Расторопный адъютант хорошо справлялся со своими обязанностями. Но не все начальники выходили удовлетворенными из кабинета генерала. А дело объясняется просто: танков мало, а все их просят. За этим, собственно, большинство и прибыло в столицу.
Уже поздний час. В приемной осталось всего несколько человек. Задаю адъютанту вопрос:
— Примет ли меня товарищ Федоренко?
— Безусловно примет. Да, между прочим, самого Федоренко нет, он на фронте. Его временно замещает генерал Лелюшенко.
Я спросил имя и отчество, потому что фамилия показалась мне знакомой. Все совпало. Да, это тот самый генерал, командовавший 39-й ЛТБ (легкотанковой бригадой), в которой мне довелось служить в действующей армии с сентября 1939 года по октябрь 1940 года.
Генерал Д. Д. Лелюшенко перед войной командовал 1-й Пролетарской дивизией, а во время военного конфликта с Финляндией, в 1939—1940 годах, прославился своими подвигами на Карельском перешейке при прорыве «линии Маннергейма», командуя танковой бригадой.
На вооружении в то время были устаревшие, особенно в части бронезащиты, танки Т-26 и БТ. Дмитрий Данилович с присущей ему изобретательностью и настойчивостью организовал экранирование башни Т-26. Навешивание дополнительных броневых листов на башню производилось с помощью ленинградских предприятий в исключительно короткие сроки.
Генерал Лелюшенко сам сел в танк и испытал его. Более десятка прямых попаданий снарядов в башню, пробит экран, но ни одной сквозной пробоины башни. Сам изобрел — сам испытал в бою.
Командир бригады Дмитрий Данилович Лелюшенко остался у меня в памяти как человек необычайной энергии, смелости, находчивости и трудолюбия, как ярый противник солдафонства и лени. Взвесив все это, я задал себе вопрос: сможет ли он быстро рассмотреть наше предложение и принять его? Мне представлялось, что генерал Лелюшенко будет в затруднительном положении. А если он поручит дополнительно рассмотреть и доложить эту проблему вновь, армия наверняка лишится нескольких сот танков.
Углубившись в свои размышления, я не заметил, что из посетителей в приемной остался только я один. Адъютант пригласил зайти в кабинет. Передо мной был тот самый, нисколько не изменившийся генерал Лелюшенко. Он уже шел навстречу, его глаза буравили меня, что-то вспоминая.
— Стоп, стоп… Вы — товарищ Смеляков?
— Так точно, товарищ генерал!
— Танкист? Служили в 39-й ЛТБ?
— Так точно!
Генерал весело посмотрел на меня, довольный своей памятью. Да и у меня стало легче на душе. Быстро излагаю суть вопроса, стараясь придерживаться краткости, свойственной военным. Развертываю чертеж башни, протоколы испытаний, заключение различных служб, расчеты заводских конструкторов, заключение головного завода. Обращаю внимание генерала, который, очевидно, сильно устал, на то, что есть и отрицательное мнение по этому вопросу.
Он слушает меня, не отрывая от чертежей и расчетов глаз, а его рука ищет карандаш. Слово «утверждаю» через минуту красуется на чертеже и протоколе. Можно мне уходить; вопрос решен, как хотело руководство завода и как того требовало и само дело.
Мне хотелось поговорить с генералом, что-то вспомнить о совместной службе, но, взглянув на его озабоченное лицо, я решил, что лирическим отступлениям не место.
Враг, сосредоточив огромные силы, рвался к Москве. Над столицей нависла угроза. Нужны были решительные и срочные меры обороны, которые принимали наша партия и правительство. Прощаясь, генерал сказал:
— Все мы сейчас заняты мыслями, как остановить врага и разгромить его. Без танков это сделать трудно. Вам хорошо известно, что радикальное средство против вражеских танков — наши танки. Постарайтесь дать их побольше и поскорее.
Я обещал его слова передать руководству завода.
Собрав документы, я распрощался и вышел из кабинета. Наступало уже раннее утро. К началу смены я был на заводе.
Взбудораженный встречей с бывшим моим командиром, всю дорогу снова и снова вспоминал недавнее прошлое.
…В сентябре 1939 года меня призвали из запаса в действующую армию, и я получил назначение на должность командира взвода легких танков Т-26. Бригадой командовал Д. Д. Лелюшенко.
Небольшая тренировка — и бригада вступила в путь. Основной зоной действий бригады была Белоруссия. Во время движения по размытым и неисправным дорогам, при погрузке и разгрузке на железнодорожных станциях — всюду приходилось видеть неутомимого командира бригады. Несколько раз мне в походе и во время дежурств по части доводилось докладывать комбригу. Память у Дмитрия Даниловича действительно прекрасная. Вспомнить механика-водителя, а затем командира взвода через несколько лет после давно прошедших встреч нелегко. Нужен зоркий глаз, военные навыки, концентрация внимания. Лелюшенко хорошо знал своих подчиненных — не только командиров батальонов, рот, но и взводов. Ведь со всеми этими людьми рано или поздно придется идти в бой. Генерал Лелюшенко, по моему мнению, относится к тому типу военачальника, который всегда чувствует себя солдатом. Качество это наиважнейшее. Мне кажется, что самое высокое и почетное звание для любого генерала — солдат.
В гражданскую войну Д. Д. Лелюшенко прошел боевой путь кавалериста вместе с Конной армией, был трижды ранен. Но кавалерийская тактика не довлела над ним, когда ему поручили командовать танковыми войсками. Он умело использовал некоторые тактические приемы, которые были характерны для конницы: внезапность, действия ночью, бой с открытыми флангами и др. Творческий подход к делу, огромная работоспособность, быстрота мышления и настойчивость в достижении цели — немаловажные качества.
В походе в ту осень 1939 года танки Т-26 показали себя с неважной стороны: весьма ограниченный ресурс бензиновых двигателей, произвольный сход гусениц, низкая скорость, плохая проходимость, слабая броневая защита. Техническое обслуживание на марше желало много лучшего. Еще хуже была связь со штабом бригады. Радиосвязь фактически отсутствовала. На непродолжительных стоянках велись занятия по изучению материальной части, уставов. Однако лучшей учебой для рядовых и командиров был сам поход, близкий к боевой обстановке.
В начале зимы бригада погрузилась в железнодорожные эшелоны и двинулась в северном направлении. Миновали станции Псков, Луга, Мга, Петрозаводск. Воинский эшелон двигался сравнительно быстро. Мелькали освещенные окна домов, шел молодой пушистый снег…
Поступило сообщение, что 26 ноября 1939 года возле селения Майнила с финской стороны был открыт огонь по советским пограничникам, затем эти провокационные действия возобновились.
30 ноября части Красной Армии начали военные действия.
Начался военный конфликт с Финляндией… Все события того времени хорошо отложились в моей памяти. Еще на двухсоткилометровом марше от железнодорожной станции до поселка Реболы наши танки часто выходили из строя. Дороги плохие, техническое обслуживание на марше почти отсутствовало. Мой командирский танк выходил из строя дважды и каждый раз из-за пустяковой детали, входящей в карбюратор. Сильные морозы, глубокий снег усугубляли наше положение.
Франция и Англия, ведя «странную войну» на германском фронте, всячески помогали оружием и снаряжением войскам Финляндии. Мало того, стотысячный корпус французских войск готовился прийти на помощь, а авиация нацеливалась нанести удары по нефтяным промыслам Баку.
Многое нам, бойцам, действовавшим на Ребольском направлении фронта, в ту пору не было известно. Только потом, после заключения мира с Финляндией, узнали мы об эпизодах героического сражения на Карельском перешейке, об изобретательности и находчивости наших танкистов и солдат других родов войск, об их умении воевать в сложных условиях.
После заключения мира был сделан анализ наших действий, внесено множество предложений. Центральным Комитетом нашей партии была намечена и осуществлена серьезная программа реорганизации и перевооружения Красной Армии, улучшения методов обучения войск и др. Но фактор времени был неумолим. Никто не знал, когда начнется новая война, но война с гитлеровской Германией была не за горами. Мы все же сумели извлечь многие уроки, хотя времени было мало. Даже и при этих условиях гитлеровцы, ударив в литавры о своих «решающих» победах над Красной Армией в самом начале войны, быстро убедились, что их расчеты не оправдались. Легкие победы на западе сменились кровопролитными боями на советско-германском фронте. План «молниеносного» наступления рушился, потери фашистских войск непрерывно росли. Ни один немецкий генерал, даже самый удачливый из них, не мог доложить своему фюреру, как в свое время сделал это Мюрат, обращаясь к Наполеону в ноябре 1806 года: «Ваше величество, сражение закончено, потому что не с кем больше сражаться».
А как хотелось любому немецкому генералу отдать подобный рапорт! Но не получилось.
Конечно, многое было сделано как в армии, так и в промышленности. Резко была усилена военная экономика. Грянувшая война с фашистской Германией потребовала максимального напряжения всех сил — и моральных, и материальных. Ничто так строго не проверяет, как война. Советские люди, весь наш социалистический строй держали экзамен во имя будущего. На фронтах советские воины показывали исключительное мужество и отвагу.
А в тылу каждый понимал значение слов В. И. Ленина, что «для ведения войны по-настоящему необходим крепкий, организованный тыл. Самая лучшая армия, самые преданные делу революции люди будут немедленно истреблены противником, если они не будут в достаточной степени вооружены, снабжены продовольствием, обучены»[1].
Предвоенная обстановка в промышленности характеризовалась прежде всего высокими темпами ее развития. Особая забота проявлялась о машиностроении. Его по справедливости называют сердцевиной тяжелой промышленности. Международная обстановка все более накалялась, война приближалась. Да, собственно, наше социалистическое государств