Понимая лишь наполовину, что происходит, Джим вернулся к извозчику и приказал отвезти его в «Старый очаг». Оказавшись в гостинице, он первым делом потребовал, чтобы к нему прислали Нелли. Но Ирф хмуро сообщил, что белокурая служанка исчезла.
– Голова у нее болит, понимаешь? Да у кого она не будет болеть-то? Слыхали? На Кривой улице ржавчиной воняет так, что народ дышать не может. В Полосатом переулке то же самое. А Вишневую улицу солью замело. Подобного давно не было. В таких-то количествах!
– Слишком давно, – заметил Джим. – Я такого не помню.
– Так лет сорок назад похожая история была, мне отец рассказывал. Полгода потом город отмывали! – Ирф многозначительно поднял палец, не замечая, что его собеседник уже ничего не слышит.
Последняя песчинка упала, и часы остановились.
Время вышло.
Джим будто наяву увидел, как Диана, прижав к себе Лили, кружится среди покрытой инеем комнаты и заразительно смеется. Только вот это не иней. Это соль. В ноздри ударил запах ржавчины, и в этот же момент сестра исчезла.
– Что это с вами, господин? – Хозяин гостиницы поддержал его за локоть, когда Джим пошатнулся.
– Все нормально. Мне снова нужен извозчик, – ответил Беккет. – А завтра… завтра, скорее всего, я перестану пользоваться вашим гостеприимством.
Не слушая и не слыша больше ничего, Джим развернулся и покинул «Старый очаг». Возможно, навсегда.
Глава 8. Сюркул
Вечер уже перешел в ночь, когда Джим постучал в дверь Норы Синклер. Он шел сюда от «Старого очага» пешком и потому снова продрог. Дождь кончился, но сырость никуда не исчезла. Создавалось такое впечатление, что Джим не идет, а преодолевает расстояние между гостиницей и домом Норы вплавь. Запах ржавчины, так похожий на запах свежей крови, преследовал его, хотя Джим пытался обходить окраинные улицы стороной. Но вонь будто въелась в одежду и кожу, заставляя чувствовать себя грязным.
Идти к той, кому он когда-то предложил стать его женой, в таком состоянии было почти неприлично, но Джим все равно пришел.
Нора открыла практически сразу, будто ждала его визита. Облаченная в домашний халат и с распущенными волосами, она озорно улыбнулась и подмигнула.
– А где кольцо? – весело спросила она. – И не вижу, чтобы ты падал передо мной на колени!
– Хочешь, чтобы все было как в прошлый раз? – усмехнулся Джим. На душе внезапно стало тепло. Тугой комок напряжения, засевший в груди, растворился… растекся по телу, согревая.
– Буду не против. В конце концов, когда мужчина падает к твоим ногам, это приятно! – Не переставая улыбаться, Нора посторонилась. – Заходи. И прощения можешь не просить. Мы уже привыкли к твоим выкрутасам.
– Я так и подумал, – виновато улыбнулся Джим. – Остыл почти сразу, а возвращаться не стал. Мне действительно нужно было побыть одному.
– Так ты зайдешь или будем через порог разговаривать? – Нора тряхнула волосами, и они рассыпались по ее плечам темным водопадом. В груди, шее и ушах стало горячо, и Джим, попытавшись это скрыть, слишком поспешно шагнул вперед, едва не сбив с ног хозяйку.
– Прости… – неловко произнес он.
Нора не обратила внимания на его очередную оплошность. Ее интересовало другое.
– Ты будто горишь. – Она подняла руку и приложила ко лбу Беккета прохладную ладонь. – Лихорадка вернулась?
Джим сжал зубы, чтобы скрыть рвущиеся наружу слова. Но справился, промолчал. Только губы растянул в фальшивой улыбке, которая, впрочем, Нору не обманула.
– Я…
– Ты что-то узнал? – Она убрала руку, и Джим досадливо прикусил губу. Ему хотелось чуть дольше чувствовать ее прикосновение.
– Шейла умерла во сне, – отстраненно сообщил он. – Теперь уже никто не сможет оспорить мое право на наследство Ника.
– И ты этому рад? – Нора покачала головой и пошла на кухню. Кажется, она была разочарована.
Джим двинулся вслед за ней. На столе стояла початая бутылка вина и полупустой бокал. Не спрашивая разрешения, Джим взял с полки еще один и наполнил его.
– Я не говорил, что рад, – произнес он. – Напротив, я бы очень хотел, чтобы несчастная обрела покой по-другому. Чтобы она вернула себе разум. Но случилось непоправимое. Она умерла во сне, Нора. Не мучилась.
Нора взяла свой бокал и бросила на Джима подозрительный взгляд.
– Мне кажется, ты что-то недоговариваешь, – сказала она. – У тебя такой вид, будто ты только что из Бездны вылез…
– Нора… – Он поставил бокал и, шагнув к ней, схватил за плечи. – Я хочу, чтобы ты знала, что я тогда действительно говорил всерьез… как бы это ни выглядело, как бы ты ни считала, я действительно хотел вытащить тебя со дна. Ты должна блистать, а не тускнеть. Ты не проститутка, а настоящая леди. Сегодня, когда тебя одели правильно, я это понял окончательно. Ты была рождена для того, чтобы украшать этот мир, а не прозябать на дне.
– Очень мило, но я все равно ничего не понимаю. – Нора бросила на него опасливый взгляд, но отстраниться не пыталась. Как будто даже немного расслабилась. – Мы ведь уже говорили об этом. Мне казалось, ты понял…
– Я понял! – Джим медленно провел ладонями по ее плечам, шее… пальцы зарылись в ее густые темные волосы. – Я все понял, Нора. Ты была права. Если бы ты согласилась, нас бы ждала не самая радостная жизнь. Поначалу. Но я… я хочу, чтобы ты знала. Чтобы ты поверила мне сейчас.
– Поверила во что? – спросила она очень тихо. Ее пасмурный взгляд стал почти испуганным. В свете единственной масляной лампы она вся казалась далекой, призрачной. Джим будто бы держал в руках видение.
Мир потускнел, выцвел… потерял почти все свои краски. Реальной оставалась только Нора. Ее запах, взгляд, слегка прерывистое дыхание. Она волновалась, и Джим понимал, что причиной стал его жест. Он все еще зарывался пальцами в ее волосы.
Интимно. По-собственнически. А ведь такое с ней когда-то проделывали несколько раз за ночь. Мешало ли это Норе? Наверняка. За многие годы она привыкла быть бывшей проституткой и не мнила себя чем-то большим. Мешало ли это Джиму? Навряд ли. Сегодня ему уже ничто не могло помешать.
– Если бы у меня было время… – начал Джим и осекся: в горле застрял горький комок. Сглотнув, он продолжил: – Если бы мы с тобой встретились чуть раньше… Ты была бы единственной женщиной, которую я смог бы полюбить по-настоящему.
– Что ты несешь… – начала было Нора, но он не дал ей продолжить. Склонившись, он поймал губами ее губы и начал целовать так, как не целовал еще ни одну женщину в своей жизни. Нежно и требовательно. Мягко и властно. Ласково и жестоко.
Она замерла на несколько мгновений. Но в тот момент, когда Джим уже потерял надежду, ответила. Ее губы стали центром его мира. Запах ее кожи стал спасительным эликсиром, позволяющим заставить время подождать еще чуть-чуть. Еще немного. Пока не закончится этот тягучий, полный сладкой неги поцелуй.
– Не держи меня, – попросил Джим, когда их губы разомкнулись. – Так надо.
– Что? – Она растерялась, а это и было ему нужно.
Слегка оттолкнуть, броситься прочь и закрыть за собой дверь, подперев ее спиной.
– Беккет!
Не сопротивляться. Дать боли захватить себя полностью. Скрючиться, закрыть глаза и…
– БЕККЕТ!
Судорога прострелила его от пяток до сердца, голову разрывало от боли, а в глазах появились яркие пятна. Он упал, пересчитал ребрами ступеньки, и только потом ощутил чувство падения в пропасть.
Когда зрение к нему вернулось, а боль отступила, Джим кое-как поднялся на ноги и усмехнулся. Пустая улица под пустым небом.
Пустые Зеркала.
Все так, как и должно быть.
Где-то неподалеку слышался скрежет ножа по стеклу, но Джим не обращал на него внимания. Пусть спигелы развлекаются. Перед ним во всем своем великолепии простирался храм Двуликого Бога.
– Позер, – сплюнул Беккет. – Кто бы мог подумать…
И пошел по ступеням вверх.
И вверх.
И вверх.
Тишина давила на плечи тяжелой периной. Джим не слышал даже звука собственных шагов, будто ему в уши засунули вату. Изнанка мира словно погрузилась в сон, стыдливо спрятала глаза от того, что происходит, и закрылась тяжелым пуховым одеялом в надежде, что никто не заметит, что она была свидетелем чего-то страшного.
Змеиная голова Двуликого Бога будто бы усмехнулась, когда Джим бросил на нее взгляд. Скривившись в улыбке, он толкнул огромную двустворчатую дверь, ожидая услышать жуткий скрип несмазанных петель. Однако створки поддались совершенно бесшумно, открывая взору громадный зал.
Полностью пустой, и только на противоположной стороне его клубился разноцветный туман, время от времени выбрасывая в пустоту щупальца-всполохи, будто стремясь в попытках схватить невидимок, мечтающих его развеять.
Впрочем, Джим не был невидимкой. И не было никаких сомнений, что ему предстоит погрузиться в эту разноцветную мглу.
– Ты испачкался, мой мальчик, – раздался знакомый голос, когда до туманной завесы оставалось несколько шагов. – Твой новый плащ совершенно никуда не годится! Жаль, что за всю свою жизнь ты так и не научился бережливости.
Голос звучал тихо, но все равно резанул обострившийся от всеобъемлющей тишины слух. Он же принес облегчение: Джиму уже начинало казаться, будто он больше никогда и ничего не услышит.
– Я упал с лестницы, – так же тихо ответил он туману. – Трудно после такого остаться чистым.
– И то верно, – согласился туман.
Джим переступил с ноги на ногу, а потом решительно вошел в лоскутное марево. Перед глазами рассыпались тысячи ослепительных искр, но он упрямо смотрел. Щурился, часто моргал, но смотрел. Пытался что-то понять? Нет. Он понял то, что было ему доступно, и, к сожалению, это его не спасет. Но и того, кто это все задумал, – тоже. Перед тем как пойти к Норе, Джим зашел на почту и отправил на ее имя короткое письмо, где все объяснял. И просил прощения.
Марево наконец распалось, развеялось, явив взору небольшую уютную комнатку без окон. В камине потрескивали вишневые дрова, заполняя помещение своим ароматом, а перед туалетным столиком, глядя в пустое зеркало, где ничего не отражалось, сидела Нелли. Ее глаза были абсолютно безжизненны, но при этом она плакала. Слезы текли по ее щекам, блестели в свете огня и беззвучно капали на подол шикарного платья цвета крови. На шее ее тускло светилась бронзовая подвеска с аметистами, на безымянном пальце левой руки красовалось кольцо, а в ушах висели знакомые серьги.