Он улыбается, и мне тоже отчего-то хочется улыбнуться, но я сдерживаюсь, поскольку этот парень разбил мне сердце.
Он говорит:
– Может, оно на это и не похоже, но ты на самом деле улыбаешься.
Рождества дождаться у меня сил нет, так что я несу робота Дасти по коридору к его комнате и стучу в дверь. Он кричит:
– Войдите!
Я распахиваю дверь, но не захожу, потому что он со мной еще по-настоящему не разговаривает. Я ставлю робота на пол и засылаю его внутрь. Я назвал его Вреднобоем. Это супергерой.
Робот с жужжанием вкатывается в комнату Дасти и там произносит:
– Привет, Дасти. Я везде борюсь с вредностью! Вреднобой прибыл, чтобы врезать тебе по заду!
– Мне по заду? – изумляется Дасти и начинает хохотать.
Это лучшие в мире звуки. Я просовываю голову в дверь и вижу, как мой братишка катается по кровати, а потом вскакивает и рассматривает робота со всех сторон.
Он замечает меня и хмурится. Я жму кнопку на пульте, и Вреднобой произносит:
– Мы с тобой против целого мира, Дасти.
Братишка таращится на робота и качает головой:
– Похоже, он вроде бы узнал меня? Ты как это сделал?
Но штука в том, что Вреднобой не узнает Дасти, как и я, но запрограммирован так, что Дасти – единственный, кого он называет по имени. Для Вреднобоя все носят имя Дасти.
– Просто волшебство, – отвечаю я. – Это для того, чтобы он всегда тебя находил.
Я жму кнопку на пульте, и Вреднобой произносит:
– Не вредничай!
Жму на другую кнопку, и робот начинает дрыгать ногами, только на самом деле он так танцует. Из динамика у него на груди гремит группа «Джексон файв», и вот уже Дасти танцует вместе с роботом.
Я подаю ему пульт и тоже пускаюсь в пляс, а через пару минут Дасти спрашивает:
– У него еще и сумка, как у меня?
Конечно же, сумка, потому что Вреднобой знает, что такие сумки носят только классные ребята. Дасти просто воет от восторга, и теперь мы танцуем втроем, и нам с братом становится совершенно ясно – Вреднобой пришелся ко двору как нельзя кстати.
1. Чувства, которое я испытываю, находясь рядом с ней. Словно я проглотил солнце, и оно высвечивает меня всего изнутри.
2. Всего остального.
Четыре дня спустя
Часам к девяти меня ждут в доме у Кама. Там будет Кэролайн. Все там будут. Мне не хочется видеть всех – вообще-то никого, – но тут уж ничего не поделаешь. Я ведь Джек Масселин. Нужно поддерживать свою репутацию.
Я принимаю душ, одеваюсь, встряхиваю волосами. Хватаю ключи от машины и почти уже выхожу из дома, когда меня нагоняет отец (густые брови, бледная кожа, рубашка с логотипом «Масселин»).
– Эй, Джек, можно с тобой минутку поговорить?
Я лихорадочно придумываю оправдания: у меня встреча, и я уже опаздываю (правда), похоже, машина загорелась (надеюсь, неправда), не хочу с тобой разговаривать (правда-правда-правда).
– Конечно, пап. Что случилось? Только побыстрее. Дамы не любят, когда их заставляют ждать. – Я едва не добавляю: «Сам же знаешь».
– Разговор серьезный, дружок.
Маркус, Дасти и я сидим рядком на диване. Мама – напротив нас на оттоманке размером с небольшую лодку. Она наклонилась вперед, уперев руки в колени, словно готовая в любой момент прыгнуть.
Отец откашливается.
– Мы с мамой очень любим друг друга. И мы любим вас. Вы трое – это наша жизнь, и мы не сделаем ничего, что могло бы вам навредить.
Он еще какое-то время распинается на эту тему: типа как сильно он нас любит и как счастлив, что у него такая прекрасная и понимающая семья, как мы все поддерживали его, когда он болел, и ему никогда не высказать словами, что это для него значит.
Тем временем Маркус, Дасти и я глядим на маму, потому что она всегда называет вещи своими именами. Но она ничего не говорит. Она даже не смотрит на нас. Она глядит куда-то мимо отца, продолжающего свою речь.
Наконец, Дасти поднимает руку и спрашивает:
– Вы разводитесь?
Отца внезапно прямо-таки меняется в лице, и я не могу этого видеть. Теперь молчат все, и в конце концов мама очень тихо и спокойно произносит:
– Мы с папой считаем, что нам лучше всего какое-то время пожить врозь. Нам надо кое-что прояснить в наших семейных отношениях, но эти вопросы никоим образом не отразятся на вас.
Разговор на этом не заканчивается. У Дасти масса вопросов, а Маркус желает знать, что это станет означать для нас, где мы будем жить и сможем ли поступать в колледж.
А я тем временем вне игры – всегда вне игры, пусть даже вокруг меня рушится мир, – прижавшись лицом к разделяющему нас стеклу и заглядывая внутрь.
Мы едем, чтобы забрать Айрис, машину ведет Джейви, потому что только у нее есть права. Мы с Бейли сидим сзади. Бейли говорит:
– У Дэйва Камински сегодня вечеринка. Я обещала заглянуть всего на минутку.
Джейви ловит в зеркальце мой взгляд.
– Либбс? Вроде как тебе решать.
– Джека там не будет, – добавляет Бейли.
– А ты откуда знаешь? – интересуюсь я.
– Он вообще-то не ходит на вечеринки.
Мы подъезжаем к дому Айрис, но той нигде не видно. Джейви строчит ей сообщение, и мы сидим и ждем. Когда Айрис так и не появляется, Джейви тихонько ругается себе под нос.
– Сейчас вернусь.
Она оставляет двигатель включенным и шагает по дорожке к дому.
– Либбс? – Бейли смотрит на меня широко распахнутыми сверкающими глазами, приподняв брови, словно знамена, и растянув губы в полуулыбке.
– Ладно.
Потому как я хочу сказать: а почему бы и нет? Что мне терять?
А затем, потому что мне нечего терять, спрашиваю:
– Почему ты меня не поддержала, когда меня притесняли? Еще в пятом классе. Когда Мозес Хант начал прогонять меня с площадки. Почему ты ничего не сделала или хотя бы не поговорила со мной? Я стояла там каждый день, жутко боясь зайти на площадку, а ты даже ни разу ко мне не подошла и не поговорила.
Я говорю это сухо и прозаично, без эмоций. Я не злюсь. Мне просто действительно хочется знать. Сначала я даже не уверена, слышит ли она меня. Но затем она хмурится, перестает улыбаться и смотрит на меня затуманенным взглядом.
– Не знаю, Либбс. По-моему, я твердила себе, что мы подруги, но не лучшие, а ты выглядела так, как будто у тебя все нормально. Ты такой и осталась. Ты получаешь письма от какого-то жуткого типа, и тебе вроде как все равно. Джек заявляет тебе, что не может больше с тобой встречаться, а у тебя «все в порядке».
– Но тогда это было целое событие, и все вроде как лежало на поверхности, но никто ничего не сделал.
– А я из-за этого просто жутко себя чувствовала, а потом однажды ты взяла и исчезла. И не вернулась.
– Это поэтому ты сейчас со мной так дружелюбна?
– Это поэтому я подошла к тебе в первый школьный день и сказала «привет». Но дружу я с тобой не поэтому, а потому, что ты мне нравишься. Мне очень-очень жаль, что тогда я повела себя как плохая подруга.
Это ничего не меняет, но этого довольно.
– Могла бы вести себя лучше. Я могла бы с тобой поговорить. И могла бы сказать, каково мне и что у меня на душе.
И тут она обнимает меня, а я вдыхаю запах ее волос, и пахнут они радугой и персиковым пирогом, именно так, как, похоже, и должны пахнуть волосы Бейли Бишоп.
Когда мы входим в дом Дэйва Камински, первым, кого я вижу, оказывается Мик из Копенгагена. Он в гостиной танцует в окружении девчонок, и его черные волосы отдают синевой, словно вороньи перья.
– Приве-е-ет, Мик из Копенгагена, – воркует своим грудным голосом стоящая рядом со мной Джейви, а потом вдруг притворно падает в обморок на руки Айрис.
Я иду за Бейли сквозь толпу гостей, и дом Дэйва Камински становится похож не на жилище, а на какой-то клуб. Он буквально забит народом, так что мы с трудом пробираемся. Музыка гремит на всю мощь, и люди изо всех сил пытаются танцевать, но им удается лишь слегка подпрыгивать на одном месте.
Моя первая школьная вечеринка.
Музыка просто классная, так что я слегка покачиваю бедрами на ходу, а когда случайно толкаю какого-то парня, тот вопит:
– Аккуратнее!
Я велю бедрам остановиться и вести себя прилично, и мы наконец прорываемся в столовую, где Дэйв Камински режется в покер с группой ребят и парой девчонок. Бейли подходит к Дэйву и что-то говорит ему на ухо, а он вдруг хватает ее и усаживает себе на колени. Она смеется и делано отбивается, потом обнимает его и возвращается к нам.
– Дэйв очень рад, что мы пришли.
– Заметно, – отвечаю я.
И тут мы встречаемся взглядами с Дэйвом Камински, он мне кивает, и в глазах его мелькает что-то такое, что воспринимается почти как извинение.
Кэролайн (темная кожа, запах корицы, нарисованная у глаза родинка) и я сидим в комнате сестры Кама. Практически каждый сантиметр стен заклеен плакатами группы «Бой парейд», так что создается впечатление, будто находишься посередине крошечной арены в плотном окружении двадцатилетних парней. Их лица повсюду, а глаза пристально смотрят на нас. Они улыбаются неестественно ослепительными улыбками, которые словно светятся в темноте.
Она думает, я что привел ее сюда, чтобы целоваться. Но вместо этого я пытаюсь раз и навсегда убедиться, смогу ли как-то по-хитрому вывести милашку Кэролайн на серьезный разговор. Потому что я скучаю по Либби. Скучаю по тем разговорам, которые могу вести с ней.
После всех наших встреч мы с Кэролайн наизусть заучили последовательность действий. До недавних пор это было так: я пытаюсь залезть к ней в штаны, а она снимает с себя одежду, потому что мне это делать нельзя – вдруг я ей прическу испорчу. Затем мы почти что занимаемся сексом, я какое-то время ее обнимаю, а потом лежу и гадаю: «Когда же, когда же, ну когда же?»