«Бог поругаем не бывает», – так
сподвижников учил апостол Павел.
Незримый щит от варварских атак
Спаситель у Небесных врат поставил.
Бесчестье, что претерпит лик святой,
прообраза святого не коснётся,
как сор в ковше с колодезной водой
не обесценит чистоты колодца.
Но чем ответит на угрозу тот,
кто может отравиться ядом скверны,
которою в оклад или киот
плеснёт иконоборец суеверный?
Всё живое (на псалом 150)
«Всякое дыхание да хвалит
Господа», – учил пророк Давид…
Если наводненьем город залит,
всё живое выплыть норовит!
Слышите? Взывая о пощаде
на невнятном людям языке,
запертые тонут в зоосаде
птицы в клетке, звери в закутке.
Город, человеческий виварий,
где себя же сами потрошим,
кару заслужил, но малых тварей
надо ли казнить в укор большим?
Жест
Господа, ситуация – швах?
И счастливый не выпадет жребий?
…Так сияют кресты на церквах,
что почти растворяются в небе!
Этот блеск – достоянье моё:
и резные рельефы на фризах,
и оклады икон, и шитьё
на парчовых покровах и ризах.
Я люблю облаченья владык,
позолоту алтарных наверший
и звучащий с амвона язык,
не знакомый с понятьем «умерший».
В нём покойный «усопшим» слывёт:
в Судный день он восстанет из гроба.
В нём славянское слово «живот» —
это жизнь, а не чья-то утроба.
Господа, я ответствую вам
непочтительным уличным жестом,
если вы объявляете храм
заурядным присутственным местом.
Богородице-Рождественский мужской монастырь города Владимира
Страстная пятница
День походит на прочие. Совесть чиста.
Только мнимая это похожесть.
Потому что сегодня бичуют Христа.
Озираюсь, от ужаса ёжась.
Я смотрю из московских болотистых мест
на пустыню, где сухо и глухо,
где Спаситель не бросит вовеки свой крест
за посулы лукавого духа.
Я менял на гроши и талант, и талан,
то впадая в хандру, то куражась.
Горстка медных монет оттянула карман,
и на сердце осталась их тяжесть.
Этот день… Он пополнит пристойные дни.
Ведь в толпе, не поверившей чуду,
я не стану кричать, как другие, «распни».
Я отважно безмолвствовать буду.
Время
Мужней ласки знать
не случилось Деве.
Божья благодать:
плод в пречистом чреве.
Спит под сердцем Сын.
Ей не в тягость бремя.
В день Его родин
обновится время!..
Ясли для скота
в светлую обитель
обратила Та,
Кем рождён Спаситель.
Вся земля грешна.
В мире, полном свинства,
праведна одна
радость материнства.
Ангел Гавриил
зорькою весенней
Ей не говорил
о цене Спасенья…
Звезда
На чьи слова откликнется молва?
Народ один – и на торгу, и в храме…
Рождественской звезде лишь три волхва
доверились и вслед пошли с дарами.
Далёк до Вифлеема путь… Но вот
промеж домов, заборов и поленниц
открылся чужеземцам скальный грот —
вертеп, где по ночам ютился скот.
Там в яслях, на соломе, спал Младенец.
Увидели волхвы, что шли не зря,
что золотом, и ладаном, и смирной
они почтут Небесного Царя
в пещере, ставшей светлой и обширной…
В ком образ Божий, не теряй лица!
В миру, где путаются зад и перед,
найдутся три упёртых мудреца,
которые в твою звезду поверят.
Дивный остров
Как на Ладоге волнам
надоест о берег биться,
так и примет Валаам
судно, ладное, как птица.
На гранитном островке
посреди озёрной чаши,
будто меч на оселке,
души выправятся наши.
Зелёный взрыв
На исходе Фоминой седмицы,
еле различимая сперва,
в скверах будто взорвалась листва,
и в тепле затенькали синицы.
После вьюги, жёстче власяницы,
и грозы, валившей дерева,
в зелень облекается Москва,
чередуя лён, шелка и ситцы.
Солнышко садится, озарив
улицу: с неё зелёный взрыв
смёл остатки траурного крепа.
Смерти нет: в горах Святой Земли
жёны-мироносицы ушли
с полным сердцем из пустого склепа.
Жёны-мироносицы перед Господом. Фреска в монастыре Высокие Дечаны. Сербия. XIV век
Воспоминание о Великой субботе(Подпись под фотографией)
Святили пасхальную снедь допоздна.
Был день вечереющий всё ещё светел.
Сосуд водосвятный, исчерпав до дна,
наполнили вновь. И никто не заметил,
что некто нездешний, сутулясь, вошёл
во храм, посвящённый блаженной Матроне,
что голову гостя венчал ореол,
похожий на нимбы святых на иконе.
С тоской, как любой, кто дожил до седин,
с надеждой, как должно причастному к тайнам,
всё это лишь после увидел один
фотограф-любитель на снимке случайном…
Поклонение волхвов
Худы дромадеры, а бегают шустро;
пора покормить бы, но время не ждёт,
ведь Тот, на Кого уповал Заратустра,
в загоне воловьем родится вот-вот.
Святому семейству последний из гротов
держатель ночлежки отвёл на постой.
Спешите, верблюды: судьба звездочётов,
а значит, и ваша – поспеть за Звездой.
Она заблестит над пещерою нищей,
дарами украсится глиняный пол…
И спящий Младенец увидит, как пищей
с верблюдами делятся ослик и вол.
Шитьё
Жена вышивает икону.
На рамке – льняная канва.
И бисер подобран по тону,
как в песенной книге слова.
Писал Богоматерь и Сына
апостол-иконник Лука.
Склонилась над образом Нина
в заботе, которой века.
Невидимы наши вериги:
у вас, у меня, у неё…
Быть может, весомее книги
стеклянное это шитьё.
Мы
Что за крест уготован России
за великие наши грехи?
К Богородице Деве Марии
обращаю мирские стихи.
Походатайствуй, Матушка Божья,
перед Сыном Своим за того,
кто прощения ждёт у подножья
золотого престола Его.
Мы зовёмся народом единым,
но идём в одиночку на Суд.
Виноватых ищи по сединам.
Молодые пускай подрастут…
Над туманом
Над туманом по утрам и вечерам,
освещаемый пологими лучами,
золочёными крестами блещет храм,
будто жаркими молельными свечами.
Тот (не к ночи будь помянут), кто готов
блеск небесный заслонить от православных,
отлетает от сияющих крестов,
как хвороба от огня свечей заздравных.
Есть на стыке тьмы и света та черта,
та граница между явью и обманом,
где душе необходима высота,
позволяющая видеть над туманом.
Храм в Академгородке
Новомученики, исповедники —
всех имён по Сибири не счесть.
Их духовные дети, наследники,
эту церковь назвали в их честь.
На высоком яру Енисея
прихожане, чьё скудно житьё,
зову сердца перечить не смея,
двадцать лет возводили её.
Поспешайте, клиенты мамоны,
чьи кумирни растут как грибы,
подставляйте, косясь на иконы,
для елеопомазанья лбы…
Доминанта
Чтил народ порою достославной
правило, похвальное весьма: