От досады Мечник вдруг спросил первое, что пришло ему в голову:
– Слышь… А о Белоконе, волхве-хранильнике нашего Светловидова капища – о нем ты ничего не слыхал?
Корочун как-то странно дернул плечом, буркнул:
– О вашей глухомани здесь редко вспоминают, но уж коли вспомянут – чего не наслушаешься!
На том старец и смолк. Что называется, ни щуке подмышку, ни зайцу на рога. Впрочем, каков вопрос, таков и ответ.
Несколько мгновений молчали. Натужно стонал во сне Остроух; гулко вздыхали мальчишка и Любослава – то враз, то по очереди; гудели, потрескивали, посвистывали в очаге переливающиеся по угольям несуетные огни…
Наконец, Корочун дернул себя за бороду и молвил:
– Ну, будет нам. Говорено-переговорено, рассвет уж близок… А нынче не такие дела идут, чтобы развеивать время по ветру, будто полову. – старик запнулся, а когда заговорил вновь, голос его напрочь утратил бодрую решительность. – Ведь кто знает, как оно дальше-то… Небось, уж и поздно пытаться поворотить дело к добру, но сидеть сиднем, бездеятельно… Может, Жеженя еще удастся спасти? Может, еще удастся спасти все? А? – он вдруг метнулся исполненным какой-то нелепой жалостности взглядом по лицу Мечника, оборотился к Любославе – словно дите, надеющееся, что мудрецы-взрослые сей же миг обнадежат, утешат: да, мол, еще ничего не поздно, и все обязательно сложится хорошо.
Сызнова, что ли, для забавы либо ради какой-то одному ему известной надобности дряхлый мудрец решил прикинуться дурачком? Или аж так из-за Жеженя этого мучается, которого якобы на погибель услал?
Конечно, утешать да обнадеживать готового, кажется, даже всплакнуть волхва никто не стал.
Любослава – та вообще волчицей на него вызверилась:
– До крепкого света никуда не пущу! Хоть ты со мной бейся, хоть что, а не пущу ночью! Да и по светлу…
А Мечник неожиданно изловил так долго ускользавшую важную догадку за скользкий да короткий хвостишко.
– Слышь, – от нетерпения Кудеслав даже подтолкнул волхва, что в другое время и хранильнику, и самому же толкателю показалось бы непростительной дерзостью. – Слышь… А ты сам разве не умеешь… Ну, как ты же и говорил давеча – быстрей течения Время-реки плавать? Зван-то наверняка такое умение превзошел, от того частенько и дознается про все наперед… А ты? Вот бы сплавал в грядущее, да высмотрел что там к чему. А то заладил: "кто знает… может, так, а может, не так"…
Мечник осекся, потому что внезапно осознал, как смотрит на него волхв: в стариковом взгляде сквозила чуть насмешливая добрая жалость. Растерянно оглянувшись, Кудеслав обнаружил, что Любослава и ее недомерок смеют глядеть на него точно так же.
А хранильник заговорил:
– Что до Звана, то ты, мил-человече, не в глаз, а в бровь угодил. Зван, я думаю, попросту несоизмеримо больше обычного человека знает о том, что творится в мире. А потому умеет ПРЕДУГАДЫВАТЬ. И наверняка ему, Звану, ведомо о неполезности заглядывания хоть в дальнее, хоть в самое что ни на есть ближнее грядущее. Да, да, да! – повысил Корочун голос, заметив, что вятич собрался заспорить. – Ну, вообрази: пускай ты будто бы узнаешь, когда и какая приключится беда с разлюбезной твоею Векшей… Да не смыкайся! Говорю же: "будто"… Да… Ты же наизнанку вывернешься, дабы упасти, оберечь. Но время – оно коварная речка. Бросишь в него малый камень, и оно вмиг понанесет на тот камушек песку да плавнику, запрудит само себя, выпетляет из старого русла, польется по новому… Скажешь: " и хорошо!" – так? Зря скажешь. Всякое действие вызывает несметное множество последствий, угадать все из которых не в силах ни один человек. И, тщась отвратить предначертанное, ты скорей всего наворотишь такого, по сравнению с чем отвращенное покажется сущей безделицей.
Чем дольше слушал все это Кудеслав, тем сильнее проступало на его лице неудовольствие.
– Так что же, – наконец не выдержал он, – по-твоему выходит, будто нужно-таки просто сидеть сиднем, дожидаючись, как все само собой сложится-обернется?
Волхв тоже скривился.
– Ничегошеньки ты, друже, не сумел понять. Или я не сумел объяснить толком? Ладно… – Старик прищурился. – Для краткости скажем так: пытаться как-либо переменить грядущее может лишь тот, кто его не ведает. Тот же, кто исхитрится дознаться о грядущем НАВЕРНЯКА, именно и должен сиднем сидеть. А поскольку редко кто из таких, дознавшихся, будет способен усидеть этим самым десятюжды распроклятым сиднем, то и нечего совать нос, куда не след. Теперь понял?
– Нет, – упрямо сказал Мечник. – Не понял. Зачем же вы, волхвы, предсказываете людям судьбу? Ежели знанье грядущего аж этак опасно…
– Знанье знанию рознь, – перебил его волхв. – Дозволительно предсказывать то, чего уж никак не избегнуть; либо то, что можно угадать наперед безо всякого кудесного предсказанья (неурожай, к примеру); либо то, во что попросту откажутся верить… Да… А вот раскрыть человеку отмеренный ему жизненный срок – означает содеять тому человеку зло. Или еще… Ответь: почему иные прорицания не сбываются?
– Прорицатели неумелы, – пожал плечами Кудеслав.
– Не без того, – охотно согласился хранильник. – Несть средь нас числа и неумелым, и недобрым совестью – всяким таким, которые худо соразмеряют, кому какое знанье можно доверить. Подумать тошно, сколько человеков до смертного одра просидело под яблоньками с раззявленными ртами, дожидаючись обещанной вкусноты! Кабы таких вот не обнадеживали, они бы, поди, натрясли себе с тех яблонек сколь душе угодно… – старик гулко и протяжно вздохнул, мельком оглянулся на Остроуха. – Хорошо хоть, что отдаленное грядущее, знанье коего могло бы – именно "могло" и именно "бы"! – привести к поистине ужасающим бедствиям… вот оно-то на самом деле непознаваемо. И не потому, что отдаленное будущее труднодоступно. Наоборот, заглянуть за сотни лет куда проще, нежели за десятки дней. Да, заглянуть-то легко, но вот высмотреть в увиденном ответ на хоть самый простой вопрос, насущный для нынеживущих… Это никому не по силам. На том и хвала богам.
– Ну уж, будто бы! – со злым недоверием протянул Кудеслав (разглагольствования хранильника уже допекли его до мозга костей.)
И не только разглагольствования.
Конечно, Мечник превосходнейшим образом понимал: страшный напастьник вряд ли оставил их совсем уж в покое, а потому Любослава права – до света соваться наружу глупо… Однако же понимание пониманием, а смириться с вынужденным бездельем вятичу было трудно. Не сказать, что он проникся уже страхом за судьбу аж всего мира. Но воплощенная жуть бродила теперь где-то там, снаружи, между ним и беззащитной Векшей.
Если ржавое чудище поймет, как можно подломить под себя Мечника Кудеслава… Если оно догадается, что на единственный Векшин крик можно купить Мечникову волю, отвагу, самую жизнь…
С яростным рыком вятич затряс головой, словно бы хотел вытрясти из нее страшные мысли. Нельзя, ни за что нельзя допускать такое на ум, в котором умеет копаться ворог… Но что же делать, что, что? Безоглядно кидаться в подвластную нездешним силам ночную темень нельзя; ожидание становится пыткой; и уж всем мукам мука – праздно внимать спокойным речам о бессилии (к чему бы там ни относились эти самые речи).
Может быть, волхв, умеющий слышать чужие мысли, сумеет прямо вот сей же миг как-нибудь упредить Векшу о возможной угрозе?
– Нет, – от внезапности этого старикова ответа на незаданный вопрос Кудеслав, вздрогнув, чуть не поранился лежащим на коленях мечом.
А волхв поспешил объяснить свой отказ.
– Могу, но не стану, – торопливо сказал он. – Если я выкрикну мысль так громко, чтобы Векша услыхала на подобном удалении, тот, нездешний, подавно услышит. Коли он еще сам не додумался, так не к чему его научать; а коли додумался, то упреждать Векшу поздно. И будет об этом, слышишь?! Пока он не услыхал… если уже не услыхал. Ужели я должен втолковывать тебе, ломаному да тертому ратоборцу, что при иных делах благо лишь в недеянии?!
– Ну уж, будто! – Мечник вновь сривился, не шибко приязненно косясь на старика. – Всегда можно вынайти, что бы такое свершить для чужой и собственной пользы. А "благо в недеянии" – это для… – он хотел было сказать "для боязливых", но вовремя спохватился, что выйдет уж чересчур обидно. – Для слишком осторожных. И для… для…
– Ленивых, – услужливо подсказал волхв, зыркнув на Кудеслава с неприкрытой насмешкой.
– Да, и ленивых! – вятич раздраженно повысил голос. – Поучать про “невозможно высмотреть ни единого ответа” куда бесхлопотней, чем взять да попробовать. А вдруг…
– Вдруг только горшки трескаются, – как-то уж очень ласково сказал хранильник. – Ну ладно, считай, что устыдил ты боязливого да ленивого дедку: попробуем. Занятье-то впрямь не шибко морочливое, и все едино нужно чем-нибудь утрудить себя до пробуждения Хорса-Светотворителя. Этак вот в безделии маяться – того и гляди, поцапаемся. А нездешним того и надобно. Только… – Старец внезапно подхватился с пола, едва ли не бегом кинулся к одному из стоящих под стенами ларей и, с натугой отворив увесистую крышку, по пояс свесился в темную нутрь. – Только пробовать стану не я. – Голос волхва доносился из лубяных недр глухо и как-то задушено; обтянувшиеся рубашечным полотном старческие лопатки ходили ходуном – Корочун что-то с натугою передвигал там, в ларе. – Уж коли ты, человече, не хочешь брать на веру мои слова, так сам и засматривай в грядущее-то.
Хранильник выпрямился, обернулся к заинтересованно следящему за ним Кудеславу. В старческих руках железно блеснула затейливая штуковина: вроде небольшой мелковатой чаши на трех изогнутых ножках-опорах. И еще хранильник выдостал из ларя тугой полотняный мешочек, совершенно невесомый на вид.
– Я так разумею, – заговорил Корочун, возвращаясь к очагу, – что ты желаешь вызнать, одолеет ли нас нездешняя сила. Да?
Мечник дернул стриженной своею бородкой. Этакое замысловатое получилось движение – и за согласие можно было его принять, и за не шибко решительное отрицанье.
Волхв ехидно вызмеил снежную белизну усов.