акое-то предчувствие, я наскоро пообедал и вернулся в рубку. Спросил у Молчанова, что он слышит. Ответил, что слышит шум мотобота под берегом. Этот шум сопровождал нас давно и порядком нам надоел. Иван пошел обедать, а я стал внимательно слушать горизонт.
160° слева явственно слышу шум подводной лодки в подводном положении. Открываю дверь рубки и докладываю командиру лодки П.И. Егорову, что слышу подводную лодку. Он вышел из-за стола, за которым обедали все офицеры, и надел телефоны. Послушал и не поверил мне, сказав, что я слышу свои винты. Я попросил застопорить моторы. Когда остановились наши винты, лодку стало явственно слышно. Видя, что лодка идет за нами по корме, командир не принял никакого решения, только приказал слушать ее дальше, а сам сел продолжать обедать. Ваш отец, Георгий Александрович, покинул кают-компанию и пошел в центральный пост сообщить о нашем положении и принять необходимые меры. Через некоторое время я услышал сильное шипение и звук несущейся торпеды. Кричу в микрофон: «Центральный! Торпеда!» Через несколько секунд – вторая!
Торпеды неумолимо приближались. Георгий Александрович принял соответствующие меры. Мы увеличили ход, заполнили цистерну быстрого погружения и пошли на глубину. Первая торпеда пронеслась над первым отсеком, вторая над четвертым. Увидев, что промахнулась, лодка пошла за нами. Гонялась за нами 2 часа, а потом мы ушли в минное поле и она отстала. Благодаря вовремя принятым мерам и умелым действиям мы избежали неприятности быть потопленными. Вечером 2 мая мы благополучно вернулись в нашу базу – Полярный.
Летом 1943 года мы получили задание идти в Карское море искать и топить немецкие подводные лодки. Это был, на мой взгляд, самый спокойный, но изнурительный поход за всю вой ну. Целый месяц мы ходили, высматривая и выслушивая горизонт. Мне никогда не приходилось видеть айсберги, а тем более их слышать, поэтому у нас произошло интересное знакомство с ним. В один из дней августа месяца я услышал далекое, но четкое шипение, звук, похожий на работу винтов быстроходного корабля. Доложил в центральный пост. Взяли курс на звук и пошли на сближение. Шли очень долго в подводном положении, потом решили всплыть, так как в перископ ничего не было видно. Всплыли и через некоторое время увидели какой-то силуэт. Погрузились и опять пошли на сближение. Шум очень явственно слышен, пеленг берется с точностью до градуса, все время докладываю в центральный пост. Вдруг меня вызывает командир в рубку и дает посмотреть в перископ. Ясно вижу ледяную гору – айсберг. После этого случая я уже не ошибался и мог хорошо различить шум булькающей воды от айсберга. Попадались они нам в то время часто.
И вот в одно раннее утро я сменился с вахты и на мое место заступил молодой акустик Иван Ларин. Не успел я уснуть, как он попросил меня зайти в рубку. Одел телефоны, слышу шипение, как от айсберга. Сказал ему, что если пеленг будет быстро меняться, то это корабль, а если нет, то это айсберг. Но это был не он, а фашистская подводная лодка продувала балласт, чтобы всплыть. Через минуту послышался стук дизелей. Доложил в центральный. По лодке раздалась команда: «Торпедная атака», и мы пошли полным ходом на сближение с фашистским пиратом. Сближались мы примерно минут 30. Я все время докладывал об изменениях пеленга. И вот с расстояния 5–6 кабельтовых командир дивизиона, наш бывший командир П.И. Егоров дал трехторпедный залп. Через 50 секунд раздался оглушительный взрыв – торпеда, очевидно, угодила в артиллерийский погреб. У мыса Желания острова Новая Земля, на глубине 400 м нашла себе могилу фашистская лодка U-639. Мы сперва всплыли, посмотрели вокруг, на облако дыма после взрыва, погрузились. Я прослушал горизонт и сразу опять всплыли вылавливать то, что осталось на плаву от лодки. Дали радио в базу и, получив «добро», пошли домой. 2 сентября 1943 года, войдя в Екатерининскую гавань, дали залп в честь очередной победы.
Глава VIIФролов Николай Николаевич, старший электрик подводной лодки С-101
Выполняя просьбу О.Г. Зиминой поделиться своими воспоминаниями о службе на подводной лодке С-101 во время Великой Отечественной войны Н.И. Фролов писал:
«Уважаемая Ольга Георгиевна! Глубоко проникнут уважением к Вашему, родителю с которым мне пришлось совместно воевать на п/л С-101 и не могу отказать в Вашей просьбе, несмотря на свою занятость.
Дело в том, что в этом году я оканчиваю институт патентоведения и должен сдать дипломную работу к 24 апреля. Однако охотно выполняю Вашу просьбу. Пишу, как говорят, с «ходу», без обработки, поэтому прошу извинить за пропущенные грамматические ошибки».
Воспоминания
На подводную лодку С-101, недавно прибывшую с завода на бригаду подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота в город Либаву, меня перевели с подводной лодки С-4 в середине 1940 года для дальнейшего прохождения службы. Я был зачислен в штатное расписание старшим специалистом электриком.
В мои обязанности входило обслуживание всех приборов слаботочной системы: приборов управления кораблем, машинных и торпедных телеграфов, аккумуляторной батареи № 1, находившейся во втором отсеке, в котором я теперь стал командиром. Необходимо было хорошо освоить технику и привести её в боевую готовность, так как ещё имелись заводские дефекты.
30 декабря 1940 года на подводной лодке был поднят боевой флаг, и команда приступила к отработке заданий. Командиром подводной лодки был капитан 3 ранга Виктор Кузьмич Векке. Вся команда уважала его за справедливость принимаемых решений, за человечность. Лодка ежедневно выходила в море, команда тренировалась в быстром погружении под воду, прививались навыки управления сложной техникой.
Однажды при возвращении в Либаву в тумане лодка выскочила на каменное ограждение либавского аванпорта. После принятых некоторых мер лодку удалось снять с каменной гряды. Придя в базу, я получил приказание от старшины группы электриков – мичмана Дементьева провернуть и проверить механизмы своего заведывания. При перекладывании носовых горизонтальных рулей с центрального поста рулями придавило ногу водолазу Юрченко, который в это время осматривал подводную часть лодки. За это я был наказан.
Выходы в море продолжаются. У электриков тяжелая служба на лодке. После прихода в базу нужно тотчас же зарядить аккумуляторную батарею. Один раз в три месяца проводить так называемый «лечебный цикл». Нужно снимать железные щиты, закрывающие её, производить обмеры каждого элемента, протирать спиртом крышки аккумуляторов. В походах тренируемся быстро включать главные электромоторы, давать реверс при швартовке подводной лодки. Отрабатываем задачи по быстрой заделке пробоины в корпусе подводной лодки, осваиваем спасательные приборы. Наш старший инженер-механик – старший инженер-лейтенант Георгий Александрович Динцер очень требовательный. Говорит, что все это может пригодиться.
Лодка переходит в Болдераю, где застает нас война. Примерно в 2.00 часа 22 июня 1941 года была объявлена боевая тревога. На этот раз не учебная, как было раньше, а настоящая. Началась ужасная война с гитлеризмом. Начались приготовления и нашей подводной лодки в боевой поход. Днем мы видели фашистские самолеты, летевшие с тяжелым смертоносным грузом бомбить наши города, аэродромы.
Через некоторое время, погрузив торпеды, мы вышли в свой первый боевой поход. Немецкие самолеты нас часто «загоняли под воду». Здесь впервые каждый из нас прочувствовал, что отработка проходила эффективно, труды не пропали даром, лодка мгновенно скрывалась под воду. Даже такой ленивец, каким был моторист товарищ В. Пушков, и тот с мгновенной быстротой, обеими руками задраивал выхлопные трубы у дизелей. При одном из срочных погружений лодку с очень большим «аварийным» дифферентом на нос потянуло ко дну. Я и товарищ Иван Яковлевич Оченаш стояли на вахте по управлению главными электромоторами. Дифферент катастрофически нарастал, при открытых переборках нам казалось, что мы смотрим в глубокий колодец. Сами упирались ногами о носовую переборку и держались руками за рубильники и рычаги. После включения электромоторов «самым полным назад» лодка медленно стала становиться на «ровный киль». Оказалось, что пропускал клапан торпедозаместительной цистерны, но об этом никто не знал, что и привело к такому состоянию. Дефект устранен, притертый клапан опробован. Лодка продолжала свою боевую вахту. Вскоре мы были отозваны в базу для перебазирования на Северный флот.
При переходе в Кронштадт наши лодки С-101 и С-102 атаковал фашистский самолет. В это время я был во втором отсеке, когда послышался стук в левый борт и оглушительный взрыв. «Срочное погружение!» Мы с креном на борт начали погружаться. Наша отсечная команда быстро приготовилась к спасению лодки на случай пробоины. Осмотрелись в отсеке. «Всё в порядке», – доложил я в центральный пост. Бомбой были «прошиты» третья и четвертая цистерны главного балласта и имелась вмятина в прочном корпусе в центральном посту, около трюмной помпы. После всплытия нас снова атаковал вражеский самолет. Объявлена артиллерийская тревога. Наши пушки стреляли очень часто, от этого 45 мм орудие нагревалось докрасна. Обгорела краска на стволе, но врага отогнали и благополучно пришли к острову, где заварили электросваркой отверстие, сделанное бомбой. Нам посчастливилось: бомба попала в барбет (ограждение 100 мм пушки) правее на 1 см и рикошетом пробила только легкий корпус подводной лодки. Если бы она упала левее, то рикошетом ушла бы в центральный пост, где расположен артиллерийский погреб. Пришлось бы нам покоиться на дне Балтийского моря.
Вот и Кронштадт! Становимся в док, где проводят ремонт. В цистерне был обнаружен окрашенный в жёлтый цвет хвостовик бомбы. Каждый из нас потрогал руками этот осколок смерти. После ремонта в доке мы перешли в город Ленинград, где на заводе наши лодки были погружены в плавучие доки для перехода на Север по Беломорско-Балтийскому каналу. Прощай Ленинград, прощай Балтика! По десять буксирных пароходов тянули нас по реке Неве. Город Шлиссельбург уже обстреливался из дальнобойных пушек немецкими войсками. Каждому из нас было больно за то, что все дальше и дальше проникает на нашу территорию фашистский сапог. Мы полны решимости отомстить им за это. Я потерял связь с родными. Мой родной город Николаев уже оккупирован фашистами. Удалось ли им эвакуироваться, где они? Тяжело было у меня на душе. Да и у других товарищей тоже было не легче. У каждого свое горе.