Я считал, что занимаюсь интенсивно: уделяю медитациям все свободное время и нагружаю искру по полной, но судя по описанию тренировок, я достиг довольно средненьких результатов. Магическая сверхсила не торопилась осенять меня божественной дланью, я не находил таинственные артефакты и не открывал сверхистин после получасовых медитаций. Медитировал я, кстати, в основном в садах: там мне было гораздо комфортнее. Прогресс ускорился, но не сильно.
— Задолбался читать этот сборник плохих шуток? — иронично спросил Апелиус.
— Не то слово…
За эти пол месяца ничего примечательного не произошло. Разве что я обнаружил на одной из стен библиотеки карту мира, которая масштабностью удивила нас с Апелиусом. Размером раскрашенный бумажный прямоугольник был три на два метра, и большую его часть занимал континент Мауказия, на котором мы находились.
Континент был огромен: путь, который наш караван прошел за месяц, на карте можно было закрыть ногтем мизинца. С одной стороны величина мира меня потрясла, а с другой… Ну если честно — и какой мне плюс от его огромности? Кроме королевства Вермут, в котором мы и находимся, я скорее других земель не увижу. Ну, еще разве что побережье моря, куда уеду после обучения. Отстрою себе хижину, буду в местных лесах ставить силки на зайцев и рыбу с лодки ловить. Главное — раздобыть артефакт, блокирующий, а лучше — изгоняющий Апелиуса, чтобы архимаг не заставил меня углубляться в магические трактаты и расти в силе ради роста. И на ухо не нудил о том, что стоит вернуться в школу или отправиться по миру в поисках знаний.
Еще на карте была пустыня, окружающая школу Утренней звезды. И даже сама школа была отмечена точкой. Признаюсь, масштабы пустыни меня напрягли. Школа находилась на самом краешке огромного желтого пятна размером с яблоко. Понятное дело, самая хтоническая жуть прячется в центре пустыни, откуда и идет излучение, меняющее травы и превращающее животных в монстров. До центра тысячи километров. Думаю, то, что прячется там, не сможет выйти наружу, так как слишком зависимо от уровня энергетического излучения, который в центре должен зашкаливать.
И хорошо. Для меня это повод спокойно вздохнуть, а вот Апелиус опять начал подбивать на нехорошее.
— Это ведь классно: чем глубже в пустыню, тем толще монстры. Выбрал для себя комфортный уровень врагов и качайся себе, понемногу заходя глубже. Мечта любого мага.
— Да, — согласился я, думая, что стоит найти на архимага управу до того, как он начнет подталкивать меня на опасные походы, — Ты прав. Обязательно сходим, да.
Но самое главное — я узнал о магии этого мира. Здешнее волшебство делилось на две части: рунную магию и магию заклятий.
Рунную я уже видел в исполнении Грая, который специальными порошками выводил знаки, отпирающие люк в тоннель. Очень косячно выводил, как я теперь понимаю — без маскирующих заклинаний, без ювелирной точности. Порошки создавали алхимики, и стоили мизерные пузырьки с расходниками баснословно дорого.
Рунная магия заключается в том, чтобы по всем правилам попросить о чем-нибудь мир, и мир мог это дать. А мог не дать. Есть нюансы: желание нужно формулировать максимально точно и правильно. Причем для группы рун шел определенный порошок из пятидесяти пяти разных составов. Некоторые желания мир игнорировал: убийства, болезни, либо наоборот, излечение — любая положительная или отрицательная окраска желания давали практически стопроцентный шанс, что мир просьбу не выполнит. К тому же, повторю — желание должно быть четко выраженным. Прям очень четко. Предельно четко. Существовали многостраничные методички для правильного состава рунописи — и это для простых заклинаний. Для сложных количество факторов, о которых нужно упомянуть в рунах, возрастало. Если для отпирания той же двери в пустыне Грай вывел около пятнадцати рун, просто отключая защитное заклинание, то для составления такого защитного заклинания необходимо учесть гораздо большее. Я далеко не специалист, но навскидку могу сказать, что рун на составление такой защиты могло уйти до двухсот.
Преимущество же рунной магии в том, что ей мог воспользоваться любой, кто имеет искру. Если у него хватит бао на заклинание.
Вторая магия: заклятия. Она наиболее походила на волшебство, что было в прежнем мире Апелиуса: швыряние молниями, огненными шарами, левитация, встраивание в энергетику защитных или боевых заклинаний и выращивание растений. То есть, манипулирование своей бао в теле и за его пределами. Я видел упоминания, что магия заклятий может быть связана с рунами, но конкретики не нашел: хватало других дел. Да и не могли неофиты ничего серьезного, кроме как управлять вихрями на ладошках.
Апелиус сходу выделил третью магию: магию законов этого мира, в котором сваренное Ларрой на коленке зелье за сутки поставило меня на ноги. Мол, сюда могут входить алхимия, зельеварение, големостроение и артефакторика. Я вежливо поддакнул, что это действительно тянет на магию, потешил эго старого архимага и отложил вопрос третьей магии в долгий ящик.
Вихрь на ладони за последнее время окреп, но по-прежнему оставался для меня максимумом. Тринадцать способов скрыть магию тоже были выучены, но пока мне некуда мне было их применять. И практиковаться я тоже не мог: все тринадцать способов требовали рун, а у меня пока не было стартов на покупку алхимических порошков. Поколебавшись, я решил тратить время на более полезные занятия: физические упражнения и учебу Каэльской рунописи, основного языка заклятий. Время — это тот самый ресурс, которого мне недоставало.
За две недели я успел сделать невероятно много. Молодой организм позволил мне взять невероятный темп работы: я с неохотой отвлекался на еду, сократил сон до пяти часов, и учился, тренировался, каждую свободную минуту занимал полезными делами. Я позволил себе отвлечься от учебы единственный раз: когда Амир предложил мне поиграть в Рао Галдан. Тогда я уделил игре ровно тридцать семь минут: выиграл у одногруппников семь серебрушек и ушел. На монеты купил бумагу и некоторые писчие принадлежности в местной лавчонке. Содрали с меня втридорога, но протестовать и качать права я не стал: конкурентов у этой лавки не было. Злить продавца и терять право на покупки я не хотел.
Когда я не читал книги в библиотеке, не учил руны и не махал мечом на тренировочной площадке, я пытался сблизиться с неофитами — старожилами. Ненавязчивые расспросы, попытки узнать о правилах возвышения и о неписаных традициях заканчивались крахом. Неофиты оберегали тайны школы, как послушные отличницы — девственность. На любой работе опытный трудяга может подсказать новичку нюансы труда, чем сэкономит немало времени, но здесь меня просто игнорили. Возможно, языки могли бы развязать старты, но я был нищ.
Я и к Эраму сходил, в попытках узнать хоть что-нибудь. Бароны и виконт все время проводили на тренировочной площадке. Эрам выглядел задолбанным: пацан осунулся, похудел.
— Я знаю не больше тебя, Нильям. В школе узнать о местных правилах гораздо легче и дешевле, чем вне нее. Поверь, моему отцу пришлось очень многое отдать за ту информацию, которая помогла мне выбрать наставника, но сейчас мы с тобой на равных. Ищи друзей среди давних неофитов, расспрашивай их. И самое главное — не упусти времени. Окно, в которое можно стать адептом, не очень велико.
Теперь одну из стен моей комнаты украшали листы с начерченными на них Каэльскими рунами. Я смотрел на листы в краткие минуты отдыха, когда голова болела от перенагрузки. Я засыпал с мыслями об учебе, просыпался с этими же мыслями и даже во сне спорил с увиденными днем людьми о исторических личностях и методах сокрытия заклятий.
Отец Нильяма, пока не сбежал от жены, любил повторять: "Человек создан трудиться. Ты покоришь любую гору, если приложишь достаточно труда, сынок, вспашешь любое поле. Чем больше сил и труда ты вложишь в дело, тем скорее получишь желаемое."
Откровения селянина не стали для меня сверхистиной, ведь я думал точно так же. Чем больше ты трудишься, чем больше вкладываешь в себя, тем лучше ты станешь понимать предмет и скорее достигнешь в нем успеха. У меня есть мозги, есть знания, которые требуется перевести из книг в мозги. Я вгрызался в этот гранит науки, откусывал от него куски и жевал. Я стал живым памятником усердию!
И спустя пролетевшие как миг две недели учебы, произошло то, чего я меньше всего ожидал: я начал совершать глупейшие ошибки.
Апелиус выступал моим ментором: помогал в учебе, но только по моим просьбам и без использования аналитического заклинания. Первую ошибку я совершил, когда архимаг задал мне начертить по памяти руну-условие, обозначающую часовую длительность. Я уже выводил на листе последние завитушки, когда архимаг скомандовал:
— А ну-ка стоп!
Я послушно замер, не дочертив.
— Посмотри внимательно на руну. Что видишь?
Я изучил начерченное, но не заметил никаких ошибок, о чем и сообщил.
— Если ты собираешься начертить руну забвения, то ты правильно чертишь. Но на руну отложенного срабатывания результат совершенно не похож.
Дьявол! Я взмок от осознания допущенной ошибки. Ладно бы руны были похожи, но нет — они отличались, как слова "земля" и "журавль".
— Кажется я знаю, что происходит, — сказал архимаг, — По-моему, тебе следует отдохнуть. Ты взял неплохой темп, но сгоришь, если попытаешься его поддержать. Знаешь, учиться в твоем темпе — это как держать на вытянутых руках тяжелую книгу. В первую минуту справляешься, а потом руки опускаются все ниже. Ты вертишься, как червь на сковородке, но руки продолжат опускаться, пока не замрут почти параллельно телу. Но если поставить себе цель и выполнять определенные нормативы, сможешь держать планку и не перегоришь.
— "Перегорю"? Что это?
И Апелиус объяснил мне важность отдыха. Для меня это стало откровением: в прошлой жизни я не впахивал с таким усердием, как в этой. У меня была четко определенная норма, больше которой я не делал. Ильмсхур — четко выверенная планета: за тобой наблюдают специальные программы, которые в зависимости от твоего физического состояния определяют твой рабочий график на год, месяц, неделю. Если ты морально устал, станешь работать меньше. Если здоров и полон сил, норма увеличится. Нильям вообще привык трудиться от петушиного крика до захода солнца: в деревне много работы. Пацан с малых лет привык к труду. А вот интеллектуальный труд чуть было не подкосил это тело: у меня сорвало тормоза и я начал пичкать информацией хрупкий подростковый мозг, который раньше размышлениями не баловали. Я терпел головную боль и не придавал ей значения, но Апелиус заверил меня, что стоит послушать организм и дать ему отдохнуть.