Руны ложились на кость, мельчайшая вязь покрывала каждый сантиметр ребер. Тим без лишних вопросов вертел будущее тело архимага, помогая наносить знаки. На работу ушел час.
— А теперь по улучшениям, — сказал я, вытирая ладони о чистую тряпку, которую протянул Тим. — Нужно усилить и сделать эластичными мышцы и укрепить кости по-максимуму. А уж ребра — на полную, на все ресурсы. Они должны сломаться только в том случае, если это тело нарвется на мага или чудовище схожего уровня, не меньше. Я усилил рунами кости, но не уверен, что этого хватит.
— Хорошо. Это обойдется тебе в дополнительные пятнадцать стартов.
По сравнению с общей стоимостью тела — пыль. Но стартов у меня не слишком много, и все нужны на покупку гримуара или ингредиентов для его изготовления. Изготовить и продать пилюли больше не получится — книги Иллюра получили многие, и это практически обесценило пилюли. Единственный вариант заработка — арена. Конечно, я могу создавать неплохие артефакты, но сотворение действительно дорогих и полезных вещей требует уникальных ресурсов типа ядер или костей редчайших монстров — такие расходники находятся очень редко. Плюс к этому лучшие артефакты продаются из рук в руки в обход школьного рынка, и чтобы меня заметили, чтобы пробиться в эту прослойку осведомленных и показать свои способности, нужны время и усилия. А у меня пока хватает других дел.
Я, не торгуясь, протянул монеты. А потом обострил все свои чувства, посмотрел внутрь себя, прислушиваясь к малейшему изменению внутри и сказал Тиму:
— А еще на спину нужно бы метровые…
— Нильям, я пошутил!
Обострившимися чувствами я ощутил в голосе Апелиуса настоящий ужас, вязкий и терпкий, будто архимаг на миг ошалел от осознания, что вот-вот случится непоправимое. Если бы я не прислушался, наверняка не заметил бы этих ноток, не ощутил призрачных иголочек, пробежавших по телу, не уловил образа вставших дыбом волос. Ох, хорошо! Лишний раз подколоть архимага на его же поле — ну разве не замечательно?
— Чего-чего? — заинтересованно переспросил Тим. — Что именно нужно на спину?
— Да ничего на спину не надо, — отмахнулся я. — Передумал. Сколько уйдет на работу?
— Не меньше пары суток. Нужно сменить питательный раствор, закупить нужные порошки и зелья усиления, настроить их подачу в тело и закрепить результат… — Тим ушел в размышления, а потом кивнул. — Да, понадобится ровно двое суток.
Уолс Перышко считал главным врагом практика не наставников, не леность и глупость, а тщеславие.
Адепт полагал, порок начинает взрастать в момент, когда новообращенный неофит смотрит на повинующийся ему шарик песка над ладонью, ворох искр, или воздушный вихрь. Говорят, есть еще практики с аспектом воды, но Пустыня влияет на потоки бао в тысячах километров от себя, от чего адепты с этим аспектом в ближайших королевствах не появляются.
Именно тогда тщеславие мягко касается личности подростка. Именно оно дает неофиту понять, что он теперь — выше, чем обычные люди. И с этого момента искушения начинают падать на неофита, как глыбы, ломая психику, круша понятие "хорошо" и "плохо". Постоянно появляющиеся в кошеле старты, за которые подросток в своем прошлом городе или селе мог купить как корову, так и девчонку, о которую ломал глаза неделю-другую назад, пусть и назвав покупку "свадьбой" или "работой служанки". Одобрение наставника, который по сравнению с людьми богоподобен. Понимание, что работаешь с такими силами, от которых твои друзья из прошлой жизни — обычной жизни, даже сбежать в ужасе не смогли бы. После становления адептом добавляется еще и преклонение неофитов — еще один камень, крушащий остатки морали.
По дороге к школе новообращенные неофиты строят иерархию и занимают в ней соответствующие им места, привыкают к своим новым силам, учатся контролировать себя и сдерживать скотские порывы. Или же гибнут. В школу они прибывают уже дисциплинированнее кучки детей, которым сила давит на мозги.
Потому одаренных и не обращают в неофитов в школах. Точнее, не только потому: самые благодатные недели для обучения — первые дни после становления неофитом, оказывались профуканными: Уолс Перышко подозревал, что школы просто-напросто не вкладывают в неофитов по максимуму, потому что маги не желают плодить конкурентов, даже если эти конкуренты будут связаны с ними одной школой. Поэтому важные знания убирают в отделы, закрытые от доступа обычных учеников. Поэтому за полезные лекции требуют деньги. Поэтому самые благодатные дни проходят в путешествии до школы.
Сам Уолс прежде ничем не отличался от среднестатистического адепта: так же презирал тех, кто слабее, ненавидел и терпел тех, кто сильнее. Со скрипом поддерживал общение с равными, желая стать выше их и посмотреть уже на этих людей, как на говно. Встать на ступеньку выше, а потом — еще на ступеньку. Именно потому, по мнению Уолса Перышко, маги, прошедшие чертову тучу ступенек, даже из вполне приличных превращались в горделивых эгоистичных тварей, зацикленных на росте своего могущества, и воспринимали всех вокруг, как ресурс.
Уолс был таким же, но прежде. Только после тридцати лет практик осознал губительность порока. Правда, не сам — помогли добрые люди. Та встреча в лесу захудалого баронства королевства Аликур, что соседствовало с Вермутом, могла бы стать для второрангового адепта последней, если бы стрела прошла сквозь сердце.
Уолс тогда странствовал по миру под личиной обыкновенного странника в дорожном плаще, с вывешенным напоказ поясным кошелем: очень уж адепту нравилось нарываться на лесных татей и показывать им, что они — не самые удалые парни в этой деревне.
Но на этот раз разбойники попались необычные. Как говорится, на каждую рыбу найдется рыба крупнее: на практика устроили охоту те, кто знали разницу между магом и адептом и считали, что ограбление адептов со слишком жирными кошельками — неплохой, пусть и чрезвычайно опасный способ заработка. В сознании тщеславного адепта, считающего себя в такой глуши чуть ли не повелителем мира, мысли, что кто-то решит напасть на него, места не нашлось.
— Ох ты ж, странник! — напоказ удивился прохожий, и обратился к товарищу. — Гля, с сумой, полной монет! Поделись монетами, странник? А мы тебя в живых оставим, сталбыть, и даже в трактире каком за твое здоровье выпьем.
— Опять слоумышленники, — притворно вздохнул Уолс. А потом — ударил заклинанием из самого обычного на вид посоха, превращая землю под ногами двойки в жидкий, но быстро твердеющий камень. Адепт был тертым калачом — точнее, считал себя таким, поэтому, едва увидев разбойников, пустил по земле поисковую волну — наработанный за годы навык, работающий за счет мастерства, даже не заклинание. Волна пробежалась по земле на сотню метров, но не нашла никого разумного, кто бы таился в кустах сидя, лежа или стоя. Здесь бы Уолсу и насторожиться — мужики выглядели слишком уверенно, хотя одинокий странник — чуть ли не визитная карточка практиков, странствующих по миру ради странствия. Но до момента использования заклинания мужики не выражали страха, лишь сосредоточенность. Матерились и визжали они уже потом.
А затем в спину практика врезался арбалетный болт, с наконечником, в который эти гении поместили осколки заряженного старта. Наконечник прошел мимо сердца, ровно в сантиметре от искры, повредив не только мышцы и легкое, но и половину энергоканалов. Под поисковую волну стрелок не попал — лежка в кроне дерева была устроена задолго до появления на этой дороге Уолса.
Пока адепт плевал кровью и пытался залезть в сумку с зельями, чтобы вытянуть оттуда заживляющую настойку, одновременно молясь, чтобы хруст стекла ему померещился, или не принадлежал той, заветной склянке, стрелок выпустил еще одну стрелу, но промахнулся — та прошила плащ и порвала кожу на запястье.
История о том, как истекающий кровью Уолс, получив в бок кинутым ножом, убил застрявших в ловушке разбойников, а потом, едва не теряя сознание, убил и лучника, могла потянуть на полноценный рассказ. Адепт иными вечерами делился этой историей с теми, кто готов слушать, и сейчас она казалась веселой.
Практик стал осторожнее, и занялся постепенным переосмыслением мира. Не сразу решил этим заняться, да и прозрел не сразу, за месяцы. Размышлял об усмешке судьбы, валяясь на дороге: не в силах встать, но и не умирая. Раздумывал, когда его отпаивали деревенские крестьяне, подобравшие путника. Соображал, создавая усилием мысли фигурки из глины — максимум, на который хватало его теперешнего мастерства. Прикидывал, когда ему не открыли ворота родной школы, даже не став слушать инвалида, и когда скитался между школами, уже не с целью зацепиться за любую школу, а ради интереса считающий количество отказавших в приюте. Заодно и мир смотрел. И очень удивился, когда его пустили в школу Утренней звезды — руководство признало мастерство и мужество человека, который с травмированными энергоканалами в одиночку прошел через часть пустыни. А еще школе требовался практик, умеющий чинить снующих по территории големов — благо, за годы странствий адепт отточил профильное искусство тонкой манипуляции с живым камнем если не до совершенства, то очень близко к нему — маленькие куклы стали его щитом и мечом.
Адепта устраивала маленькая трехлетняя передышка между странствиями. Нравилась пустыня под боком, по которой бегали твари редкие настолько, что их внутренностей хватило бы на покупку пары некрупных городов. Уолсу пришлись по душе опасности, на которых можно тренироваться, пытаясь построить собственный боевой стиль на остатках энергетики. Устраивал тренировочный зал, в котором можно отточить искусство боя на мечах, которое на высших стадиях развития могло поставить адепта второго ранга на ступень с адептом ранга третьего.
Практика привлекал заработок монет на монстрах. Хотя стартов, которые платила школа за нудную, но не слишком напряжную работу, хватало, чтобы жить комфортно. Нравились собственная комната, рабыня, неплохая ежедневная пайка. Но всего перечисленного было бы мало, если бы адепт не совершенствовал свои навыки с каждым разобранным големом, с каждым исправленным каменным конструктом. Путь на следующий ранг ему был закрыт, а вот потолка прогресса по профилю он ещё не достиг. Хотя, кто его вообще достиг?..