«Вдвойне дурак! – Соколов зло усмехнулся. – Вы вообще наш народ не знаете, если такое о нас думаете и в это верите. Если бы не полетные карты, не маршруты и не расположение аэродромов, с которых вы летаете, то я с тобой нисколько не церемонился бы».
Стрельба велась со всех сторон. Бойцы истребительного батальона окружали летчика. Он начал метаться.
Соколов выкрикивал команды, опять предлагал немцу сдаться и продолжал прислушиваться. Тут всего в каких-то двухстах метрах от них началась бешеная перестрелка. Видимо, два других немца тоже не хотели поднимать руки.
Темная крупная фигура метнулась вниз. Бойцы сразу закричали, вскочили на ноги и побежали к оврагу.
Послышался довольный голос Мельникова:
– Давай, вяжи его, касатика! В морду ему дай, чтобы не сопротивлялся!
Соколов вышел из-за дерева, окликнул бойцов взвода, приказал им осмотреть местность, достать парашют и поискать, не выбросил ли чего немецкий летчик после приземления. Бойцы тычками в спину вывели его на ровное место. Руки летчика были связаны за спиной. Он со страхом смотрел на вооруженных гражданских людей.
Когда появился Соколов в военной форме, в глазах пленного появилась даже какая-то надежда. Он понял, что именно этот молодой русский командир и предлагал ему сдаться.
– Ваша фамилия, звание и номер части? – заявил Соколов по-немецки.
– Кто вы такие? – в запале выкрикнул немец. – Вы не армия, не солдаты. Вы не имеете права задавать мне вопросы и вообще браться за оружие.
– Слушай, ты! – рявкнул по-русски Соколов.
Он вдруг почувствовал, что еле сдерживается, чтобы не ударить врага или даже не пристрелить его тут же, на этом самом месте.
Летчик сразу втянул голову в плечи, испуганно глянул на русского командира. Соколов одернул шинель, взял в руки пистолет и планшет немца, которые ему протянул Мельников.
Он открыл планшет, убедился в том, что полетная карта на месте, взял себя в руки и снова заговорил по-немецки:
– Разрушая наши города, убивая мирное население, вы сами нарушили все мыслимые и немыслимые законы войны. Не мы напали на вас, а вы на нашу страну. За все то зло, которое вы причинили нашему народу, он вправе не брать вас в плен. Все советские люди могут взяться за оружие и истреблять врага, который убивает женщин, стариков и детей! Вы будете отвечать на мои вопросы или я убью вас как преступника, по законам военного времени. Ваша фамилия, звание и номер части!
Начальник штаба Волжской военной флотилии капитан первого ранга Фокин подвинул Соколову кружку с горячим чаем, откинулся на спинку стула, поправил черную флотскую шинель, накинутую на плечи.
– Давай, пей, грейся, лейтенант! – сказал он. – Мы с тобой важное дело сделали сегодня. Мои хлопцы самолет сбили, ну а ты со своими ополченцами взял летчиков живыми, карты захватил. Спасибо тебе за это.
– Один из них погиб в перестрелке, как раз пилот, – произнес Алексей, отпив глоток горячего крепкого чая. – Взяли только штурмана и стрелка-радиста.
– Карты взяли, показания пленные дают. С ними сейчас капитан Попов из управления НКВД активно работает. Говорит, надо ждать усиления активности налетов. У нас теперь есть данные о том, с каких аэродромов летают к нам гости. Самое главное состоит в том, что командование самого высокого уровня понимает наши проблемы. Ведь здесь объекты стратегические, нам их защищать надо любой ценой. Ты видел, сколько составов каждый день проходят по железнодорожному мосту? Вот то-то и оно!
– Вообще чудо, что до сих пор ни одна бомба не попала в мост, – проговорил Соколов. – И все заводы работают на оборону. Их ведь в городе много!
– Это чудо, как ты выразился, Алексей, делаем мы с тобой, наши солдаты и матросы. Я на прошлой неделе с группой товарищей в Куйбышеве был. Вызывал нас командующий войсками ПВО страны генерал Громадин. Он очень строго потребовал принять самые действенные меры, чтобы уберечь от воздушных налетов саратовский железнодорожный мост. Ведь враг не жалеет сил на то, чтобы вывести из строя этот важнейший стратегический объект. У нас бывало, что в налетах участвовали одновременно десятки бомбардировщиков. Конечно, мы стянули сюда большую часть наших катеров и других речных кораблей. Их артиллерия распределена по квадратам и включена в общую систему противовоздушной обороны моста. Знаешь, кому Громадин просил передать свою особую благодарность?
– Наверное зенитчикам, да?
– Не угадал, танкист, – сказал Фокин и ухмыльнулся. – Дымоустановщикам! Мост в хорошую погоду как на ладони с любой высоты виден. А если грамотно дым поставить, то не только моста, но и берегов не разглядишь. Сейчас, когда Волгу сковал лед, мы используем автомашины для рассредоточения дымогенераторов. А в навигацию работают катера.
Внутренний телефон зазвонил как-то особенно тревожно. Или Соколов просто уже начал привыкать к тому, что любой вызов не может принести хороших новостей.
Фокин поднял трубку, выслушал чей-то короткий доклад, сопровождая его короткими репликами. Мол, понял, хорошо, выполняйте. Он положил трубку, повернулся к танкисту. Взгляд капитана первого ранга стал серьезным, сосредоточенным.
– На город идет фашистская армада, – заявил Фокин. – Видать, они всерьез решили добраться-таки до нашего моста. Мои суда и все имеющиеся средства ПВО приведены в боевую готовность. На дальних подступах работает наша авиация.
– Что, большая группа? – осведомился Соколов и нахмурился.
– Посты ВНОС насчитали более сотни бомбардировщиков.
– Разрешите воспользоваться вашим телефоном, – попросил Соколов. – Думаю, что мне нужно поднять по тревоге свой истребительный батальон.
– Совершенно правильное решение, командир, – сказал Фокин и одобрительно кивнул.
В половине первого ночи Соколов вышел на улицу, натянул перчатки и поспешил к зданию техникума легкой промышленности. В общежитии этого учебного заведения истребительному батальону было выделено помещение с кроватями. Взводы поочередно дежурили там, сменяясь каждые сутки. Сейчас бойцы поднимались, получали оружие. Водители проверяли автомашины, стоявшие во дворе.
По всему городу не было видно ни одного пятнышка света. Полное затемнение являлось обязательной мерой безопасности. На улицах не было ни машин, ни людей.
Алексей прислушался, уловил далекий нарастающий тяжелый гул. К Саратову приближались немецкие самолеты. Снова взметнулись в небо и начали методично ощупывать облака лучи прожекторов. Все громче и слаженнее били зенитки. Батареи одна за другой втягивались в бой с врагом. Уже совсем близко стали мелькать в свете прожекторов крестики самолетов. Среди них вспыхивали разрывы многочисленных зенитных снарядов.
Один самолет стал заметно терять высоту. Его вели три прожектора. В бой вступили зенитные пулеметы. Очереди трассирующих пуль впились в поврежденную вражескую машину.
Тут небо вдруг стало таким же светлым, как днем. Яркие огни повисли в воздухе. Первая волна немецких самолетов сбросила осветительные бомбы, которые опускались на парашютах и озаряли местность под собой. Сотни этих «люстр» заливали мертвенным светом Волгу и промышленный город, замерший в ночи.
Но город – это только рисунок его улиц, непонятная геометрия, в которой сложно разглядеть и выделить жилые кварталы, промышленную зону, практически невозможно определить важность того или иного объекта. Конечно, немцы имели карты Саратова. Они наверняка располагали и сведениями о расположении каких-то военных объектов. Осветительные бомбы помогли бы им осуществить прицельное бомбометание.
Но тут были еще и советские зенитчики, летчики сил ПВО. Всю Волгу уже затянул плотный дымный шлейф, который не позволял разглядеть с воздуха даже берега великой реки. Били зенитки, ревели авиационные моторы. В этом хаосе воздушного боя нельзя было разглядеть, сколько самолетов врага уже сбито.
Потом, несмотря на потери, к городу подошла вторая волна бомбардировщиков. Стал раздаваться свист падающих бомб, хорошо знакомый Алексею. Он прекрасно знал, что немцы специально делали на своих бомбах очень простые, но эффективные устройства, вызывающие при падении ужасающий свист, который деморализовал людей. Но сейчас фронтовой опыт подсказывал ему, что бомбы падают далеко в стороне, где-то на пустырях, за городом, в Волгу на безопасном расстоянии от моста. Он побежал по улице, торопясь скорее попасть к своему батальону.
Но неожиданно свист бомбы раздался совсем близко. Это значило, что какой-то самолет прорвался к центру города. Справа метнулась тень. Лейтенант увидел девушку в ватнике и больших не по размеру валенках, которая закрыла ладонями уши и прижалась к стене двухэтажного дома. Нельзя оставаться вблизи зданий во время авианалета!
Алексей закричал, призывно махнул девушке рукой, но она так и стояла, сжав ладонями голову, закутанную в старенький пуховый платок. Лейтенант бросился к ней, схватил за руку и потащил на середину улицы. Свист бомбы нарастал, ввинчивался в мозг, заставлял терять самообладание, накрывал паническим ужасом. Девушка споткнулась и упала, но Соколов тут же поднял ее и потащил подальше от домов, на перекресток, где было безопаснее всего. В последний миг он повалил девушку в снег и закрыл ее своим телом.
Грохот был такой, что Алексею показалось, будто весь мир раскололся на части, разлетелся в пыль. Земля вздрогнула, подбросила лейтенанта и девушку и снова приняла их в свои объятия. Все кругом дрожало и плясало. Запахло горелой взрывчаткой, кирпичной пылью, пахнуло огнем.
Девушка кричала и плакала, но Соколов крепко держал ее, пока ему на спину падали какие-то обломки, мелкие камни и комья земли.
– Не страшно, – прошептал он девушке, а может, и самому себе. – Если сразу не завалило, то это значит, что дом рухнул далеко от нас.
Алексей повернулся на бок, сел, поискал глазами свою шапку, поднял ее и стал отряхивать.
От небольшого дома, расположенного в сотне метров от них, осталась только фасадная стена. Там все горело, уже метались люди, кто-то тащил большие санки и одеяла, бежал народ с ведрами и баграми, свистел и что-то выкрикивал милиционер, успокаивал перепуганных жителей.