На рентген меня отвез, видимо оклемавшийся и как следует проблевавшишйся, Петюня. При этом он тщательно избегал смотреть в мою сторону и совсем никак не прокомментировал утренний инцидент. Просто молча доставил до нужного кабинета и, подождав, пока закончатся процедуры, отбарабанил обратно в палату. Где я снова завалился на кровать и опять предался невесёлым мыслям.
Самобичевание прервало появление женщины средних лет, так же облачённой в белоснежный халат. Она без стука вошла в палату и, безмолвно положив на постель стопку застиранной фланелевой одежды неопределённой расцветки, выразительно пощёлкав ножницами, поинтересовалась.
— Ну что, готовы гипс снимать?
— Конечно! — Обрадованно приподнялся на постели я. И, так как, вроде бы, для подобного действия меня должны были сопроводить в соответствующий кабинет, полюбопытствовал. — Что, прямо здесь?
— Процедурная сейчас занята. — Равнодушно пожала плечами медсестра. — Впрочем, если хотите, можете подождать пару часиков.
Ждать я, как вы понимаете, ни в коем случае не желал, и отчаянно замотав головой, восторженным мычанием выразил полное согласие на снятие осточертевшего гипса с моего, как я понял, окончательно зажившего черепа.
Женщина споро защёлкала своим хирургическим инструментом и, уже через несколько минут, я с наслаждением чесал ногтями обеих рук свой многострадальный затылок.
«Ка-айф»!
— До душевой сами дойдёте, или вас отвезти? — Прервав моё упоённое занятие, полюбопытствовала избавительница.
При этом так брезгливо повела носом, что я понял, что, хоть сам и не чувствую исходящих от меня неприятных запахов, раздражать обоняние окружающих они от этого не перестали. И, надевать на грязное тело свежую пижаму, просто-напросто глупо.
— Пожалуй, воспользуюсь вашим предложением. — Смущённо пробормотал я.
И, откинув одеяло и прикрывая наготу простыней, взгромоздился на каталку.
— Ты нам Верочку не обижай. — Неожиданно наклонилась к моему уху медсестра. — Она девушка хорошая, правильная. — И, выпрямляясь и начиная движение, пригрозила. — А то не посмотрим, что герой. И, невзначай так, что-нибудь отчекрыжим.
— Я и не собирался. — Прекрасно понимая, что угроза «что-нибудь мне отрезать», скорей всего никогда не будет осуществлена, отчего-то начал оправдываться я. — Она ж, сама вдруг невесть к кому приревновала.
— Хочешь сказать, красавчик, что у тебя никого нет? — Неверяще и, наверное оттого криво, усмехнулась женщина.
— Я не… — Чуть не спалился в очередной раз я. Но, тут же заткнулся, изо всех сил стараясь не наговорить лишнего.
— Не уверен, значит. — Закончила за меня так и не высказанную мысль дознавательница. И, выражая своё неодобрительное отношение, букнула. — Все вы, мужики, такие. Вам лишь бы засунуть, да и бежать сломя голову за следующей юбкой.
— Я не… — Начал было оправдываться я. Но тут же, почувствовав, что начинаю краснеть, заткнулся.
Ведь и, в самом деле, затащить девчёнку в постель я был не прочь. И, даже предпринял для этого некоторые, прямо скажем, весьма скоропалительные действия. Приведшие к вот такому, совершенно неожиданному и непредсказуемому результату.
Мало того, что по-прежнему, совсем ничего не помню, так ещё и ухитрился младший медперсонал против себя настроить. А теперь, после моей глупой выходки и неосмотрительного поведения, даже не знаю, к кому обратиться с такой пустяковой, на первый взгляд, просьбой.
Меня довезли до душа и, подождав, пока я слезу с транспортного средства, оставили в гордом одиночестве. Не особо церемонясь и, на мой взгляд, очень даже невежливо и неодобрительно, информировав, — «Обратно сам дойдёшь»!
Оставшаяся безымянной медсестра, неторопливо удалилась. При этом всем своим видом давая понять, какого именно мнения она обо всех ловеласах вообще, и конкретно об одном недалёком индивидууме, в частности.
Ну, да ладно! Пусть думает что угодно. В конце-концов, я же не насиловать девчёнку собрался. Ну, поцеловались пару раз. Так, — клянусь, чем угодно! — Верочке и самой это очень даже нравилось. Не то, чтобы девушка специально провоцировала. Но и некоторая доля кокетства, с непременно сопровождающим лёгкий флирт выделением феромонов, присутствовала.
Утешив себя подобным образом, я бросил простыню на выкрашенную светло синей масляной краской лавку и, зайдя в одну из кабинок, включил воду. Немного подрегулировав температуру, доведя до приемлемой, но не слишком горячей, я с наслаждением намылил остриженную наголо голову, а затем и всё тело.
И, стоя под ласково массирующими плечи тёплыми струями, постепенно выбрасывал из головы мелкие неурядицы, произошедшие за сегодняшнее утро. Ну, подумаешь… С девчёнкой поссорился! Помиримся, так и или иначе. Тем более, виноватым себя я, ну вот нисколечки, не чувствовал.
А то, что где-то у меня может кто-то быть… Ну, вполне возможно. Но, так как доступа к личным вещам, среди которых, помимо документов, наверняка имелись и какие-то письма, фотографии или другие документальные подтверждения моей личной жизни, мне пока что не предоставили, будем исходить из того, что есть.
Ну, то есть, нету. А нет у меня ровным счётом ничего. Ни одежды, если конечно не считать за таковую дожидавшуюся меня в предбаннике пижамы. Ни денег. Поймав себя на мысли, что я даже не знаю, как выглядят эквиваленты обмена в моей новой и, вследствии потери памяти, совершенно неведомой для меня жизни, я тихонько засмеялся.
Ну а что? Плакать мне по этому поводу было, что ли? На нет, как говориться, и суда нет. Но, вроде как, пару-тройку раз мелькали фразы о моём, так называемом «героизме». Да и Верочка рассказывала, что я, вроде как спас из горящего поезда дочку какого-то Бориса Николаевича.
Ну, спас и спас. Не оставлять же было девчушку в пылающем пламени. Правда, при этом изрядно досталось моей бестолковке. Ну так, за всё в этой Вселенной нужно платить. И ни одно доброе дело, как представляется, не остаётся безнаказанным.
Тут мои «размышлизмы» прервали три небритых типа, одетых в рабочие робы. От них изрядно попахивало смесью застарелого перегара, только что подновлённого новой порцией горячительного. Ну и, вызывающий блевотину запах табака, тоже присутствовал.
Один из них остался сторожить дверь, выглядывая в оставленную для наблюдения еле заметную щёлочку. А двое, расхристанной и, я бы даже сказал, какой-то «блатной», походочкой подошли ко мне.
— Слыш ты, фраер! — Сверкая золотым зубом, дохнул мне в лицо незванный гость. — Мы пока тебе трогать не будем. — При этом он упёр мне палец, с грязным ногтем в грудь и смачно плюнул, попав на ногу. — Но, если ещё раз кто-нибудь увидит тебя рядом с этой тёлкой, то сам можешь девочкой стать!
Бля-а! Ну, это же ни в какие ворота!
Мало того, что оплевали ни за что, ни про что. Так ещё и актом мужеложства зачем-то угрожают! В общем, происходящее мне нравилось всё меньше и меньше, и поэтому я, не долго думая, просто сломал не вызывающий ничего, кроме закономерной брезгливости, явно лишний отросток.
— Су-ука-а! — Белугой завыл недоумок. И, побледнев от болевого шока, опустился на корточки и захрипел. — Мочи его, пацаны!
— Пиздец тебе, козлина! — Второй нападавший выхватил из кармана разводной газовый ключ и, замахнувшись, сделал шаг вперёд.
И вот тут начались небольшие странности. Железяка сама-собой изменила направление и, продолжая траекторию движения, с силой опустилась на голову пострадавшего от меня первого агрессора.
Раздался глухой удар, сопровождаемый отчётливым треском черепной коробки а тот, что стоял на шухере, громко зашипел.
— Атас, пацаны, уходим!
Вняв предостережению, уродец с импровизированной дубинкой попытался спрятать её за пазуху, но почему-то не преуспел. Его кисть вдруг вывернулась под неестественным углом и, мужик, резким взмахом отбросив орудие преступления куда-то в угол, ошалело уставился на меня.
— Ты это чего-о? — Недоумевающе и, с явной дрожью в голосе, осведомился он. И, зачем-то добавив, уже успевшее набить оскомину, — су-ука-а! — дёрнулся было в мою сторону. Но, словно наткнувшись на невидимую стену, внезапно сбледнул с лица и поспешно скрылся за дверью.
В коридоре послышался топот быстро удаляющихся шагов, а я, словно соляной столб, стоял над лежащим у моих ног телом.
Голова индивидуума была явно проломлена, и довольно таки обильная струйка крови растекалась по, выложенному коричневой кафельной плиткой, полу.
— Что здесь происхо… — Недоумённо спросил появившийся в дверном проёме высокий мужчина, с явно офицерской выправкой. Вернее начал спрашивать, так как покрывшаяся взору картина говорила сама за себя.
— Я принимал душ. — Стараясь говорить как можно спокойнее, начал рапортовать я. — Как вдруг в раздевалку ввалились трое неизвестных мне забулдыг. Они спорили о какой-то бабе. — Вдохновенно врал я, так как впутываться в эту, очень мутную и совсем не нравящуюся мне историю не хотелось ни каким боком. — Потом началась драка и, когда вот этому досталось гаечным ключём по голове, двое убежали. — В подтверждение своих слов, я кивком указал в каким-то чудом оставшийся сухим, угол душевой, где валялась так удачно обронённая незадачливым убийцей железяка.
— Да, двое рабочих вышли из предбанника за пару секунд до моего появления. — Согласно кивнул мужчина. И тут же, видимо, желая в чём-то убедиться или, наоборот, отвергнуть какие-то собственные подозрения, уставился на вашего покорного слугу. — А, вы кто такой? — До конца не веря в озвученную мною версию происшедшего, дядька требовательно начал сверлить меня глазами.
Мдя-а! Ответить необходимо. Причём делать это надо быстро и, по возможности, твёрдым и уверенным голосом. А, так как имени своего я по-прежнему не знаю, пришлось выдать те данные, которые можно было проверить, так сказать, не отходя от кассы.
— Я из четырнадцатой палаты. — Бойко начал я озвучивать общеизвестную информацию. — Пострадал во время крушения поезда. Сегодня утром, после проведения консилиума и рентгена, признан полностью здоровым и был привезён сюда медбратом, по имени Пётр, для принятия душа. — Я на мгновенье остановился, переводя дыхание, и закончил. — А тут ввалились эти трое и устроили собственные разборки.