Свинопас, не отрываясь, глядел в небо. Волосы у бедняги поднялись дыбом, а глаза стали размером с блюдце.
— Эй! — окликнула его Пастушка. — Вы всё ещё намерены сражаться с драконом?
Свинопас вздрогнул от неожиданности. Но, увидев милую улыбку Пастушки, он просиял, вскочил на ноги и единым махом перелетел через ручей.
— У тебя будет золотая корона, как у настоящей принцессы! — воскликнул он. — Я сам сделаю её для тебя!
— Но золото такое тяжёлое, — застенчиво потупилась Пастушка, спрятав зардевшееся лицо в ветку папоротника.
— Только не моё! — загадочно улыбнулся Свинопас.
Он набрал целую пригоршню жёлтых лютиков, сплёл из них венок и надел его на голову девушки.
И в этот момент исчезли, улетучились воображаемые принц и принцесса. На лугу сидели счастливые Свинопас и Пастушка и неотрывно глядели друг на друга, позабыв обо всём на свете.
А гуси, переваливаясь с боку на бок, протопали к ручью и насмешливо загоготали:
— Бедные свинки! Не видать вам больше корыта с помоями! Щипайте травку!
— Вот уж посмеёмся, когда вам пообрежут крылья! — не оставались в долгу свиньи.
Они ещё дразнили друг друга, но уже понимали, что Бродяга высмеял их похлеще.
Тут поднял голову старый Гусь.
— Гусем быть не так уж и плохо! — весело гоготнул он. — В конце концов, мы и выглядим как настоящие гуси.
— Верно заметили! — хрюкнула немолодая Свинья. — Быть похожим на самого себя — что может быть лучше?
И, словно заново родившись, они принялись радостно хрюкать и гоготать.
— Га-га-глупости! — не умолкали гуси.
— Хрю-хрю-хорошо! — веселились свиньи.
И жаворонки в небе откликались звонкими песнями.
— И-a! И-a! И-а-ха-ха! — прыгал по лугу Осёл.
— Ну, как там ваш пустынный оазис, уважаемый? — насмешливо квакнула Жаба.
— И-а-ха-ха! Каким же я был ослом, не понимая, что оазис здесь, у меня под копытами, на этом прекрасном лугу!
— Выходит, вы уже не арабский скакун? — ядовито заметила Жаба.
— Я бы не торопился отказываться… — задумался Осёл. — Но пока… пока я нравлюсь себе и в ослином обличье.
И он стал с жадностью поедать лютики, будто и впрямь целую неделю скакал по безжизненной и безводной пустыне.
Жаба смотрела на него, удивлённо выпучив глаза.
«Так лягушка я или жаба? — напряжённо размышляла она, как вдруг с ветки сорвался крупный орех, хлопнул её по голове и скатился в воду. — Будь я лягушкой, он прибил бы меня насмерть, — подумала она. — А мне хоть бы что! Нет, всё-таки лучше оставаться жабой!»
Она растянула в довольной улыбке свой и без того широкий рот и крикнула:
— Можешь кидать в меня камнями сколько угодно, противный Мальчишка! Моя толстая кожа покрепче любой брони!
Но маленький Мальчик не слышал её. Он прислонился к парапету моста и, задрав голову, неотрывно глядел в слепящую глубину неба, где всё ещё мелькала светящаяся точка — улетающий от них крылатый Бродяга. Он вовсе не удивился и не испугался, ему просто выло интересно.
Мальчик смотрел и смотрел, пока свет неба не померк и не замерцали первые звёзды. Тогда он отвёл глаза, опустил голову и печально вздохнул.
Нет, он по-прежнему оставался Одноглазым Карамбо. Глупо было бы в этом сомневаться. Но ему стало ясно и другое: он не только прат, но и кое-кто ещё. И этот КОЕ-КТО сейчас отправится домой есть мамины оладьи!
— Идём! — сказал Мальчик игрушечной Обезьянке.
Он сунул её под мышку, и оба неразлучных друга отправились домой.
Длинный день остался позади, присоединившись к бесконечной череде других, наполненных радостью и приключениями. Приближаясь к дому, Мальчик уже мысленно ощущал его тепло и уют, наполненную чудесными запахами кухню, слышал аппетитное шипение мадий на сковородке. Он представлял мамино лицо, разрумянившееся, слегка усталое, но, как солнышко, всегда излучающее свет и доброту.
С порога он кинулся к ней, прижался к мягкому клетчатому фартуку и быстро схватил ещё горячий оладышек.
— Ну, что ты делал? — ласково спросила мама.
— Ничего, — счастливо прошептал он.
Он знал, да и она тоже понимала, что «ничего» совсем не пустое саовечко. Оно только кажется таким. На самом деле оно может означать всё что угодно, всё-всё на свете…
Вот и кончилась история.
Мэри Поппинс умолкла.
Дети лежали рядом с ней тихо и неподвижно. Мэри Поппинс шё некоторое время задумчиво вглядывалась в далёкий горизонт. Наконец она перевела взгляд на затуманенные лица детей, искоса посмотрела на паркового сторожа, клевавшего носом в полудреме.
— Гм! — сердито фыркнула она. — Я стараюсь, рассказываю, а вы спите себе преспокойненько!
— Я не сплю! — запротестовала Джейн. — Просто думаю об этой истории.
— А я не пропустил ни одного словечка! — сказал Майкл, подавляя зевоту.
Парковый сторож раскачивался из стороны в сторону, будто загипнотизированный.
— Полярный исследователь в глубине души, — сонно бормотал он. — Бреду сквозь полярную ночь к Северному полюсу.
— Ой! — вздрогнул Майкл. — Мне капля на нос упала!
— А мне на щёку! — откликнулась Джейн.
Они протёрли отяжелённые дремотой глаза и огляделись. Истёкшее жарким сиропом солнце совсем расплавилось и растворилось в белёсом небе. А над самым парком раскинуло тёмные крылья тяжёлое облако.
Хлоп! Хлоп! Тук! Тук! — забарабанили по листьям крупные капли.
Сторож встрепенулся и вскочил на ноги.
— Дождь! — всполошился он. — А у меня нет зонта!
Он кинулся к висящему на ветке зонтику.
— Э, нет! — выпалила Мэри Поппинс и с быстротой молнии ухватила попугайную ручку.
— Мне далеко идти! Я боюсь промочить ноги и простудиться! — жалобно тянул сторож.
— Тогда и не мечтайте о Северном полюсе! — Мэри Поппинс быстро раскрыла зонтик и взяла на руки Аннабел. — Экватор — вот самое подходящее для вас место! — И она отвернулась, удовлетворённо фыркнув. — Джон и Барбара, просыпайтесь! Джейн и Майкл, возьмите плед и укутайте себя и Близнецов! — распоряжалась Мэри Поппинс.
Дождевые капли величиной с добрый леденец шлёпались вокруг. Капли бумкали и бамкали по головам, по плечам и рукам детей, пока они закутывались в плед.
— Мы упакованная посылка! — возбуждённо выкрикивал Майкл. — Мэри Поппинс, перевяжите нас бечёвкой и отправьте по почте!
— Бегом! — скомандовала Мэри Поппинс, не обращая внимания на шуточки Майкла.
И они, спотыкаясь и падая, понеслись по мокрой траве.
Собаки с громким лаем летели рядом и, позабыв о данном ими обещании, нахально отряхивались прямо на юбку Мэри Поппинс.
— Только что было солнце — и вдруг такой ливень! Вот так штука. — недоумённо выкрикивал парковый сторож, поспешая за ними. — И кто мог предугадать?
— Такой первооткрыватель, как вы, вряд ли! — выпалила Мэри Поппинс.
— Много о себе понимаете, — невнятно буркнул сторож в воротник своей куртки, постаравшись, однако, чтобы его слова не долетели до ушей Мэри Поппинс.
Но она, кажется, услышала и стрельнула в него таким презрительным взглядом, что бедняга съёжился. Расправившись со сторожем, Мэри Поппинс с гордо поднятой головой последовала за детьми.
Она стремительно шагала по залитому потоками воды парку, по возможности выбирая дорогу посуше. Аккуратная, подтянутая и опрятная, будто только что сошла с модной картинки, она пересекла Вишнёвый переулок и устремилась по садовой дорожке к Дому Номер Семнадцать…
Джейн выпросталась из-под пледа, как из кокона, и встряхнула мокрыми волосами.
— Вот незадача! — расстроилась она. — Я потеряла пёрышко!
— Ну и угомонись, — спокойно сказал Майкл. — Теперь ты никакая не Миннехаха!
Он освободился от пледа и пошарил в кармане.
— Мой муравей! — обрадовался он. — Я его не упустил!
— Мне вовсе не обязательно быть именно Миннехахой. Но хотя бы кем-нибудъ, — упорствовала Джейн. — Я же знаю, чувствую, что внутри совсем не такая, какой кажусь.
Чёрный муравей споро бежал по столу.
— А я нет, — весело откликнулся Майкл, внимательно следя за муравьём. — Ничего не чувствую внутри себя, кроме Майкла Бэнкса и съеденного обеда.
Но Джейн не унималась.
— И Мэри Поппинс, — продолжала она, — тоже не совсем Мэри Поппинс. Внутри она наверняка какая-то другая. Как и все мы.
— Ничего подобного! — возразил Майкл. — Только не она! В этом я уверен.
На лестнице раздались лёгкие шаги.
— Только не кто? — донёсся до них строгий голос.
— Только не вы, Мэри Поппинс, — повторил Майкл. — Джейн уверяет, будто мы внутри все не такие, как снаружи. А я говорю — только не вы. А вы…
— Так кто я? — грозно спросила Мэри Поппинс.
— Никто! — растерялся Майкл.
Она негодующе вздёрнула подбородок и смерила Майкла холодным взглядом.
— Можно ли считать, — произнесла Мэри Поппинс с ужасающим спокойствием, — что я не слышала того, что только что услышала? Ты, кажется, сказал, Майкл Бэнкс, что я — никто?
— Да! То есть нет… — лепетал Майкл. — На самом деле я имел в виду, что вы на самом деле… Я хотел сказать, что вы не просто… э… кто-то там…
— Ах, так! — Синие глаза Мэри Поппинс стали чёрными, как пуговки на её туфлях. — Если я где-то там, то кто здесь, перед вами, желала бы я знать!
— О-о-о! — простонал Майкл. — Совсем я запутался! Вы не просто неизвестно кто! Вот что я хотел сказать.
Это же надо придумать! Неизвестно кто в её шляпке с тюльпаном! Неизвестно кто в её чудесной синей юбке! Отражение в зеркале убеждало, что не где-то там, а здесь — именно она! И, как всегда, само совершенство!
— Да-а! — Мэри Поппинс выпрямилась, глубоко вздохнула и, казалось, выросла под потолок. — Ты не раз оскорблял меня, Майкл Бэнкс. Но я никогда не думала, что наступит день, когда ты назовёшь меня неизвестно кем! Как будто я всего-навсего нарисованный портрет.
Она подошла к нему вплотную.
— В-в-вы… — заикался Майкл, вцепившись в руку Джейн. Тёплая рука сестры вдруг успокоила его, и нужные слова сами собой слетели с губ: — Вы не кто-то там неизвестный, Мэри Поппинс. Вы, наоборот, известно кто: Мэри Поппинс — и внутри, и снаружи! Вся-вся настоящая! Это мне как раз и нравится!