Остановиться он не мог. Сначала хохотал во весь голос, потом глупо хихикал, а потом просто икал. Горькая сладость заполнила его эмоции. Он ведь действительно любил Старого Ника. Уважал его. Надеялся стать таким же справедливым судьей. Для этого ему нужно было пройти несколько ступеней по карьерной лестнице, и Ник обещал, что все устроит. Что поможет ему, когда Джим вернется из Оршена. А потом Ник умер, и Джим подумал, что обещания старого учителя были лишь попытками утихомирить ученика, который скрашивал его последние дни.
Ведь он знал, что умирает, как оказалось.
Но все оказалось намного интереснее. Прозаичнее. Честнее.
Первая бумага была официальным письмом нотариуса из Цираны, который вежливо уведомлял, что через два дня прибудет в Оршен, и спрашивал, удобно ли будет господину Беккету его принять. Вторая – запиской от Ника, состоящей из трех слов: «Все будет хорошо». Третья бумага гласила, что Джим Виктор Беккет такого-то числа такого-то месяца становится официальным наследником всего имущества Николаса Питера Элви.
На фоне утренних мучительных подсчетов, сколько еще у него осталось денег, известия действительно выглядели… забавно.
Теперь у него достаточно денег, чтобы купить половину этого города, а уж о том, сколько он может жить в дешевой гостинице на окраине города, и подумать страшно!
Нарисованная улыбка Лили забылась, превратившись в смутное воспоминание. Вместо этого в голове Джима вдруг возник образ учителя. Немного сутулого старика, чья улыбка всегда казалась мудрой и полной смысла. Одинокого старика, как выяснилось. Ибо другого объяснения, почему Ник сделал своим наследником ученика, не приходящегося ему родственником, не было.
Сложив бумаги в саквояж, Джим дождался завтрака и с удовольствием съел ароматные булочки с корицей, хрустящий тост с ветчиной, сыром и оливками и запил все это ароматным кофе со сливками. Хотелось попросить Нелли принести черный кофе с добавлением дольки лимона, но он решил, что сделает это потом. Вечером, когда вернется.
Потребность оберегать Нелли стала очевидной, и первым, что сделал Джим, спустившись на первый этаж, был странный разговор с Ирфом. Он попросил хозяина гостиницы сделать белокурую прелестницу своей личной горничной, взамен пообещав не принуждать девушку ни к чему неприличному. За определенную сумму. Большую сумму, какой у него еще не было.
Пока. До послезавтра, когда в Оршен прибудет нотариус Ника. Он привезет бумаги, после подписания которых у Джима будет столько денег, что он даже не может себе вообразить…
После сытного завтрака и известий о том, что у него теперь нет причин волноваться насчет средств, Джим почувствовал стыд по поводу письма в редакцию. В конце концов, он видел ту богадельню и догадывается, что там происходит. Может, мать Винсента Стара, и так больная душой, вконец обезумела после того, что с ней делали? Конечно, вряд ли тогда работали те же люди, но ведь есть возможность, что Арлок – не первый, кто практикует подобные вещи.
И не последний.
Чтобы окончательно не раскиснуть, Джим решил, что ему необходимо узнать, кто именно стали жертвами Красной Гильотины. Выучить их имена наизусть. И повторять в те моменты, когда он будет сетовать по тому поводу, что все сделал неправильно.
Закутавшись в плащ и нахлобучив шляпу, Джим сообщил Ирфу, что хочет съесть на ужин прожаренный кусок мяса, тушеные овощи и рыбный салат, а потом покинул «Старый очаг».
Сегодня, когда промозглая сырость сменилась теплым светом уставшего осеннего солнца, на улицах Оршена было не протолкнуться. Пытаясь не упустить солнечный день, жители города высыпали на улицу.
Надеясь, что в архиве не будет так же многолюдно, Джим сцепил зубы, опустил шляпу на глаза и направился к старому другу Ника. Интересно, а Жало догадывался, что после смерти Николаса Элви все его состояние перейдет человеку, который не имел к верховному судье никакого отношения?
Хотя с чего бы? Ведь Ник давно покинул эти места и, судя по всему, не поддерживал связь ни с архивариусом, ни с кем-то еще.
Вспомнив о данном самому себе обещании принести старому Норману угощение, по пути Джим заглянул в кондитерскую и купил большую коробку пончиков с разными начинками и пачку недорогого чая.
К сожалению, его надеждам не суждено было оправдаться: то ли некоторые успели нагуляться с утра, то ли солнечный свет побудил у людей тягу к знаниям, но в архиве было достаточно народа, чтобы Беккет почувствовал раздражение. Копаться в газетных вырезках, где смакуются кровавые подробности дела, произошедшего много лет назад, в присутствии целой толпы не хотелось совершенно. Хотя бы потому, что гул, стоявший в помещении, несмотря на огромное объявление «Не шуметь!», висевшее на самом видном месте, не даст сосредоточиться.
Жало обнаружился у себя в закутке – единственном месте, где сегодня было тихо. Поздоровавшись, Джим вручил старику коробку со сладостями и собрался было уходить – надо извиниться перед Норой, пусть даже ему больше и не нужна ее помощь, но Норман его остановил. Заявив, что будет совершеннейшим кощунством не выпить чаю с пончиками, он усадил Джима за стол и, не слушая возражений, отправился за чашками.
– Вы хотели провести время в тишине, не так ли, молодой человек? – через несколько минут поинтересовался Жало, добродушно улыбаясь. Жест Беккета явно пришелся старику по душе. Пожалуй, он был даже слегка растроган.
– Я хотел изучить пару статей, поросших паутиной времени, – усмехнулся Джим. – И да, тишина была бы приятным дополнением.
– Совершенно невероятные пончики! – вгрызаясь в выпечку, заявил Норман. – Спасибо! Вы прекрасный человек, Джим!
Беккет едва смог удержать лицо. Перед глазами промелькнуло разочарованное лицо Норы и ее пасмурный взгляд, полный отвращения и горечи.
Надо извиниться. Он не хочет, чтобы эта женщина считала его пустой оболочкой без души.
– Если желаете, можете посидеть здесь, – предложил Жало. – Принесете материалы сюда и читайте сколько душе угодно.
– А как же вы? – спросил Джим.
Норман хохотнул и похлопал себя по животу.
– После такого обилия сладостей мне стоит немного пройтись. Людей в архиве хватает, вот и займусь патрулированием проходов между столами. А вы можете заняться тем, зачем пришли.
Беккет нахмурился. А потом посмотрел на благодушную улыбку Нормана и решился.
– Вы знаете, что я ищу? – спросил он. – Знаете, зачем я вернулся в Оршен?
Улыбка старика немного поблекла. Теперь в ней сквозила грусть.
– Догадываюсь, – честно ответил он. – Так что вам принести, молодой человек?
Почему-то на душе стало легче. В конце концов, если Нора и Клайд больше не будут ему помогать, бывший сыскарь может пригодиться. Тем более Джиму действительно нравился этот старик. Так странно… большинство людей, к которым он испытывает искреннюю симпатию, старше его. Даже Нора родилась на пару лет раньше.
– Я хочу узнать подробности нападения Красной Гильотины. Я хочу знать все про ту кровавую ночь, – сказал Джим.
Норман, кажется, удивился.
– Интересный путь вы выбрали. Если я не ошибаюсь, вы хотите доказать, что сестру вашу убил не собственный отец. При чем здесь Красная Гильотина?
Честно говоря, Джим и сам не понимал. Но желание узнать имена жертв сумасшедшей матери Винсента Стара стало почти потребностью. Интересно, это Пустые Зеркала продолжают подкидывать ему зацепки, выражающиеся подобным образом? Или это просто ложный след, который и следом-то назвать нельзя?
Ладно. Теперь, когда он стал наследником Ника, он может потерять несколько часов, копаясь в старых газетах.
Больше ни о чем не спрашивая, Норман притащил в закуток несколько папок.
– К сожалению, в те времена дела здесь еще велись не так тщательно, – заявил он. – Газеты приносили за целый месяц, и никто их не сортировал. Придется покопаться.
– Ничего страшного, – Джим мысленно засучил рукава. – Мне все равно некуда торопиться.
Налив Беккету еще чая, Норман оставил его наедине с пыльными папками, и он принялся за работу. Перелистывая страницу за страницей, он будто бы окунулся в прошлое. В то время, когда было не принято поливать ядом власти или копаться в грязном белье известных личностей. Газетные заметки были краткими и по существу, а остальные полосы занимали короткие рассказы местных журналистов, обзоры достопримечательностей и дневники великих людей.
Заметок про Красную Гильотину Джим нашел целых три. В первой кратко сообщалось, что ночью в городе произошло страшное: убиты несколько десятков человек, и во всем виновата душевнобольная сумасшедшая женщина, сбежавшая из богадельни. Во второй ко всему прочему приносились искренние соболезнования родным и близким погибших, а в третьей какой-то из оракулов Купели Познания пытался объяснить произошедшее. Получалось у него плохо, отчасти оттого, что он все время ссылался на дневники Вилада Нордау, в которых, как он утверждал, есть ответы на все вопросы, главное – правильно их задавать. А вот имен жертв Красной Гильотины не было нигде.
Но Джим, уже смирившись, что сегодняшний день пройдет впустую, решил продлить удовольствие и, аккуратно сложив старые газеты в папки, вышел в зал.
К сожалению, народу там не убавилось. Наоборот: казалось, что в архиве собралось полгорода. Поморщившись, Джим нашел среди внезапно решивших просветиться горожан Нормана. Старик стоял спиной к нему и водил головой из стороны в сторону, зорко наблюдая за посетителями. Интересно, а когда он уплетал пончики, его не волновало, что кто-нибудь захочет стащить папку потолще? Усмехнувшись этой мысли, Джим подошел к старику вплотную и шепнул:
– Я хочу увидеть дневники Вилада Нордау. Это возможно?
Жало вздрогнул. Но не оттого, что появление Беккета стало для него неожиданностью.
– Нордау? – скептически протянул он. – Зачем вам нужны записки этого сумасшедшего?
– Насколько я знаю, Нордау был ученым. Великим оракулом, – возразил Джим.
– А еще – сумасшедшим! – повторил Норман. – Но ваша воля, молодой человек. Если вы найдете зерно истины в бреде, что на старости лет нес этот «великий оракул», я буду за вас только рад…