мощью иностранных специалистов. Многие из них держались по отношению к нам надменно и пренебрежительно. Среди массы потертых и засаленных спецовок, неглаженых брюк из чертовой кожи, серых и синих рубах — так были одеты наши производственники — иностранные инженеры выглядели щеголями: они носили хорошие шерстяные костюмы и добротные халаты, а наладчики — отлично сшитые и хорошо приспособленные к условиям работы комбинезоны.
В ту пору мы отказывали себе во многом, но не скупились на затраты, чтобы привлекать иностранных специалистов. Когда еще действовала карточная система, им выдавали особый продовольственный паек, предоставляли благоустроенные квартиры, выплачивали высокие оклады. Надо было учиться у иностранных специалистов, перенимать их опыт. Стране нужны были высокие темпы промышленного развития. Скорость стала синонимом роста. Наши рабочие, мастера, инженеры быстро осваивали заграничную техничку, приводя в изумление иностранных специалистов. Многим из них приходилось досрочно покидать заводы, так как наши предприятия переставали нуждаться в их помощи.
Во время практики мне пришлось наблюдать, как работал американский инженер, специалист по термической обработке ковкого чугуна. Американец бывал в цехе по два-три часа в день. Иногда приходил ночью, проверял записи в журнале, смотрел на приборы, замеряющие температуру, знакомился с результатами испытаний механической лаборатории и быстро уходил, ни с кем не разговаривая. Вскоре этот инженер уехал восвояси.
Быстрее всего отпала нужда в иностранных наладчиках формовочных станков. Наши слесари быстро раскусили все премудрости ремонта, а формовщики — регулировку станка и смену моделей. Пошли рационализаторские предложения по улучшению технологии, приспособлений, инструмента, машин. Стали снижать себестоимость, повышать производительность труда, досрочно выполняли планы. Каждый рабочий стремился вложить свои знания и силы в развитие завода.
Некоторые инженеры старой выучки с недоверием относились к участию рабочих в совершенствовании технологии и оборудования. Помню заместителя начальника литейного цеха, по-тогдашнему технорука, беспартийного инженера Сергея Федоровича Герасимова. Это был высококвалифицированный, опытный инженер; он бывал за границей, знал немецкий язык, читал лекции в заводском учебном центре. Мне не раз доводилось слушать его интересные и содержательные выступления.
Дело в цехе он вел хорошо, но находился во власти предубеждения к способностям рабочего человека. За Герасимовым оставалось решающее слово: принимается рационализаторское предложение или на нем будет поставлен крест. Положительными решениями технорук не баловал. И даже когда предложение рабочего принималось и автору полагалось денежное вознаграждение, и тогда технорук находил уловку: вынимал из своего стола несколько пачек дешевых папирос и предлагал автору, а документ на выдачу денег рвал и бросал в корзинку. Так претила ему мысль, что рабочий может делать что-то лучше инженера. Мастерам и инженерам, которые подавали предложения, технорук говорил, что это входит в их обязанность и никакой премии им не полагается.
Общественность не щадила Герасимова, крепко критиковала. О нем писали в стенной газете, вывешивали карикатуры с соответствующими подписями. Но он плохо поддавался «обработке», хотя и переживал, терял равновесие, считая нападки несправедливыми. Инженеры и мастера видели в Герасимове опытного в технике человека, побаивались его, считались с его мнением, но у рабочих он уважением не пользовался. Несмотря на это, Сергей Федорович приложил немало усилий к налаживанию работы сложного и большого цеха. Он любил свое дело и много сделал для организации массового литейного производства. По своей квалификации наш технорук нисколько не уступал иностранным специалистам. Его возмущало, почему пригласили работать американских инженеров. Одно дело, говорил Герасимов, покупать за границей оборудование, машины, а с организацией дела справились бы и наши специалисты. Может быть, такое заявление было преждевременным в ту пору. Ведь тогда у нас только появились свои технические кадры, вырастали отряды квалифицированных рабочих.
…Стучат, громыхают колеса пригородного поезда на стыках рельс. Все ближе и ближе Москва. И мысли мои тоже возвращаются в сегодняшний день. Идет небывалая по масштабам, кровопролитная война. Не будут ли уничтожены плоды вдохновенного труда советского народа? Выдержит ли наша промышленность тяжелейшие испытания войны?
В вагонном окне промелькнули Воскресенск, Бронницы, Раменское… Вот и Москва. Пассажиры хлынули по перрону к выходу на привокзальную площадь. Но в город не так-то просто попасть. Шла строгая проверка документов всех прибывших в столицу. Я предъявил свой заграничный паспорт, тот самый «молоткастый, серпастый» и в красной обложке, с иностранными словами в тексте. Милиционер сразу насторожился. Возможно, он в первый раз увидел эту «краснокожую паспортину» и поэтому подозвал другого милиционера. Меня пригласили пройти в отделение милиции, расположенное рядом с Казанским вокзалом. Там тоже долго листали паспорт и позвонили в Наркомат внешней торговли. Однако и это не помогло. Наконец, позвонили начальнику милиции Москвы. Потеряв около часа, я выбрался на улицу. Впрочем, мне было не жаль потерянного времени: такая проверка — неплохой признак порядка.
Переночевать пришлось у родственников в Сокольниках. С гостиницами было плохо: все занято.
На другой день, побывав в наркомате и отчитавшись о заграничной поездке, я вернулся в Коломну.
Вести, приходившие с фронта, были одна другой тревожнее. На всех фронтах шли тяжелые оборонительные бои. Требовалось огромное количество танков, причем танков современных. Наладить их выпуск было поручено и нашему заводу. Предвоенный мобилизационный план Коломенского завода, над которым мы работали много и долго, внося многократные поправки, претерпел коренные изменения. Но никто из коломенцев не тратил времени на ахи и охи, на сетования, что, мол, производство танков не предусмотрено, мобилизационным планом предприятия.
В самом начале войны завод должен был выпускать корпуса легких танков Т-60 и поставлять их другому предприятию. Начать производство этого танка намечалось в 1941 году. По этой причине его следовало бы считать современным танком. Однако он уже не соответствовал требованиям войны. Но и этих танков не хватало.
Такие заводы, как Коломенский, вообще говоря, могут довольно быстро организовать изготовление почти любой машины, разумеется в пределах мелкосерийного или индивидуального производства. В данном же случае речь шла по крайней мере о крупной серии, если не сказать больше. Отсюда возникали трудности, которые преодолевались коллективом завода, ценой колоссального напряжения всех сил.
Производство броневого листа потребовало переоборудования термических печей и сооружения ванн к ним, освоения новой технологии. Но это было нам уже известно: еще до получения заказа на танковые корпуса нам довелось делать бронепоезд. Его постройка дала некоторый опыт изготовления брони. Намного более крепким орешком оказалась башня. Она состояла из нескольких деталей довольно сложной конфигурации. Нужен был мощный пресс, чтобы штамповать их. Имевшийся на заводе был слабосилен и тихоходен. Детали приходилось подвергать повторной обработке и даже расчленять башню на более мелкие детали. Это увеличивало объем сварки и механической обработки и в конце концов стало узким местом. Но где взять мощный пресс? Это было не так просто, тем более что его установка потребовала бы значительного времени.
Главный металлург завода Борис Алексеевич Носков обратил внимание, что на нашем бронепоезде артиллерийские установки были защищены литыми башнями из броневой стали. По инициативе Носкова началась работа по отливке опытной башни для танка.
На пути освоения литой башни оказалось много препятствий. Толщина стенки литой башни увеличилась более чем в 3 раза по сравнению со штампованной. Соответственно увеличивался и ее вес. Однако Носков, как и подобает настоящему инженеру, человеку творческому, предвидел, что повышение бронестойкости литой башни, несмотря на увеличение веса, на войне окажется более выгодным. Буквально за несколько часов был сделан чертеж башни. Модельщики тут же взялись заготавливать модель и стержневые ящики. На мартеновской печи спешно готовился сварить броневую плавку замечательный инженер по сталеварению Владимир Марьянович Кулаев. Конечно, он пользовался советами Носкова, как, впрочем, и я, являвшийся в то время его заместителем. Дело увенчалось успехом. Испытания башни на полигоне показали замечательные результаты. Новая башня позволяла танку подбираться к цели без опасности быть пораженным в 2 раза ближе по сравнению со старой. К этому времени заводские конструкторы после проверки дали заключение, что мотор и ходовая часть вынесут дополнительную нагрузку и танк, таким образом, почти не потеряет маневренности.
Вся эта работа была закончена в исключительно короткий срок, примерно за неделю. Теперь надо получить «добро» представителей военного ведомства. Они наши заказчики и главные специалисты по этим вопросам. Еду в Москву. С мандатом заместителя главного металлурга Коломенского завода попадаю в здание недалеко от Красной площади. В руках папка с документами и рулон с чертежом литой башни. Сердце колотится, вдруг скажут «нет», а ведь во дворе нашего завода уже сложен не один десяток танковых корпусов без башни, да к тому же литые башни уже запущены в серийное производство на наш собственный страх и риск.
У военных порядок известен. Прежде чем обращаться к генералу, надо подойти к полковнику, но к нему не проберешься, пока не встретишься с майором. А к последнему путь лежит только через капитана. К счастью, звания ниже капитана в учреждении, куда я пришел, как мне казалось, не было. Примерно к одиннадцати часам вечера я уже занял исходную выжидательную позицию на подступах к кабинету начальника Главного автобронетанкового управления Я. Н. Федоренко. Сижу час, сижу два. Кажется, никогда не видел такого скопления военных начальников.