Утром 25 мая вахтенный офицер попросил командира в рубку. Командир быстро выскакивает из каюты, на ходу застегивая китель. Перископ поднимается. Я по переговорной трубе слышу разговор в рубке. Командир восклицает: «О, да там их целый муравейник, торпедная атака!» Все занимают свои места, готовятся носовые торпедные аппараты к выстрелу. «Будем топить фрицев» – думаю я. Все затаили дыхание, ждут выстрела. Раздается команда: «Аппараты товсь!», «Аппараты…» Вдруг лодка вздрогнула и одна торпеда вышла. Это торпедист Троицкий, не дождавшись команды «Пли!», преждевременно выпустил торпеду. «Отставить!», – кричит разъярённый командир, пробегая через второй отсек в первый. Преждевременно выпущенная торпеда демаскировала лодку. Корабли отвернули от этого курса. Атака сорвалась. Торпедисты получили нагоняй.
Минут через сорок снова торпедная атака. На этот раз готовятся и носовые, и кормовые торпедные аппараты. Тщательно проводят расчеты для атаки командир и старпом. Лодка ложится на боевой курс. Пошел перископ вверх. Вдруг потрясающей силы взрыв! Погас свет, выключился автомат аккумуляторной батареи, треск, стекло сыплется на палубу. Лодка стремительно падает на дно моря. Включаем аварийные фонари, автомат. Страшные взрывы продолжаются. Нас бомбят сериями глубинных бомб. Корпус лодки вгибается, отскакивает краска. Становится жутковато, мысленно прощаюсь с родными. «Что всем, то и мне», – приходит мысль, успокаиваюсь. Взрывы усиливаются. Слышно, как миноносец заходит на бомбометание. Снова: буль, буль, буль… и оглушительный взрыв!
В центральном посту делается попытка оторваться от грунта. Электродвигатели работают на «самый полный вперед», но корпус лодки словно прилип ко дну. Я буквально «качаю» ручку автомата, как пожарники ручную помпу при пожаре. Вестовой Третьяков закрывает руками свои уши. Акустику Мише Филиппову гораздо хуже. При каждом взрыве бедняга подскакивает, словно ужаленный пчелой. Его аппаратура еще усиливает звук в несколько раз. Корабельный «доктор» Петр Минаев, белый как бумага, держит медицинскую сумку в руках. На столе приготовлен спасательно-аварийный инструмент: клинья, пробки, молот, струбцина и т.д. Проверяю колодец аккумуляторов, что-то блестит – это электролит, наверное, лопнули некоторые баки. Все чаще посматриваю на вентиль высокого давления, установленный на случай подачи противодавления в корпус лодки при пробоине. «Кромешный ад» продолжается. Море кипит от частых взрывов глубинных бомб. Словно тысяча гигантских молотов ударяет по лодке, корпус вздрагивает, психологическая пытка продолжается.
Вот открывается люк из центрального поста и товарищ Динцер дает указание открыть машинки вентиляции цистерны при подаче ревуна. При следующей серии глубинных бомб подан воздух в цистерны, когда лодка стала подниматься, чтобы ее не выбросило на поверхность, по команде был ревуном стравлен воздух. Дан ход электромоторами. Ура! Мы вырвались из морского придонного плена. Но взрывы бомб ещё усиливаются, глушат нас, как рыбу, просто теряется соображение, у всех окаменевшие бледные лица. Тому, кто не испытал этого ужаса, может быть, даже непонятно, что делается с человеком в это время. Но мы в движении, мы пытаемся уйти от преследования. Наконец мы заходим на минное поле противника, на этот раз оно становится нашим «союзником».
С тех пор прошло уже 29 лет. Но при одном только воспоминании об этом страшном ужасе, который нам пришлось пережить, меня бросает в дрожь.
Немцы, боясь подорваться на своих же минах, за нами не идут. Это уже легче, несмотря на то что можно получить «сюрприз» и на минном поле. Но риск – благородное дело. Идем несколько часов по минному полю. Тихо. Вот и вышли с поля. Проходим без преследования еще шесть часов. «Команде кушать», – раздается голос по трубам. Кок приготовил скромный обед: по две котлеты, а доктор выдал каждому по 100 граммов водки. Мне пить не хочется. По предложению Филиппова мы сливаем свои «дозы» в бутылку и ставим в выгородку для автомата. Подкрепились. Преследование как будто прекратилось. Командир решает поднять перископ и осмотреться. После подъема перископа вновь взрыв! Очевидно, нас обнаружил самолет противника, затем сообщил надводным кораблям. Преследование началось снова.
Наша бутылка с водкой лопнула от взрыва. Это, конечно, небольшая беда. Беда хуже. Рулевой Атамась ходит по отсекам и панически произносит слова о нашей гибели, о безнадёжном состоянии нашего экипажа. Командир приказывает увести его в седьмой отсек и не выпускать. Бомбежка продолжается. Дышать становиться тяжелее, несмотря на то что понемногу выпускают кислород из баллонов. Избыточное давление в лодке увеличивается.
Командир лодки, тяжело дыша, прошел в свою каюту. Доктор старается улучшить его состояние, устанавливает ему кислородную подушку. Это помогает, и он успевает отдать последнее приказание старпому Трофимову о взрыве подводной лодки в случае, если не выиграем после всплытия артиллерийский бой. «Подойдут корабли противника поближе, лодку взорвать и своей смертью принести смерть фашистам», – это были его последние слова. Командир окончательно теряет сознание.
Начались страшные приготовления лодки к взрыву. Торпедисты под руководством командира БЧ-2-3 старшего лейтенанта Сергеева укладывают взрывные патроны под торпеды. Я во втором отсеке вяжу связку из пяти ручных гранат, которую по команде старпома должен бросить в свой артиллерийский погреб. Неужели конец нашей молодой жизни?! Как тяжело готовить самому для себя смерть. От нехватки кислорода и обильного накопления углекислоты значительная часть команды теряет сознание. Горизонтальными рулями управляет моторист Михаил Иванов, так как все рулевые лежат без сознания. Лодка медленно движется под водой, переваливаясь с дифферентом то на нос, то на корму. Рули слушаются Иванова плохо, да и к тому же управление идет вручную. Миша впервые выполняет сложное управление горизонтальными рулями. Бомбежка постепенно затихает, наверху (на поверхности моря), кажется, начинается шторм. Я через каждые полчаса произвожу замер плотности электролита и докладываю в центральный пост.
Через два часа докладываю, что плотность понизилась почти до предельной, электроэнергии остается только на полчаса. Нужно всплывать. Об артиллерийском бое нечего и помышлять. Почти все артиллеристы без сознания. Мое лицо покрывается потом, хочется спать. Мы находимся уже 27 часов под водой бессменно на своих боевых постах, не спавши, да еще в таком напряженном состоянии. Я иду в шестой отсек на станцию управления электромоторами.
Начинаем всплытие. Долго стравливается избыточное давление. Открывают на мостике люк. От притока свежего воздуха на мгновение еще хуже. Лодку качает без управления. Наконец командуют включить дизеля для продувки цистерн главного балласта. Продуваемся. На горизонте дым от кораблей противника. Даем ход, уходим от противника. Повреждения огромны, лодка больше не может оставаться на позиции, извещаем по радио в штаб, получаем «добро», идем в базу. Выстрелов нет, лодка без победы, разбитая, люди уставшие, изнурённые. Таков итог этого боевого похода. Злые насмешники назвали нашу лодку «бомбоулавливатель». Ну, ничего, мы себя еще покажем. Сейчас нужен длительный ремонт механизмов, замена аккумуляторной батареи.
Проходят еще два боевых похода, не принося нам успеха. В одном из них мы были атакованы какой-то подводной лодкой, но благодаря Мише Филиппову, который увидел перископ, случайно находясь на мостике, избежали гибели. Наша лодка отвернула от выгодного угла атаки. И снова мы благополучно ошвартовались у своего пирса.
Осенью 1942 года на нашу лодку назначены новый командир капитан 3 ранга Павел Ильич Егоров и заместитель по политической части инженер-майор Н.И. Горловский. Мы прощаемся со старым командиром и знакомимся с новым.
Лодка проходила ремонт в Мурманске. В начале 1943 года немцы готовили новое наступление. Немецкие самолеты совершали массированные налеты на город. Мурманск пылал пожарами. За три дня таких полетов город почти весь сгорел. Ремонт закончен, проходим отработки задач с новым командиром на Кильдинском плесе. Задачи приняты. Снова в поход. Нас провожает командование Северного флота, желает успеха в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками и благополучного возвращения.
Лодка в море. В заданный район Конгс-фьорда прибыли благополучно. Изредка попадаются мотоботы, занимающиеся рыбным промыслом. Все спокойно. 23 марта 1943 года акустик Филиппов обнаружил шум конвоя, а через некоторое время на горизонте в перископе показались мачты кораблей. «Торпедная атака!» Конвой был большим. Четыре транспорта шли в охранении двух миноносцев, трёх сторожевиков и двух катеров охотников за подводными лодками. С воздуха прикрывались самолетом. Все на своих местах. «Пли!» Лодка выпускает четыре торпеды с интервалом в шесть секунд. Торпеды устремились на врага. Взрыв! Тяжелогруженый транспорт водоизмещением 7000 тонн идет ко дну. Посыпались глубинные бомбы. Но мы уже к этому привычные, мы непотопляемые. Лодка уходит от преследования. Заряжаем аппараты новыми торпедами.
Через семь дней снова атака. Идет конвой из шестнадцати кораблей и транспортов. «Торпедная атака!» «Пли!» И транспорт водоизмещением в 8000 тонн прощается с белым светом. На этот раз разъяренные фашисты набросились на лодку. Бомбят усиленно. Лодка сжимается, корпус трещит, но мы снова благополучно отрываемся. Имеются повреждения. Идем в базу. Два залпа прозвучали в Екатерининской гавани. Это стреляет «бомбоуловитель». Нам преподносят двух поросят. Делим по специальностям. Уши – акустику, ножки – мотористам, сердце разрезают и раздают электрикам и трюмным. Пьем за победу.
Эти бомбежки не проходят даром. С ума сошел командир отделения радистов Иосиф Карлович Сомнов (Сошнев). Никто бы и не подумал, что у него не выдержат нервы, он – человек спокойный. Очень любил играть на гармошке. Играл не ахти как, многим не нравилось. Поняв это, он уходил в гальюн, где продолжал «пиликать». За это был прозван «гальюнным» музыкантом. Многие члены нашего экипажа носили различные клички, так, например, акустика Филиппова называли «сынок», трюмного машиниста А.Н. Гранкина – «Рубинштейн», весельчака ком