не к похоти, но к близости духовной,
которая не умерщвляет плоть,
но освящает связью безгреховной.
А выше братской жертвенной любви
привязанности нет – когда сражаться
выходит, завещая: «Брат, живи!» —
поборник света против святотатца.
Наперекор усталости своей,
всё больше приносящей огорчений,
случалось ратоборствовать и ей
с приверженцами сект и лжеучений.
А с верными – делила стол и кров,
а бедным – раздала даров немало;
из рабства выкупала должников
и церкви и больницы открывала.
Молодушкой счастливая в любви,
она с любовью к ближним относилась
и «Господи, спаси, благослови!»
твердила, принимая жизнь как милость.
И дал Господь ей завершить труды:
в пути домой её ждала кончина —
в Никомедии, в паре дней езды
до будущей столицы Константина…
В конце дороги, на витке крутом,
коль скоро недостанет сил и веры,
припомните историю о том,
как встарь, в четвёртом веке новой эры,
Животворящий Крест на Божий свет
изъяла из языческого плена
паломница восьмидесяти лет —
воистину прекрасная Елена.
За долгие столетья в сотни мест
за частью часть успел переместиться
раздаренный церквам Господень Крест.
Не в каждом храме есть его частица…
В Елоховском соборе, у стены,
хранится в раке, от амвона слева,
в числе святынь, которым нет цены,
щепица от Креста – Честного Древа.
Погрязшие в обыденности, мы
сюда приходим редко. Но отсюда
и мистики, и трезвые умы
уходят с чувством, что коснулись чуда…
Пусть выше звёзд Христовы небеса,
а наше небо – просто атмосфера,
творит под ним земные чудеса
не знающая равных сила – вера.
Врачеватель
Памятник святителю Луке Крымскому в Красноярске. Скульптор Б. И. Мусат, архитектор С. М. Геращенко. Фото 2004 года
Точен как часы московский скорый.
Утро. Феодосия. Вокзал.
Я в гостях у города, который
«Божьим даром» древний грек назвал[3].
Кто здесь только ни бывал! Руины
Кафы генуэзской до сих пор
помнят властный шаг Екатерины,
взявшей Крым под русский омофор.
Пушкин погостил тут пару суток.
Ночью, морем следуя в Гурзуф,
чудные стихи, к стихии чуток,
он слагал, до света не уснув.
Айвазовский – вовсе свой, из местных.
Грин – провёл тут пять счастливых лет…
Сколько их, известных и безвестных,
кто оставил здесь достойный след!
Близ Архиерейского подворья
установлен бюст на пьедестал.
Имя это знаю с давних пор я,
а впервой – в Сибири прочитал.
В Красноярске, в скверике у храма,
это имя вписано в гранит.
Вдалеке от гомона и гама
кто изваян? Чем он знаменит?
За его спиною виден ватник —
жаловали власти им не всех.
Старец в клобуке суров, как ратник,
рясой заменивший свой доспех.
Он и был, по сути, Пересветом,
выковавшим скальпель из меча:
отсекает вредное ланцетом
твёрдая, как сталь, рука врача.
Доктор со шляхетской родословной —
Войно-Ясенецкий. Так в мирской
жизни звался пастырь, а в духовной
стал архиепископом Лукой.
Церковью за тягостное бремя —
верное Спасителю житьё —
он прославлен в нынешнее время
в лике исповедников её.
Пращуры героя – белорусы,
шляхтичи из витебских бояр.
В прежние степняцкие улусы
ехали на юг и млад и стар.
Путь проложен был Екатериной.
В Керчи, близком русичам краю,
бедный сын фамилии старинной
начал дело и завёл семью…
Мальчика назвали Валентином.
В Киеве, где стал служить отец,
тягу к рисованию, к картинам
всё сильнее чувствовал юнец.
Но, стремясь полезным быть народу
в жизни, полной горестей и бед,
детскому пристрастью не дал ходу:
выбрал медицинский факультет.
В девятьсот четвёртом под Читою
раненых лечил во дни войны.
С тою, что звалась «сестрой святою»,
он потом объехал полстраны.
С Анною Васильевной Ланскою
доктора свела его мечта,
ставшая профессией мирскою,
в госпитале Красного Креста.
По веленью долга, не за славой
вместе с милосердною сестрой
на войну с японскою державой
за Байкал уехал наш герой.
Дав обет безбрачия, девица
прежде отказала двум врачам.
Третьего отказа не случится.
Боже, он же снится по ночам!
До чего хорош: высокий, статный…
В госпитале женский персонал
весь как есть, и штатный, и нештатный,
по хирургу новому вздыхал.
Ревновала… Право, без причины.
Что плели завистницы – враньё.
Потому что, кроме медицины,
не было соперниц у неё.
Вышла из военного горнила
крепко обожжённою страна…
Сколько городов и сёл сменила
вместе с мужем верная жена!
После госпитального отряда
ждал их захолустный неустрой:
часто вся лечебная бригада —
только врач на пару с медсестрой.
Скальпель – не художественный шпатель:
грубого разреза не затрёшь.
Твёрдо помнил земский врачеватель:
не чужой, а брат идёт под нож.
Опыт, обретённый в эти годы,
мягко выражаясь, был немал.
Всё он мог и смел! И даже роды
трижды сам у Анны принимал…
Дети – на жене, а муж – добытчик:
занят либо службой – во главе
земских полунищенских больничек,
либо – диссертацией в Москве.
В город, что прослыл в народе «хлебным»,
прибыл он в семнадцатом, весной.
Не один – со всей семьёй: целебным
будет южный климат для больной —
для жены, настигнутой чахоткой…
Анне полегчало, вот те крест!
Но болезнь безжалостною плёткой
резко подхлестнул его арест.
Поводом для этого ареста
стал навет: пьянчуга-санитар,
чтобы не лишиться в морге места,
первым главврачу нанёс удар.
Вор и алкоголик, сущий шлёндра
врал чекистам, будто наш герой —
враг советской власти, то бишь контра,
и за белых, стало быть, горой.
Дело было в городе Ташкенте,
шла и здесь гражданская война.
Врач врага не видел в пациенте:
пролитая кровь у всех красна.
Спас врача от верного расстрела
помнящий его партийный чин.
Анна же, как свечка, догорела.
Позже был открыт пенициллин…
В тридцать восемь лет ушла, скончалась
горячо любимая жена.
Четверых мальцов – такая жалость! —
на вдовца оставила она.
Над его детьми взяла заботу
медсестра, бездетная вдова…
Он же с головой ушёл в работу.
В церковь чаще стал ходить. Права
пастырей отстаивал в Ташкенте.
И сказал, дивясь его речам,
сам архиепископ Иннокентий:
«Доктор, быть священником бы вам».
Врач почёл совет подобным чуду
и в ответ на вещие слова
молвил: «Хорошо, владыко, буду,
если воля Божья такова».
Мог ли знать он, сколько лет в запасе
до гонений, ждущих впереди?
Лекции читал студентам – в рясе
и с крестом наперсным на груди.
Бремя зрелых лет, кричаще пёстрых.
Детство, юность, как вы далеки!..
В сорок шесть профессор принял постриг
с именем апостола Луки.
Врач, евангелист, иконотворец,
веру сохранивший в чистоте,
и до самой казни – ратоборец,
чьё оружье – слово о Христе, —
вот пример для пастыря с ланцетом.
Вскоре стал епископом Лука,
но остался медиком при этом.
Как двойная ноша нелегка!..
Церковь лихорадил учинённый
Троцким и компанией раскол.
Пастырь арестован, обвинённый
в том, что против «обновлевцев» шёл.
Камера в Ташкенте – лишь начало.
(Раньше бы сослали в монастырь.)
Время испытания настало.
Туруханск… Поморье… Вновь Сибирь.
Накануне первого изгнанья
к пастырю пожаловал в тюрьму
важный чин и в ходе дознаванья
задал роковой вопрос ему.
Узник не хулил уклад советский,
и чекист вопрос поставил так:
«Кто вы, доктор Войно-Ясенецкий?
Друг ли наш иль враг?» – «И друг, и враг.
Если бы не крест христианина,
стал бы, коммунистом, верно, я.
Но гоненья ваши – вот причина,
почему мы с вами не друзья»…
Он прошёл Бутырку и Таганку,
где встречал знакомых и коллег.
Душу, по природе христианку,
он сберёг от зла в недобрый век.
Скольких озарений и открытий
мир лишился только потому,
что из «человечьих общежитий»
их обслуга делала тюрьму!
Стража дозволяла лишь немногим
рисовать, писать, изобретать…
Вряд ли был уклад излишне строгим
к тем, кто душегуб, мятежник, тать.
Но ни в чём таком не виноватых
сколько пострадало не за чих?
Их держали в тех же казематах,
где томились прежде судьи их…
Сослан врач в низовья Енисея,
в Туруханский край, где прежде жил
в ссылке Сталин, горько сожалея,
что бежать отсюда выше сил.