Нора повела плечами в недовольном жесте, однако ее губы уже расплывались в улыбке.
– А ты серьезно настроен, – заметила она.
– Не понимаю, о чем ты, – нагло солгал Джим. – Так что думаешь о моем предложении?
– Я думаю, что на улице этого делать уж точно не надо, – усмехнулась Нора. – А в библиотеке тем более. Ничего, потерплю.
Настаивать Джим не стал.
В этот раз им повезло: дверь послушно открылась, явив взору широкий коридор, заканчивающийся огромной лестницей. Джим придержал дверь для Норы, а сам на миг прикрыл глаза, вспоминая, как приходил сюда, будучи студиозусом. В те времена, когда жизнь была простой и понятной. Сытой и определенной. Он знал наперед, что его ждет, и был уверен, будто этот мир лежит у его ног. Жизнь доказала ему, что он ошибался.
Честно говоря, Беккету было даже немного страшно идти туда, где еще бродил дух его прошлого. Веселого, чуть высокомерного идиота, считающего, что живет в идеальном мире.
Дверь хлопнула, закрываясь, и библиотечная тишина заполнила все вокруг, будто отрезав Нору и Джима от остального Оршена. Нарушать эту тишину представлялось кощунством, и Джим кивком показал на третью справа по коридору дверь. Насколько он помнил, читальный зал находился именно там.
Память его не подвела. Они вошли в огромный зал, стены которого были украшены деревянными фресками, изображающими книги и старцев, их читающих, уставленный огромными дубовыми столами и скамейками. Здесь не было стеллажей с книгами: следовало подойти к библиотекарю, указать, какой именно вопрос тебя интересует, сесть за стол и терпеливо ждать. Навынос книги давали неохотно, под расписку и только на три дня. Впрочем, любителям поэзии и сентиментальных романов здесь было где развернуться: подобное давали на целый месяц.
Джим устроился на скамейке возле окна и, пока Нора разговаривала с благообразным старичком, пытаясь объяснить, что именно ее интересует, достал папку с досье собственного отца, дневник Ника и огляделся, изучая немногочисленных посетителей.
Конференция магов многих отпугнула, и в читальном зале, кроме библиотекаря и Норы с Джимом, находилось еще пятеро: неприметный парень лет девятнадцати, лицо которого было обильно покрыто прыщами, старательно конспектирующий в толстую тетрадь содержание огромного талмуда, хрупкая девушка в салатовом платье, с интересом читающая пожелтевшую от времени газету, мужчина со скучным выражением лица лениво перелистывал страницы, явно не получая удовольствия от чтения, и две женщины – ровесницы Норы, тихонько шушукающиеся и хихикающие над маленьким томиком сатирических миниатюр.
Можно расслабиться и заняться делом.
Вот только осуществить планы не удалось. Стоило ему открыть первую страницу дневника учителя, как в нос ударил острый запах ржавчины. Как будто кто-то открыл портал в Бездну прямо здесь, в подвале библиотеки. Джим потер нос, и запах исчез, а вот мысли, напротив, потекли в определенном направлении. Вспомнились слова старого дворника и прочитанные не так давно заметки в местной газете. Ржавчина – свидетельство того, что открылся новый портал в Бездну, а соляной остаток – это выброс в Купели Познания. И обычно ржавчина и соль появляются в разное время. Однако было и такое, когда порталы и Купель активизировались одновременно.
Чтобы не сбиться с мысли, Джим захлопнул дневник учителя и уставился на потертую поверхность стола.
В мире существует три разновидности магии: Бездна, Купель Познания и Пустые Зеркала. Бездна – это нечто страшное, куда ни в коем случае нельзя попасть, именно поэтому те, кто охраняет порталы, считаются элитой среди магов. Оракулы, которые, как говорят, погружаются в Купель Познания, стоят на втором месте: считается, что именно они способствуют появлению в мире настоящих ученых, двигающих прогресс вперед. Говорят, первый печатный станок создал тот, на кого снизошла соль Купели. Паровой двигатель, секрет изготовления красного кирпича, литейное ремесло… А что насчет Пустых Зеркал? Почему Смотрящие кажутся младенцами на фоне остальных? Или же простому народу не рассказывается, что именно делают те, кто смотрит в Пустые Зеркала.
Смотрит. Не ходит, как Нора и Клайд. Не проваливается туда, как Джим. А просто смотрит.
Нора, шурша своей широкой юбкой, подошла к Джиму и села напротив.
– О чем задумался? – спросила она.
Джим поднял на нее глаза, и Нора опасливо подалась назад, будто прочитала в его взгляде намерение ее ударить. Он же, наоборот, наклонился вперед, буквально перегнувшись через стол.
– Помнишь, что сказал дворник? Ржавчина и соль появятся снова. Снова, слышишь? Я читал недавно в газете, что подобное было примерно в то время, когда похитили и убили Оливию Аймонс. Появились новые порталы, и был всплеск Купели. Вспомни, что изобрели тогда?
– Ничего… – глядя на него как на сумасшедшего, прошелестела Нора.
– Вот именно! Ничего! А вдруг… это было связано с окончанием ритуала? И в то время Пустые Зеркала, как и сегодня, сходили с ума? Мы же уже выяснили, что моя сестра стала жертвой какого-то ритуала. И Оливия Аймонс – тоже.
– Джим… – Нора покачала головой. – Что нам это даст?
– Это даст нам понимание, сколько времени осталось. – Джим опустился на место. – Если ритуал близится к концу, то… в следующий раз у меня будет шанс понять, что происходит, только через сорок лет. Когда похитят девочку лет десяти. А потом найдут ее останки в реке. Как ты думаешь, я доживу?
Нора не ответила. Не смогла. Потому что к ним подошел библиотекарь, принесший несколько толстых фолиантов.
– Давай обсудим это позже, – осторожно сказала она. – Втроем. Без Клайда у нас с тобой ничего не получится.
Джим поморщился. Эта фраза почему-то прозвучала двусмысленно. Но это не помешало признать ее правоту.
– Хорошо, – тихо произнес он. – Давай обсудим это позже. Ты ведь не против, если я для начала почитаю то, что принес с собой?
Нора расслабила плечи и, неловко улыбнувшись, взяла верхнюю книгу из стопки, что ей принесли.
– Я не против, – сказала она. – Все равно не успеем, даже вдвоем. Так что дождемся Клайда и пойдем обедать. Я обещала ему, что мы будем здесь до закрытия.
Джим потер лоб, отложил дневник Ника и открыл досье своего отца. Пора было заняться делом.
Сведения о семье прокурора Виктора Беккета, написанные фиолетовыми чернилами, выцветшими от времени до нежно-сиреневого цвета, Джим читал с горькой улыбкой на губах. В подобных документах люди обезличиваются, превращаются в бумажных куколок, на которых написана вся их жизнь. На момент составления досье у Виктора еще не было дочери, а о Джиме было написано две строчки. Большего о двухлетнем малыше, который даже еще не начал осознавать себя отдельно от мира, и не сочинишь.
В конце бумаги была приписка, добавленная уже после смерти отца Джима.
«Выбыли».
Вот оно как! Выбыли! Все четверо! О том, что у оклеветанного прокурора в живых остался сын, в досье не значилось. Короткое бездушное слово так разозлило Джима, что он едва не разорвал бумагу на мелкие кусочки. Остановил его деликатный чих Норы, сидевшей напротив. Доставшиеся ей книги были старыми, и Джим даже на расстоянии чувствовал запах пыли.
Отложив так разозлившую его бумагу в сторону, Беккет начал листать дальше. Первые дела, мелкие награды, пара таких же незначительных взысканий. Виктор Беккет не сразу стал прокурором, но карьера его развивалась весьма стремительно. От рядового сыскаря до капитана за год, затем короткая стажировка в суде – и вот он уже помощник судьи Оршена. Еще год, три награды за исполнительность, и Виктор становится прокурором. Вращающийся в кругах, близких к верхушке, он многое видел и знал. Тех, кто боится запачкаться не только в прямом, но и переносном смысле, на такие должности не берут, но Виктор Беккет прославился не только своей исполнительностью. Иногда, в ущерб себе, он не боялся выступать в качестве обвинителя в делах, где были замешаны высокопоставленные люди Оршена. Строгий, принципиальный и справедливый.
Если бы Джим прочитал досье своего отца в тот же день, когда забрал его из управления, он бы наверняка ничего не нашел. Даже сейчас, когда он знал намного больше, чем несколько дней назад, ему все равно начинало казаться, будто Виктора Беккета оболгали друзья тех, кого он посадил. В больших играх больших людей всегда достаточно грязи.
Но теперь, когда он знал про Пустые Зеркала, про Оливию Аймонс и похищения маленьких девочек пятьдесят лет назад, все виделось по-другому.
Оливия Аймонс. Шейла Элви, которая вновь и вновь повторяет имя сестры своего мужа. Имя девочки, которую она никогда не знала. А ее утверждение, будто она и является той самой Оливией? Бред же, бред! Тогда ведь прошло не так много времени, Ник обязательно узнал бы свою сестру, если бы Шейла была ею!
Беккет тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли. А ведь отец Джима уж точно был знаком с Ником. Они не могли не пересекаться по работе, пока Ник не уехал в Цирану, чтобы стать верховным судьей… Взгляд Джима упал на перстень учителя. Тяжелый, теплый, дающий ощущение, что наставник совсем рядом, стоит за спиной и ворчит себе под нос про порочность всех женщин без исключения. А ведь если так подумать, то за все время их знакомства Ник ни разу не говорил о женщинах с теплом. Напротив: он будто бы их ненавидел. Горничные в его доме предпочитали прятаться по углам, а остальные слуги, включая повара, были мужчинами.
Теперь Джим знал, что у Ника была жена… Хотя почему «была»? Она есть. Просто живет в скорбном доме и не знает никаких других слов, кроме как «Оливия Аймонс».
Оливия Аймонс погибла за много лет, прежде чем Шейла Элви познакомилась с Николасом. Почему же тогда Шейла сделала Оливию центром своей вселенной?
Следующая мысль заставила Джима похолодеть. Он даже поднялся со скамьи, чтобы обдумать ее на ходу.
– Ты куда? – спросила Нора, но Джим только отмахнулся.
Ничего не видя перед собой, он шел между рядами столов и пытался внушить сам себе, что его домыслы не являются истиной. Но где-то на задворках сознания застряла подлая мыслишка: учитывая открывшиеся обстоятельства, Джим не может утверждать, будто он хорошо знал своего наставника.