Мужчины глупы. Они глупее даже, чем женщины, которые с совершенно такой же жадностью смотрят не на топор, а гораздо ниже (жаль, Красногривая осталась греть еще не рожденного ребенка у очага — она любила замечать женскую зависть). Да, женщинам, может, и есть чему позавидовать. А вот мужчины завидуют совершенно зря. Достался бы желтый волшебный камень не Клыку, а любому из них…
Камень и впрямь волшебен. Под ударами любого другого он не колется, а плющится, и топор из него получился, как ни из какого другого — замашистый, острый-острый, способный снести человечью, волчью ли голову одним метким ударом… Вот именно, что метким и что одним. Попадая по твердому, хоть даже просто по крепкой кости, замашистый острый топор очень быстро сминается в неуклюжую дубинку. Все потом можно исправить, но в бою не крикнешь врагу: замри, пока я обобью лезвие, чтоб лучше тебя зарубить!
Клык — он всегда умел решить бой одним могучим точным ударом. Поэтому, когда он, Клык, нашел волшебный камень и придумал сделать себе из этого камня оружие, его, Клыка, очень скоро начали звать Желтым Топором. А на его, Клыка, месте любого другого еще скорее назвали бы трупом.
Пока все собирались, рассаживались на корточках вокруг костра, пока отряжали кого-то звать непришедшего Криворука, а потом, когда оказалось, что Криворук пришел первым, отряжали его за отряженным и ждали, когда же они оба найдут друг друга и возвратятся, — пока все это длилось, вечер успел добраться до грани между сумерками и мглой.
Наконец все угомонились, и кто-то из Мудрых начал говорить. Желтый Топор слушать его не стал. Желтый Топор и так знал, что будет сказано, а потому затеял считать пришедших мужчин. Дело оказалось долгим и сложным. Пришли все — даже Поймавший Копье приковылял. Да еще и два недоростка тишком втерлись между сидящими, норовя не подставлять костряному зареву свои безбородые лица. Обычно таких гнали пинками, но теперь Мудрые предпочли не заметить дерзких. Потому что слишком мало мужчин вышло к Костру. Считая с Поймавшим и с двумя этими щенками, пришедших не набралось даже, чтоб дважды загнуть все пальцы на обеих руках. Но загибать пальцы именно на обеих руках Желтый Топор не мог: боялся положить оружие. Из людей-то никто не посмеет, но вот какой-нибудь мелкий дух запросто может подскользнуть и украсть. А загибать пальцы на одной руке пришлось долго, потому что под конец счета все время забывалось, сколько раз уже стискивался кулак. Мучение…
К тому времени, как Желтый Топор наконец домучился, Мудрые уже сказали все, что могли. Но тихо не стало: начали говорить остальные. Говорили все разом, громче и громче, и уже кто-то, вскочив, гулко заколотил себя в грудь… Да-да, каждый из них, воинов, не боялся Злого, и каждый из них рвался хоть прямо теперь же идти в ночнеющий лес, подставиться Злому, схватиться со Злым, изорвать Злого в мелкие клочья… Каждый очень горячился, требуя, чтобы на этот раз Мудрые выбрали именно его. Даже Поймавший Копье требовал, хоть у него снова закровоточило раненое бедро. Даже голобородые щенки требовали. И все, все они, требуя, все тревожнее оглядывались на Желтого Топора. А тот сидел и молчал. И наслаждался.
Потом он наконец встал. И заговорил (вроде бы негромко, но слова его странным образом перекрыли всеобщий ор):
— Раньше Мудрые всякий раз боялись потерять лучшего… — тут Желтый Топор самодовольно оглянулся, будто ждал возражений. Не дождался. Продолжил: — …лучшего воина. Зря боялись. И добоялись. Теперь на Злого пойду я.
Даже Костер словно бы сник под тяжестью обвалившейся с совсем уже черного неба каменной тишины, в тишине этой Мудрые переглянулись, а потом все трое одинаково и согласно мотнули седыми клочковатыми бородами. Остальные сразу задышали, загалдели облегченно, снова усаживаясь на корточки. А кое-кто даже начал было потихоньку упячиваться к землянкам — ведь все уже ясно!
Но тут вдруг заговорил Говорящий. Не с духами заговорил — с людьми. С мужчинами. С Мудрыми.
Сперва его не очень-то слушали. Сперва воины еще доубеждали друг друга, как бы они быстро да страшно убили Злого и как им не повезло, что Мудрые выбрали не их.
Да, сперва Говорящего не очень-то слушали, потому что говорил он известное всем.
Злой объявился почти кулак кулаков дней назад. Злой нападает не как обычный волк, не для еды — он нападает для убийства. Чаще всего Злой убивает женщин, идущих к реке за водой. Но и на них, и на собирателей, и на охотников он иногда нападал, а иногда — нет. А на воинов, которые ходили его убивать, он нападал всегда. Даже когда ходили вдвоем или втроем. Даже когда пошли все, облавой. Воины тогда долго искали Злого, не нашли и обрадовались: он испугался и убежал. А когда собрались уходить из леса, четверых облавщиков так и не дозвались. Каждый раз чем больше мужчин вместе ходили убивать людожора, тем больше мужчин и гибло. Поэтому Мудрые стали посылать воинов в лес поодиночке.
Единственный из таких одиноких, кто выжил, — Поймавший Копье. Выжил потому, что, только уже добравшись потом до землянок, вспомнил: нужно было убить, а не отбиться. Сегодня утром убивать Злого ходил Рысь. Злой отгрыз ему голову в четырех шагах от землянок.
Кто из пришедших к Костру не знал всего этого? Все знали. А тогда зачем же Говорящий вздумал рассказывать известное? Желтый Топор чуть ли не с первых же слов разгадал это «зачем». И не ошибся. Иногда совсем не приятно оказаться умным…
Он так внимательно слушал слова Говорящего, что даже забыл сесть — стоял и стоял, комкая перекинутую через плечо жесткую шкуру, рассеянно приоткрыв рот… Он очень старался думать как можно быстрее: что делать, как отпугнуть беду, не зарубить ли Говорящего прямо теперь, пока тот не успел сказать страшное?
Да, он слушал очень внимательно и думал, думал, думал, а потому казался тогда совсем глупым. Один из голобородых даже посмел захихикать. Вот он, голобородый, действительно был глуп: не сообразил, что раз сам же затерся к мужчинам, то за дерзость придется отвечать не по-щенячьи, а по-мужски. Руки Желтого Топора были заняты оружием и шкурой — пришлось достать дерзеца ногой. Тот даже не взвизгнул. Визжать голобородый дурень начал уже потом-потом — как только сумел толком вдохнуть.
Но Желтый Топор не стал любоваться последствиями своего удара, не стал дожидаться пронзительного щенячьего визга.
Желтый Топор от досады впился зубами в собственное запястье.
Потому что, пока он, бородатый дурак, вышибал глупость из безбородого дурака, Говорящий успел сказать главное.
— Поймавший Копье тоже могучий воин — почти как Желтый Топор, — сказал Говорящий. — Значит, Желтый Топор тоже может забыть, что должен убить, а не отбиться от Злого. Нужно сделать так, чтоб не забыл. Нужно, чтоб утром Красногривая пошла по тропе. Как приманка. Как бы за водой чтоб пошла. А следом пускай крадется ее мужчина. Красногривая носит живот. Волки любят нападать на самок с животом, поэтому Злой непременно нападет на Красногривую. И тогда Желтый Топор забудет спасать себя, как спасал себя Поймавший Копье. Тогда Желтый Топор будет думать о том, чтобы спасти свою женщину и своего доспевающего ребенка. Правильно?
Собравшиеся опять загалдели — главным образом одобрительно.
Правда, кое-кто недоумевал. Злой не всегда поступает, как обычный волк, — это сам Говорящий сказал такое. А потом он же сам сказал: Злой кинется на брюхатую, потому что обычные волки любят кидаться на брюхатых. Где смысл?
Но таких недоумевающих очень быстро разубеждали. Может, смысла и нет — тогда пропадет одна женская жизнь и одна недожизнь пока еще духи знают кого. От таких потерь племя не оскудеет. Если смысла нет, плохо будет только Желтому Топору (и то не очень — возьмет себе новую женщину, сделает с ней нового ребенка, на том и все). А если смысл есть, всему племени станет лучше. Вот в этом и смысл.
Когдатошний Клык, ставший Желтым Топором, конечно, пытался спорить. Но его, умевшего негромким словом перекрыть слитный рев многих мужских глоток, теперь совсем не было слышно за визгливыми воплями женщин.
Женщин никто не звал к Костру, но они, даже подсматривая издали, от землянок, прекрасно все поняли. А поняв, осмелились подать голос. Женщины очень хотели, чтобы страшный Злой умер. Почти так же хотели, как чтобы Желтому Топору понадобилась новая мать для его детей.
Но весь этот гам был уже ни к чему. Потому что Мудрые, пошептавшись, в один голос ответили на давешний вопрос Говорящего. Они ответили: «Правильно».
И все сразу успокоились. И мужчины опять собрались было расходиться. Но их удержал Желтый Топор.
Нет, он не стал продолжать спор. Если все племя сказало, спорить поздно. Даже он со своим топором не осилит все племя. Даже его племя в конце концов убьет, и тогда Красногривой придется или тоже умереть, или достаться кому-то другому.
И удерживать мужчин близ Костра Желтый Топор тоже не стал. Он просто спросил:
— А если от Красногривой будет пахнуть не только животом, но еще и недавней кровью? Тогда Злой сильнее захочет напасть на нее?
Воины запереглядывались, засоглашались раздумчиво: да, наверное. И Мудрые тоже переглянулись, тоже не очень уверенно согласились: наверное, да. Один только Говорящий, заподозрив неладное, спросил настороженно:
— А почему от нее станет пахнуть кровью?
— Сейчас поймешь, — сказал Желтый Топор ласково.
Так ласково сказал, что между ним и Говорящим мгновенно образовалась пустота. И он шагнул через эту пустоту к Говорящему, и схватил Говорящего за бороду левой рукой, а правой…
Конечно же, Говорящий сам был виноват. Сперва-то он дернулся всем телом назад, пытаясь вырваться и удобно подставляясь под задуманный удар, но в самый последний миг то ли поскользнулся, то ли ноги его подломились от страха… Так, иначе ли, но Говорящий вдруг дернулся навстречу отточенному блескучему лезвию — нелепо запрокидываясь, разевая рот для отчаянного истошного вопля… И Желтый Топор вместо кончика подбородка снес ему половину челюсти.