себя чрезвычайно корректно, мысленно напрягая мышцы, — где-то вычитал, что таким образом создается поле из обольщающих флюидов.
Дэвид Смизерс наслаждался солнечным Лондоном — нечастое и упоительное зрелище! — и фланировал по Сент Джеймс-парку, куда прибыл за час до аудиенции у шефа, сидевшего в отделе исследований на Даунинг-стрит. Суетливые туристы, как обычно, завороженно смотрели на королевских конногвардейцев, увековечивая их на фото и видео, худой негритянский юноша старательно обстригал машиной лауны, на которых взрастилась Британская империя, бородатый бомж на скамейке смачно жевал гамбургер, выпуская изо рта ярко-красный кетчуп, ничего не менялось, все было как всегда.
Сэр Хамфри Браун сидел за столом, заваленным бумагами, однако взор его был отвлечен от государственных дел и устремлен в нижний ящик стола, где лежал последний номер «Пентхауса» с весьма выразительными фотографиями. Сэр Хамфри был человеком жизнелюбивым и считал, что любовь составляет единственный смысл человеческой жизни, философские рассуждения на этот счет он категорически отметал и сводил это высокое слово к нормальным половым отношениям, гомо-или гетеросексуальным. «Пентхаус» отставал от жизни и не разнообразил сюжеты, все одно и то же, назойливо и угнетающе невыразительно, слава богу, под «Пентхаусом» таился более смелый порножурнальчик, там радовали глаз приключения онанирующей девицы на лошади и несколько монашек в белых шляпах, в компанию которых залетел со спущенными штанами здоровенный солдат.
Раздался гудок селектора, секретарша (старая ведьма, которую он опасался уволить из-за ее склочного характера) доложила о прибытии Дэвида Смизерса, это было скучнее, чем игры монашек, и сэр Хамфри с грустью задвинул ящик и встал, придав своему лицу выражение служебной озабоченности.
— Что там стряслось, Дэвид? Почему вы настаивали на командировке в Лондон? Неужели мы не могли обсудить все дело с помощью шифровальной связи? — говорил он мягко и без раздражения, одной рукой пододвигая Смизерса к кожаному дивану, рядом с которым на низком столике старая карга уже сервировала кофе.
Недолго думая, Дэвид вынул пакет с фотографиями и положил их перед шефом. Сэр Хамфри небрежно засунул руку в пакет и несколько минут, наморщив лоб, молча рассматривал фото. Смизерс чутко следил за выражением его лица, на нем прочитывалось любопытство, и только. Наивному Дэвиду было невдомек, что в черепной коробке шефа развернулся целый спектакль, куда кроме себя и двух своих нежных подружек он втянул и датского дога, решая одновременно и сложные финансовые вопросы: во сколько обойдется и аренда дога, и согласие его партнерш.
— Кто это? — спросил сэр Хамфри, очнувшись от своих мыслей.
— Это жена военного атташе Хвата и ее кобель Антон. Все получено нашим человеком в каирской контрразведке, который нацелен на разработку этой четы.
Это радикально меняло дело, вообще одно упоминание о русских напрочь выбивало любой романтизм, особенно в компании с кобелем и двумя лесбиянками.
Дело совершенно экстраординарное, сверхсекретное.
— Не надо говорить открытым текстом даже в моем кабинете. Давайте сразу же дадим всем клички. Значит, Антон? Может быть, Чехов? Неплохой псевдоним.
— Уж лучше Антони Иден, — слегка пошутил Дэвид.
— Антоний и Клеопатра. — шеф задумался, он не пропускал ни одного спектакля в Королевском шекспировском, где у него была масса друзей. — Впрочем, псу можно не давать клички, ведь не заводить же на него дело? Хотя. для конспирации это необходимо. Итак, пес — Антоний, она — Клеопатра, а муж пусть будет Цезарем.
Обеспечив полную конспирацию, приступили к делу.
Вся история выходила за обычные рамки, и в любом случае о ней требовалось доложить премьер-министру, дабы продемонстрировать мощь и старательность подведомственной сэру Хамфри службы. Пикантность ситуации заключалась в том, что пост этот занимала женщина с твердым и беспощадным характером. В каких тонах вести разговор, дабы не смутить чувств железной леди?
По команде шефа подняли архивы и обнаружили там недавний запрос из ЦРУ по поводу Хватов. Смизерс даже покраснел от негодования: значит, Ростоу тоже активно его разрабатывал, а не просто поддерживал официальный контакт с военным атташе, как сообщал Иссам.
Вечером Смизерс вместе с приехавшим из Йоркшира двоюродным братом отвел душу на собачьих бегах, сидели в застекленном ресторане со скудной кухней (гороховый суп, полусырой ростбиф с вареной картошкой), собаки яростно вырывались из своих клеток и мчались наперегонки под улюлюканье зрителей, возвращая Дэвида к мыслям об Антонии и Клеопатре.
Впервые в году на Каир упали легкие капли дождя, небо смилостивилось, и покрытая пылью вечнозеленая зелень вмиг отряхнулась ото сна и ожила. Держа на поводке ирландское великолепие, Иссам вошел в парк и начал поиски резидента Василия Осоргина, который вскоре обнаружился на освещенной фонарями аллее вместе с важным котом, тоже на поводке. Осоргин не любил засиживаться на работе и, к облегчению сотрудников (бывший резидент не уходил раньше десяти вечера, чем он занимался в своем кабинете, никому не было известно, злые языки подозревали, что разгадывал кроссворды, отдаляя роковую встречу со своей половиной, которая его иногда публично поколачивала), здание посольства покидал ровно в шесть.
Заприметив приближающегося рыжего сеттера, Осоргин поднял с земли кота и посадил его к себе на грудь, прямо за серый льняной пиджак, успокоительно погладил по голове (кот уже грозно завыл) и попытался быстро миновать незнакомца.
Однако Карара придержал шаг и, безоружно улыбаясь, обратился к Василию:
— Господин Осоргин?
— Совершенно верно.
— Добрый вечер, господин Осоргин, я счастлив вас видеть.
— С кем имею честь? — поднял седые брови резидент.
— Разрешите мне пока не открывать своего имени, господин Осоргин. Но я работаю в египетской контрразведке и имею деловое предложение.
Упоминание о контрразведке не смутило Осоргина: наверное, будет напрашиваться на вербовку, подумал он, но на фига он нужен, если у нас там с полдюжины агентов, не солить же?
Тем временем Иссам достал из кармана фотографию и протянул ее Осоргину, тому пришлось достать очки, придерживая другой рукой кота, урчавшего на груди, хотя сеттер Иссама отбежал покопать норку у могучей пальмы. Он несколько секунд рассматривал фотографию с делано скучающим видом, словно созерцал изображение надоевших пирамид или саркофагов, лицом своим и настроением резидент владел в совершенстве, суть проблемы он понял сразу: дело хреновое, лучше бы оно и не появлялось вместе с этим подонком, возни много, еще больше неприятностей. Жаль Хвата, конечно, не повезло атташе с женой. Впрочем, у каждого свои проблемы: жена Осоргина страдала язвой желудка и многими другими сложными болезнями, постоянно лечилась в СССР. А тем временем резидента, как святого Антония, искушали то нежная продавщица из посольского магазина, предлагавшая привезти ему на дом новые ткани, то юркая секретарша торгпреда, подлетавшая к нему в парке и с визгом гладившая черного кота.
Однако Василий Осоргин был тверд, как кремень: он высоко ценил репутацию КГБ, сконцентрированную в его персоне, резонно считал, что любой романец тут же станет достоянием всей колонии и бросит пятно на вверенный ему коллектив.
— Ну и что вы предлагаете? — спросил он равнодушно, мысленно калькулируя, какой же бакшиш запросит за эту информацию араб.
— Дело в том, что английская разведка планирует провести вербовку господина Хвата и его жены.
— Кто именно из англичан? — спросил Осоргин.
— Разрешите мне передать вам все необходимые данные после того, как мы договоримся о вознаграждении?
Обычная скучная история. Люди гибнут за металл. Осоргин неожиданно вспомнил, как в десятом классе его тренер по волейболу Костя Пеленкин нагло потребовал отдать ему деньги за проведенное им, Осоргиным, судейство — первый нырок школьника в омут капитала.
— Сколько вы хотите? — сухо осведомился резидент.
— Русские — благородные и добрые люди. — начал свою арию Иссам.
Василий перебил его:
— Я давно работаю в Египте, и не надо прелюдий. Это стоит не больше пятисот долларов. — Осоргин сознательно занизил цифру, зная, что уважающий себя араб не может обойтись без торговли.
— Да простит меня Аллах! — искренне вскричал Иссам. — Но эта информация стоит двадцать тысяч!
Началась бешеная торговля с взаимными уверениями в уважении и в презрении, Осоргин получал удовольствие от этой игры, душа его отдыхала, голова работала хитро и четко, как компьютер, и он ловко крутил Иссамом, суля ему в будущем золотые горы, резко снижая и умеренно повышая ставки. Для начала договорились о двух тысячах аванса. В ответ на воздетые к небу руки Иссама резидент заметил, что хватит валять дурака, негативы фотографии никто не просит, и даже негативы ничего не стоят, ибо их всегда можно размножить. Еще две тысячи при передаче копии секретного дела на Хватов и характеристики на сотрудника СИС, остальное — тут Осоргин не скупился! — при успешном развитии сотрудничества совершенно иная, повышенная такса.
Удачную сделку омрачил внезапно подлетевший сеттер, который резво взмыл в воздух, перепуганный кот раздулся, как шар, хрипло завыл, захлебываясь в шипениях, изо всех сил рванулся с груди резидента, перевернулся через голову, вырвал поводок, ощерился, брызнул слюной и, визжа диким фальцетом, молнией взлетел на пальму.
Напрасно Иссам кричал на возбужденного пса, призывая его к порядку, — сеттер вырвался из-под контроля и пытался вскарабкаться на пальму, пришлось его грубо оттащить. Осоргин провозился с любимцем еще целый час, пытаясь сманить его с пальмы, но ничего не помогало: ни ласковые призывы, ни раскачивание дерева, и, если бы не служитель парка, принесший лестницу, он так бы и остался ночевать на пальме.
Через несколько дней Осоргин, предварительно запросив начальство о командировке, вылетел в Москву для обсуждения важного дела, хотя мнение Центра считал, как правило, идиотским: кто лучше знает ситуацию в Египте — резидент или какой-нибудь высокопоставленный хмырь, излагающий мысли по справке необстрелянного сосунка или даже динозавра, которого в свое время поперли из резидентуры за бездеятельность?