— Клянусь
Валериан подставил ладонь, принял у Эльги браслет.
Адель, выслушавшая тот же вопрос о Валериане, эхом отозвалась: «Клянусь» и забрала браслет у Анджея.
— Будете ли вы любить друг другу до тех пор, пока Хлебодарная не разлучит вас?
Два «Да» переплелись в единое слово. Валериан первым затянул браслет на запястье Адели, коснулся губ мимолетным поцелуем. Адель неожиданно обнаружила, что у нее дрожат руки, запуталась в застежке, почти запаниковала — отец Мельхор уже разломил лепешку, которой они были должны угостить друг друга. Ей захотелось расплакаться — ей, славившейся своей выдержкой, и не разрыдавшейся даже после известия о смерти Артура. Слезы навернулись на глаза. Она всхлипнула, и вдруг застежка щелкнула сама собой, Валериан передал ей лепешку и обряд свершился.
Валериан, дожевавший свой кусок, полез к ней с поцелуями. А потом пробормотал:
— Люблю. Больше жизни
— И я тебя, — призналась Адель, у которой закружилась голова. — Мой серебристый принц-чернобурка.
Валериан фыркнул и легонько укусил ее за ухо — как будто не комплимент услышал, а несвежую шутку. Адель не осталась в долгу и укусила его за нос — под недовольное ворчание Лютика, которому надоело стоять в часовне без подарков.
Дома они отдали детям домино, половину пирога и компот, разрешили уйти к Эльге — после нескольких партий домино планировался запуск игрушечной железной дороги, чтобы проверить, хорошо ли будет возить прищепки грузовой поезд. Отец Мельхор заваривал чай, семейство Розальских рассматривало осеннюю елку, Валериан с Брантом открывали безалкогольную медовуху.
Адель села в кресло, прикоснулась к браслету на запястье и решила, что, забирая Лютика, или при встрече на ночной службе в часовне, даст Эльге ответ. Он согласна снимать квартиру за двенадцать банок грибного варенья — но только с рябиной, без фиалковой вербены. Если, конечно, Хлебодарная одарит усадьбу урожаем рыжиков и позволит выйти на тихую охоту.
Дружеские посиделки были короткими — семейство Розальских дождалось возвращения Власа Анджеевича и отбыло домой. Отец Мельхор помыл посуду и отбыл в часовню. Лютик уточнил, когда под елкой появятся подарки — «Ночью? К ночи я вернусь» — и снова ушел к Бранту с Эльгой, прихватив несколько шишек для грузоперевозок. В доме воцарилась тишина, нарушаемая далекой капелью воды — отец Мельхор плохо закрутил кран на кухне. Адель потянулась и сообразила, что они впервые за долгое время остались в доме только вдвоем.
Валериан явно подумал о том же самом. Она и слова вымолвить не успела, как ее альфа навалился на нее, прижимаясь всем телом, подбадривая поцелуем, одурманивая знакомым запахом. Адель ответила на поцелуй, задыхаясь от остроты желания.
«Какое счастье, что все ушли, — мимолетно подумала она. — Ждать и откладывать было бы невозможно».
У нее и раньше не было жалоб на Валериана — немощи в постели не наблюдалось — а сегодня полыхнуло, как будто бензина на угли плеснули. Вещи летели на пол, поцелуи перемешивались с укусами. Валериан ухитрялся прикасаться к ней везде и сразу: прослеживал губами дорожку от шеи до пупка, целовал грудь и живот, вызывая дрожь. Раздразнил, зарычал и заторопился, как будто боялся, что им помешает стук в дверь.
Обошлось. После пика страсти они размякли и задремали, а поздно вечером, отдохнув и забрав Лютика у Бранта с Эльгой, пошли в часовню, чтобы положить в чашу по скрутке. Погода не подвела — подморозило, пошел мелкий снег, застилающий улицы ослепительно-белыми пуховыми дорожками. Часовня сияла, обещая прихожанам защиту от тьмы и козней Демона Снопа, притягивала взор разноцветьем гирлянд, столбом ароматного дыма, поднимающегося к звездам от отверстия в куполе. Внутри было жарко и немного душно. Трещали свечи, вторящие негромкому песнопению, тлели скрутки. Хлебодарная встречала паству улыбкой, лисы хвастались венками, и любому, кто переступил порог, было ясно — здесь нет места злу.
Нечисть убежит прочь, не прикоснувшись к лепешкам с сосновой корой, не посмеет тронуть скрутки. Покровительница лисиц и волчиц зорко следит за входящими. Улыбка может в любой момент растаять, а взмах можжевеловой метлы пресечет злонамеренное вторжение.