Отче правый! Волею благою
Ты сближаешь столь не близких чад…
Срок придёт – и бывшему изгою
Сталинскую премию вручат.
Он и в ссылке словом и ланцетом
врачевал заблудших и больных.
Был и злой зимой, и хмурым летом
доктором и пастырем для них.
Жизнь везде готовила подарки.
Сосланный в Архангельск, наш герой
жил в дому потомственной знахарки.
(Ссылка та была уже второй.)
Женщина готовила составы:
с почвой, прокалённой в чугунке,
свежую сметану, мёд и травы
смешивала тщательно в горшке,
на гнойник лекарство наносила —
и оно высасывало гной.
Главная целительная сила
в почве содержалась, в ней, родной.
Сколько лет поморскому рецепту?
Уж не те ли снадобья внесли
в свод сказаний собственную лепту —
быль о силе, взятой от земли?
Ссыльный доктор (экое нахальство!),
выказав неслыханную прыть,
вынудил врачебное начальство
травницу в больницу пригласить.
Выделили место для знахарки;
та землёй лечила земляков,
он же изучал её припарки,
разные для разных гнойников…
После ссылки ради общей цели
вызвал он поморку в Туркестан.
Но властям завистники напели:
Войно-Ясенецкий – шарлатан.
(Мог бы с ярлыком подобным Флеминг
в плесени открыть пенициллин?
Мир без дерзких версий и полемик
тесен для научных дисциплин.)
Так настал конец экспериментам
с цельбоносной силою земли.
Время расставания с Ташкентом
близилось меж тем. За ним пришли…
Чудом выжил под тюремной крышей.
В третью ссылку изгнан – как «шпион».
Грянула война. Приказом свыше
доктор в Красноярск переведён.
Город в средостении России
превратился в госпиталь сплошной.
Ссыльный гений гнойной хирургии
здесь лечил израненных войной.
После обязательной молитвы
он страдальца осенял крестом
и мечом врача – острее бритвы —
смерть смирял в боренье непростом.
И не знал он горестней моментов,
чем переживанье неудач,
хоть терял на сотню пациентов
только одного искусный врач.
Сам лечил и помогал советом
всем коллегам в центре краевом.
Помнят земляки мои об этом,
как бойцы – о братстве фронтовом.
Так ли важно, где прописан точно
лучший город молодости всей:
в Западной Сибири иль Восточной,
коль рубеж меж ними – Енисей?
Главное, стоит в речной долине,
на яру, что и доселе крут,
университетом ставший ныне
прежний медицинский институт.
Чтобы не попасть в полон немецкий,
он из центра выехал сюда.
Здесь профессор Войно-Ясенецкий
курс читал в военные года.
Здесь его труды по хирургии
позже изучал мой старший брат…
Где вы нынче, люди дорогие?
Ох, высок небесный вертоград!
Я молюсь под сводами святыми,
и вдвойне молитва горяча:
альма-матер брата носит имя
мудрого святителя-врача.
Смысл войны, священной для народа,
где на гибель шёл за брата брат,
диктовал для доброго исхода
к вековечным ценностям возврат.
Разве православный – не союзник
тем, кто мир зовёт за братский стол?
Только сжёг невежда-кукурузник
все мосты, что прежний вождь навёл.
Не забыть хрущёвских лет, богатых
язвами отеческой земли!
На моих глазах в шестидесятых
Божий храм в родном селе снесли.
Много лет спустя сгорела школа.
Нынче пишут: вымерло село…
Таяли деревни, следом – сёла.
Так в державе «укрупненье» шло.
Тесно в городах? За что боролись…
С верхних этажей спуститься вниз б!
Красноярск – он тоже мегаполис:
средняя высотка – двести изб.
Вот и я уже не перестрою
быт в многоэтажном городке…
Но вернёмся к нашему герою —
доктору-святителю Луке.
Он слывёт в миру Лукою Крымским
за своё служение в Крыму.
Странническим, то есть пилигримским,
был и остаётся путь к нему.
А вершиной докторской карьеры,
коль уместен этот термин тут,
стал на стыке знания и веры
тысячи солдат сберёгший труд.
Ссыльного вернуло государство
и закрыло «шитые» дела.
Пастырю за многие мытарства
Церковь честь и славу воздала.
Сталинская премия – за книги:
у врачей на них поныне спрос.
Святопочитанье – за вериги,
что незримо исповедник нёс.
С ношей арестанта-горемыки
пастырь свыкся: время таково.
Пущим грузом стала для владыки
трудная судьба детей его.
В каждом деле важные персоны
с камушками льда взамен сердец
им чинили всякие препоны:
как же, «враг народа» их отец!
Толки шли: «Видали хитрована?
Хочет быть апостолов святей.
Лучше бы отрёкся он от сана
ради четверых своих детей»…
Благ подвижник. Благи семьянины.
Дом – оплот, и келья – бастион…
Шло по знойным землям Палестины
множество людей с Христом, и Он
им сказал, по слову очевидца,
что из них учеником Его
тот не станет, кто не отрешится
от всего, что нажил. От всего.
Еду в Симферополь, где владыка
паству окормлял пятнадцать лет.
Странники от мала до велика
в храм Луки торят и ныне след.
В Троицком соборе, в полумраке,
медленно иду к мощам святым,
бережно хранимым в дивной раке:
в дар её от греков принял Крым.
Приложусь к мощам. Затеплю свечи.
В тишине побуду полчаса.
Я не жду чудес от этой встречи,
ведь не в нашей власти чудеса.
Факты сверхъестественных явлений,
что считают скептики за брёх,
коренятся в мире измерений,
чьё число поболе наших трёх.
По мольбе к угоднику святому
может дать просимое Творец…
Многого прошу ли? Мира – дому.
И тепла – для выстывших сердец.
Здесь же, рядом с Троицким собором,
есть музей святителя Луки.
Странники, нельзя спешить с обзором:
спешные шаги неглубоки.
Здесь я вижу первые изданья
книг врача с рисунками его.
Вижу инструменты, чьи названья
из больных не помнит большинство.
Удивляюсь рясе повседневной —
право, с богатырского плеча.
Узнаю об участи плачевной
травницы – сподручницы врача.
Умерла в Архангельске, в грошовой
комнатке: причиной стал угар.
С Верою Михайловной Вальнёвой
попрощаться шли и млад и стар…
Странники, Господь благоволит вам:
целый том исписан от руки
теми, кто излечен по молитвам
у мощей святителя Луки.
Как в минуты слабости душевной,
зная, что не сладишь с кривдой сам,
сдерживать себя и с речью гневной
всё ж не обращаться к небесам?
Словно бы возьмёте в руки щит вы
в самые глухие времена,
вняв истолкованию молитвы,
что Ефремом Сирином дана.
Пушкин изложил её стихами.
Смысл её – святителем Лукой
с простотою проповеди в храме
обозначен публике мирской.
Кто же не мечтал – и вслух, и втайне —
быть успешным, стать известным всем?
«Дух любоначалия не дай мне», —
молит Бога праведник Ефрем.
Что такое этот дух тлетворный,
сказано святителем Лукой:
тяга к верховенству, зуд упорный
властвовать над массою людской.
Дух любоначалия веками
ядом насыщал и кровь, и плоть.
Двигало оно еретиками,
жаждавшими Церковь расколоть.
Двигало оно бунтовщиками,
звавшими разрушить мир господ.
Двигало порочными умами,
тонко развращавшими народ.
В мире эта страсть владеет всеми:
всем желанны блага и почёт.
Между тем несчастье входит в семьи,
где детей лишь первенство влечёт.
Высшие места – удел немногих:
тех из нас, кого отметил Бог.
Быть внизу не стыдно – и убогих
ставит Он на путь, что так широк.
Нужно дар, полученный от Бога,
взращивать и помнить: нелегка
верная призванию дорога…
Вот что говорил святой Лука.
Так он сам и жил. Не рвался к власти,
но, когда Небесный наш Отец
к подвигу призвал, – презрев напасти,
пастырь стал властителем сердец.
Да, сердец, ведь не умом, а сердцем
чувствуем и боль и радость мы.
Он внушал своим единоверцам,
что вернейший путь на свет из тьмы,
путь к прозренью, к важному открытью
не опишешь цифрой иль письмом;
что познанье сердцем, по наитью,
выше, чем познание умом.
Лучше нас, мужчин, таким искусством
женщины владеют искони:
холодность ума мужского – чувством
сердца своего мягчат они.
Женственность и мужество слиянны
в браке – и полней союза нет…
Так он говорил – и шёпот Анны
«Да, любимый» слышался в ответ.
Знаю, долго жить в России надо,
чтоб мечта сбылась перед концом.
Только бы в пути не сбиться с лада,
избранного для тебя Творцом!
Пусть не церемонится с тобою
наша новоявленная знать,
вспомни муки тех, пред чьей судьбою —
стыд свои обиды поминать.
Станет худо – перечти хотя бы