(как сейчас говорят)…»
Иными словами, Вознесенский не столько был умён и всезнающ, сколько ловко изображал из себя гения. Когда Сталин это окончательно понял, Вознесенский пал.
Берия же был действительно самобытной и крупной личностью. На фотографиях и кадрах кинохроники, запечатлевших его в публичной обстановке, Берия, да ещё со своими поблёскивающими стёклами пенсне, выглядит так, как будто ему сам чёрт не брат, то есть очень самоуверенно и даже заносчиво. Но если всмотреться в него на фото в неофициальной, бытовой обстановке (на отдыхе со Сталиным, с женой, сыном, с соратниками и помощниками на рыбалке), то можно увидеть подлинного Берию — весьма простого, скромного, незаносчивого и некапризного в быту человека. Можно понять, что то, что выглядело в деловой жизни Берии как поведенческая заносчивость, было на самом деле ярким проявлением непосредственности и эмоциональности предельно личностного характера.
Берия обладал огромной энергией, способной передаваться людям, незаурядной хваткой, мгновенной деловой реакций и… И природным постоянно развиваемым умом. Его ум и способности к научной (!) работе отмечал сам Капица — Капица с его-то несомненно огромным самомнением!
Берия был личностью и не задумывался — какое он производит впечатление. А впечатление на толковых и преданных делу людей производил неизменно большое. В том числе и на Сталина — без всяких там «книжиц», ловко извлекаемых в нужный для эффекта момент из кармана.
Берия был личностью! Вознесенский же (и ему подобные) не столько был, сколько казался, и поэтому тщился изображать из себя чуть ли не гения, относясь к окружающим — если, конечно, они были нижестоящими — свысока.
А теперь — Николай Байбаков…
Я уже писал в примечаниях к дневнику Л.П. Берии, что если проанализировать жизненный путь Н.К. Байбакова, то можно лишь удивляться чутью Лаврентия Павловича, заметившего в своём «нефтяном» сотруднике времён войны и послевоенных лет что-то «не то».
Нет, Николай Байбаков, в отличие от Николая Вознесенского, гения и избранного из себя никогда не корчил. Он был скромнее и профессиональнее. Вспоминая Пушкина, можно сказать, что он «денег, славы и чинов, спокойно, в очередь добился». Хотя нередко Байбаков возвышался в СССР и в обход очереди на служебной лестнице. Не без поддержки того же Берии.
Что ж, в Стране Советов — в сталинские времена, а потом ещё долгие годы по инерции — умели замечать и поднимать толковых работников.
Но при всех внешних работоспособности и профессионализме Н.К. Байбаков (точнее — Байбак, поскольку его настоящая фамилия звучала именно так) не был человеком стойких внутренних убеждений, зато всегда умел выплыть из тех или иных карьерных передряг. Он пережил временные спады карьеры при Сталине и Хрущёве и даже при Брежневе, но в целом возвышался в служебной «табели о рангах».
Кто-то может сказать, что всё объяснялось управленческим опытом и талантом Байбака. И ему действительно нельзя отказать ни в том, ни в том. Но вот принципиальность…
С ней-то у Байбака и ему подобных высших чиновников хрущёвщины и брежневщины оказалось слабо. Пожалуй, не в последнюю очередь поэтому в годы руководства Байбака брежневским Госпланом окончательно сложились экономические условия для развала СССР, против которого Байбак не протестовал. Он спокойно ушёл на пенсию при Горбачёве в 1988 году, хотя впереди у бывшего сталинского наркома было ещё двадцать лет жизни.
Не протестовал Байбак и против Ельцина с Путиным. К началу XXI века Байбак остался, пожалуй, единственной бесспорно крупной живой исторической фигурой нашей новейшей истории, но доживал он долгую жизнь бесцветно и бесконфликтно с режимом. До 2007 года был главным научным сотрудником Института проблем нефти и газа РАН и занимал хлебный пост вице-президента Международной топливной энергетической ассоциации.
И доживший почти до ста лет Байбак-Байбаков, и расстрелянный сравнительно молодым Вознесенский любили — перефразируя известное выражение К.С. Станиславского — себя в Советской власти, а не Советскую власть в себе. Советское государство было для них в первую очередь не способом усиливать мощь их Родины и улучшать жизнь её народов, а способом обеспечивать себе безбедную и высокопоставленную жизнь.
А для облитых Байбаком в 90-е годы грязью Берии и члена Политбюро Л.M. Кагановича их посты означали в первую очередь их обязанность и долг работать на Советскую Державу, на её мощь, процветание, и её уверенное и великое будущее.
В те же дни 1991 года, когда Байбак присматривал себе тёплое местечко в надвигающейся «постсоветской» «Россиянин», ещё живой Каганович, глядя на вакханалию агонизирующей «перестройки», сказал: «Это — катастрофа».
Но Каганович был убран из государственного руководства Хрущёвым и хрущёвцами в 1957 году, а Байбак занимал один из высших государственных постов до 1988 года и так и не возвысил свой голос в защиту социализма и плановой экономики.
Не знаю, осознал ли Лазарь Каганович хотя бы под конец жизни, что катастрофа 1991 года имела своим началом тот антибериевский Пленум в июле 1953 года, где и Лазарь Моисеевич очень поспособствовал хрущёвскому делу очернения Берии. Мне почему-то кажется, что осознал — в отличие от упрямого Молотова, так и не простившего Берии того, что Берия был ярче и талантливее его.
Что ж, вышло, как вышло…
Автор книги «Кто вы, Лаврентий Берия», заслуженный юрист России Андрей Сухомлинов — единственный, кто получил возможность уже в наше время изучить «следственные дела» Берии и его ближайших соратников.
Сухомлинов морально не реабилитирует Берию, но не делает этого, как мне кажется, потому, что, как юрист, он профессионально осторожен и не хочет «дразнить гусей». Однако все действительно достоверные сведения в его книге объективно свидетельствуют только в пользу Берии.
В том числе и вот такие:
«Сослуживцы Берия, которые живы и сейчас, отмечают, что он, хотя (? — С.К.) и был строг, но быстро «отходил», обиды забывал (у Хрущёва было точно наоборот. — С.К.)…
…В здание «Лубянки» заходил со служебного входа, центральным не пользовался. Ветераны рассказывают, что особых пристрастий у него не было. Крепких напитков не пил, не курил, на охоту не ездил, любил рыбалку, особенно увлекался ею во время работы в Закавказье…
…На досуге любил на даче посмотреть кино. Особенно нравился ему мексиканский боевик «Вива, Вилья!», где главный герой — революционер — борется за свободу своего народа…
…Его хобби — строительство и архитектура… Ветераны архитектуры и градостроения в один голос говорят, что такой вид домов, которые мы сейчас называем «сталинские» — большие, монументальные, с высокими потолками и просторными помещениями правильно было бы назвать «бериевскими», потому что… многие идеи… исходили именно от него…
Между прочим, свою служебную дачу в Гаграх Берия спроектировал сам…»
И это не всё, что узнал Сухомлинов о подлинном Берии как человеке. Его бывшие подчинённые вспоминают, что Лаврентий Павлович хорошо стрелял, часто приходил на стрельбы своей личной охраны, план боевой подготовки которой составлял лично. Свои мишени проверял при всех, показывая, что скрывать ему нечего. По поводу слабых результатов подсмеивался и говорил: «Вот так и собираешься охранять министра? Может, тебе сначала потренироваться где-нибудь в Магадане?»
Но «всё оставалось шуткой, и никаких выводов не следовало».
Сухомлинов же, со слов подчинённых Берии, пишет, что характер у Берии был твёрдый, решения принимал смело, без оглядки…
Невестка Берии Марфа Максимовна Пешкова (внучка Максима Горького) рассказывала Сухомлинову, что ничего плохого о своём свёкре как человеке не знает. Она с Серго жила в одном особняке с Берией с 1947 года, когда вышла замуж. Спальня Берии и его жены была на втором этаже. Там стояла небольшая штанга: для утренней разминки.
У молодожёнов был отдельный вход, поэтому в рабочие дни Марфа свёкра почти не видела, он был всё время на работе или в командировках. Встречались на даче, куда он приезжал в субботу вечером. В воскресенье всей семьёй до обеда часами «резались» в волейбол.
Обожал внучек, гулял с ними по лесу, дарил подарки. Всегда был чисто выбрит и красиво одет.
Это полностью контрастирует со «свидетельствами» относительно поведения Берии с людьми, которые мы находим в речах антибериевского Пленума 1953 года, в «показаниях» Меркулова, Кобулова и других «подельников» Берии, а также в ряде воспоминаний бывших «сталинских наркомов», доживших до «катастройки». При этом что интересно! Отрицательные «свидетельства» совпадают настолько подозрительно точно, что невольно начинаешь думать, что все они сделаны под одну копирку.
Впрочем, так оно, скорее всего, и есть!
Зато нечиновные люди (хотя и ряд элитных мемуаристов тоже, например академик Юлий Борисович Харитон) вспоминают о Берии как о человеке привлекательном и добро отзываются об облике и поведении Берии.
Вот еще одно подобное воспоминание…
В дневнике Л.П. Берии, в записи от 5 мая 1951 года, есть такие строки: «На здание у Красных Ворот успели поставить к празднику Шпиль. Молодец Абрамов. Спокойный русский парень, талант, говорить приятно. Хорошо с такими ребятами работать. Воспитали смену...»
Вряд ли я смог бы установить, о ком и чём идёт речь, если бы — есть, всё же, над нами бог — как раз во время подготовки дневников к печати один из моих коллег не порекомендовал мне умную книгу И.И. Чигорина о Сталине, на которую я уже ссылался.
В этой книге я и нашёл ответ на вопрос — что же это за Абрамов такой? Оказалось, что Виктор Михайлович Абрамов, которому в 1951 году исполнилось 43 года, был проектировщиком и строителем высотного здания у Красных ворот. Он применил там крайне дерзкий новаторский способ временного укрепления грунта-«плывуна» под фундамент, попросту заморозив его. Огромное здание строилось с расчётным отклонением от вертикали (своего рода аналог Пизанской «падающей» башни), а после размораживания грунта должно было медленно качнуться (!) в обратную сторону и занять строго вертикальное положение. Только инженер может понять всю самобытность этого замысла, но только, как я догадываюсь, инженер-строитель (лично я — инженер-зарядостроитель, что означает нечто иное) может в полной мере понять всю рискованность идеи Абрамова. Однако всё закончилось блестяще.