Адепты не присматривали за нами: я не единожды видел, как мужики проходили мимо споров и драк. Я понимаю, если случится убийство, адепты будут расследовать его, ведь мы — собственность школы. Но грязи хватало и без убийств. Взрослым было плевать, чем мы занимаемся: будь то оргии в фургонах простолюдинов, или изнасилованная шайкой Пауля крестьянка. После последнего происшествия все, что во мне осталось от прошлого Нильяма, пыталось сподвигнуть меня взять тренировочный меч и днем зайти в фургон здоровяка, но я без труда давил эмоции. Она мне не сестра, не девушка, так что я не понимал, откуда в Нильяме эта странная тяга к самоубийству. Я трезво понимал, что не вывезу против четверых крепких пацанов, даже если бы мне эта драка требовалась. Апелиус тоже ни разу не поднял тему крестьянки, да и реакция окружающих людей была схожа с моей. Девчонка была безразлична всем.
Я выкорчевывал оставшиеся в наследство от пацана робость, скромность, героизм, и тренировался, как одержимый. Весь окружающий мир показывал: не можешь постоять за себя — значит, ты себе не принадлежишь. С тобой не будут считаться, если ты слабак: если захотят, тебя изобьют, отнимут имущество и дверь в твой дом будут открывать пинком. Здесь нет правоохранителей, нет милосердия, нет законов, кроме права сильного. Либо все вышеперечисленное прячется далеко от нас, и я его не вижу.
Последний два дня мы ехали мимо гор. Я уже не знал, на чьих землях мы находимся: мы давно проехали знакомую Нильяму географию и теперь путешествовали по незнакомой.
Подростки беседовали на тему политики у костров и фургонов, но я всем этим не интересовался и не хотел начинать. Зачем мне знать, какое вокруг графство, с кем данный граф воюет, а с кем дружит, если мы через пару — тройку дней покинем его владения?
— Ты недооцениваешь геополитику, — нудил Апелиус, — Тебе кажется, что запоминание отношений между властьдержащими несущественно, но ты не прав. Ресурсы, которыми обладает иной бароныш, его родственные узы, интересы, вкусы и фетиши — важно все. Зная, что кого интересует, ты сможешь вертеть людьми, как марионетками. После того, как войдешь в силу, это станет неважным, но пока ты слаб, придется считаться с каждой титулованной особой. Не знаю, как будет в твоей школе, но мир не ограничивается Утренней звездой! Пока ты расслабляешься, самое время узнавать все об окружающем мире.
Но я не расслаблялся. Я напрягался, как только мог: тренировался, учил грамоту, медитировал, тренировался, тренировался и тренировался. Я отключался, едва голова ложилась на свернутый плащ, который одолжил один из аристократов, и просыпался раньше всех в лагере. Результаты не заставили себя ждать: мои характеристики немного подросли.
Нильям Тернер.
Сила: 0.7
Ловкость: 0.7
Телосложение: 0.6
Магический потенциал: 5
Дебафы: раздвоение личности, галлюцинации.
Апелиус сказал, что магический потенциал пока не будет изменяться, потому что заклинание не умеет его высчитывать. Как только я разберусь, как рассчитывается потенциал или объем бао в искре, статус изменится.
Но жизнь не может быть простой и гладкой. В поздних сумерках очередного вечера, когда я махал мечом на поляне в ста метрах от лагеря, кое-что произошло.
— Если меч будет слишком тяжёлым, и ты промахнешься, эту схватку можно закончить, — поучал архимаг, пока я дыша, отрабатывал удары, — Если вложишь много сил в удар, завалишься вслед за мечом и противник, если он не тупарь, успеет ткнуть тебя раз — другой… Не трать силы на бесполезные движения, пацан! И контролируй дыхание!..
Апелиус вдруг прервался от поучительного монолога и сказал серьезным тоном:
— Нильям, у нас гости. Трое, крадутся со стороны лагеря. Похоже, шакалы Пауля: твои друзья — аристо не таились бы.
Апелиус пользуется моими органами чувств лучше, чем я сам, иначе не объяснить сверхъестественную чувствительность архимага. Я слышал треск ветки, но в пылу тренировки не обратил внимания. Что людей трое, и они таятся, я смог бы заметить, только пристально смотря в их сторону. Но я тренировался, повернувшись к лагерю спиной.
Клинок лег в траву, и я отступил по звериной тропке. Только идиот станет бегать по кустам с мечом наперевес, особенно в темноте. Да и отбиваться от троих людей одним клинком — поступок либо умелого мечника, либо конченого дауна. Я себя не считал ни первым, ни вторым.
Окрестности я разведал заранее — никогда не начинал тренировку, не узнав местность. Прошмыгнул между двумя молодыми ивами, прополз между кустами орешника. Чем дальше я оказывался от троицы, тем быстрее двигался. Спустя минуты три я подбежал к заболоченному берегу озера. Лягушки здесь выводили такие рулады, что не услышишь ни шагов, ни шуршания травы. Главное — не подходить близко к озеру, иначе лягушки замолкнут и ребята смекнут, где меня ловить.
Как и перед любой тренировкой, я на скорую руку сделал укрытия, в которых меня ночью без факела не найдешь. Как только я укрылся старой мешковиной и нагреб на нее сверху травы из подготовленной охапки, Апелиус спросил:
— Как насчет поохотиться?
— В каком смысле? На людей?
— Ну разумеется, пацан! Не на лягушек же.
— Убийство — это плохо, — возразил я. Вбитые с детства законы и правила морали диктовали мне, что не стоит доводить до крайности.
— С чего вдруг? — удивился архимаг, — Сильный имеет право делать со слабым все, что угодно. Они сюда тоже не поболтать пришли.
— Адепты накажут.
— Этих псов угроза наказания не остановила… Ладно, человеколюбивая душа, будь по-твоему: не хочешь убивать — не убивай. А как ты смотришь на нанесение тяжких телесных повреждений?
Я подумал и ответил:
— Если эти повреждения нанесут не мне, то нормально смотрю.
— А этого я тебе обещать не могу, — загадочно произнес архимаг, но потом рассмеялся, — Шучу. Сейчас дождись, пока засранцы уйдут и обходи лагерь по дуге. Помнишь старый дуб со следом от молнии?
— Это который с противоположной стороны лагеря?
— Да. Дойди до него и возвращайся в лагерь — вряд ли тебя будут ждать с той стороны. Клинок забери по утру, сейчас не тревожься, никто его не найдет. А нанесением тяжких телесных займемся завтра вечером.
Какой заботливый архимаг.
Я выждал пол часа, но пацаны сюда не пошли. Когда уверился, что меня оставили в покое, я выполз из укрытия и пошел вокруг лагеря.
Спустя сотню метров начались тропы, по которым я не ходил. Сперва я медленно крался вдоль берега, стараясь не шуршать камышами, потом речка ушла в сторону. Я завернул в лес, успокоился и перешел на обычный шаг. Вокруг было темно, лунный свет не пробивался через густые кроны деревьев, но угадывались очертания протоптанной тропинки. Я понадеялся на того, кто ходил здесь до меня. Как оказалось, зря: при очередном шаге нога соскользнула с края тропы, и я скатился в овраг. Хорошо, что ничего себе не вывернул и практически не нашумел. Правда, был и минус: перед приземлением меня неплохо приложило о корни деревьев.
Я аккуратно сел и ощупал дно оврага.
— Что за черт…
Пальцы наткнулись на нечто гладкое, похожее на высохшие прутья ивы. Я потыкал растопыренной пятерней по траве возле этих прутьев и нащупал странный шар с двумя отверстиями.
— Чувствую старые кости, — прошептал Апелиус.
Кажется, я не единственный, кто навернулся здесь с тропы.
Глава 7
Трогать пальцами останки мертвеца было… никак. Ни мерзко, ни страшно. Внутри ничего не шелохнулось, когда я понял, что держу в руках череп. Нильям раньше фантазировал на тему рыцарства, представлял себя верхом на коне, в блестящих доспехах, взращивал в себе ненужное благородство, но мертвецов мысли пацана не касались, поэтому и эмоции тела на меня не влияли. Сам я в прошлом мире пару раз помогал выносить с фабрики умерших. Были зоны, работа на которых за считанные годы сжирала легкие: трудящиеся там люди регулярно харкали кровью, доходило и до летальных случаев. Но и платили им неплохо: за пять лет работы, если не кутить, а копить зарплату, можно было купить новые легкие и билет на планету, где спокойно дышится без респиратора. Правда, редкий работяга выживал в тех зонах больше трех лет.
Я отогнал мысли о прошлом и ощупал кости.
Одежда мертвеца давно истлела и расползалась от прикосновений, а вот чешуйки пояса задубели и холодили подушечки пальцев. Я постучал по поясу ржавым гвоздем, который постоянно носил за пазухой и услышал звон. Ясно, железные. А если господин покойник мог позволить себе железный пояс, значит и сам был непростым человеком.
Я аккуратно ощупал пояс и обнаружил пустой балтеус, говоря иначе — перевязь для меча. Самого клинка около скелета не обнаружилось, но я нашел три тяжелых кругляшка с другого края пояса — видимо, раньше тут висел мешочек с деньгами. В монетах не было бао и прощупывалась чеканка, значит они обычные, людские. Интересно, из какого они металла? Разумеется, я не рассчитываю на золото, но было бы неплохо.
Кругляши отправились за пазуху.
— Я думал, ты побежишь прочь, — признался архимаг. Меня признание не задело, но эмоции мальчишки вяло трепыхнулись. В этот раз я решил дать им волю, чтобы чуть более походить на подростка в глазах архимага.
— Я давал повод считать себя трусом?
— Упрямое желание не доводить историю Пауля к печальному, но закономерному финалу можно списать на подростковые задвиги или осторожность. А в остальном — нет, не давал. Но ситуация с мародеркой слишком странная, знаешь ли. Разве родители в детстве не пугали тебя мертвецами?
— Нет… Меня мать обычно голодом пугала. Говорила: если не будешь работать на полях, не будешь помогать ухаживать за скотиной, то у нас не будет зимой ни молока, ни мяса. Тогда мы с тобой, Нильям, умрем, а девочек заберет старый бакалейщик и будет над ними измываться. Пророчества матери меня пугали похлеще всяких мертвецов.
— Веселая у тебя мама, — иронично произнес архимаг. Реплика вызвала слабую волну раздражения: несвойственные мне эмоции с каждой вспышкой становились все тише. Я постепенно переваривал пацана.