Джу несет вахту, и я ей не завидую. Одежда вскоре опять будет прилипать к телу, и мы снова начнем классифицировать: сухая, полусухая, мокрая, насквозь сырая. Уже на полусухой фазе чувствуешь, что продрог. Здесь сейчас разгар зимы, и нам еще придется немало подрожать.
Часов двадцать – тридцать мечемся, словно мы на родео. С одним гротом делаем по шесть узлов. Ветер и скорость изрядные. Гребни волн ломаются у борта и заливают лодку. Буря прижимает нас все ближе и ближе к острову Савайи, и боюсь, как бы мы не налетели в темноте на какой-нибудь риф. Я интуитивно ощущаю близость суши. И это странно, потому что идем мы по направлению 240° и обязательно должны пройти вдали от берега. Снова невидимый враг – течение – зло шутит с нами.
Волны швыряют лодку, словно скорлупку. От ливня и брызг насквозь мокрые.
Все лицо залеплено морской солью. И опять меня схватила морская болезнь. Во время ее приступов иногда хочется завыть. Будто какой-то садист не переставая сверлит буравом желудок и голову. Я делаю свое дело, но сам словно очумелый. Знаю, болезнь продержит меня в своих лапах дня два-три.
Обсервация в полдень показала, что мы находимся на 13°41 южной широты. Прошли на волосок от Савайи. Предчувствие не обманывало меня.
«Джу», вся в пене, стремительно мчится вперед. Когда сквозь тучи пробивается луч солнца, на брызгах, разлетающихся из-под носа лодки, образуется радуга. За кормой остаются длинные белые ленты. Они называются кильватерной струей. По ней можно определить приблизительно угол дрейфа.
Ветер усиливается. В воздухе висит водяная пыль.
Очень хочется, чтобы ветер был послабее. Идем на зарифленном гроте.
За тридцать два часа прошли 140 миль. Средняя скорость – 4,3 узла.
Джу
Весь день погода то и дело меняется, но волны явно становятся меньше.
В рубке полная неразбериха. Всюду разбросаны мокрая одежда, упавшие предметы, карты, справочники. А ведь я рассчитывала, что в последние дни буду укладывать багаж, готовить «Джу» в обратный путь, в Болгарию, чтобы не заниматься этим на Фиджи.
Писать не хочется. Чувствую страшную усталость. Тысячи раз повторяемые движения вызывают боль во всем теле. Сижу у руля и лишь стараюсь не упасть да глаза держать открытыми.
Дончо
В наше время часто говорят об экологии и стрессах. Может, в этом и кроется причина известности экспедиции «Планктон». Уже десять лет в четырех экспедициях мы систематически и методично изучаем состояние стресса у человека и его последствия. Во многих публикациях я читал, что длительные стрессовые ситуации серьезно подрывают здоровье человека, но мы этого не чувствуем по себе. Наоборот, теперь, когда целиком выяснили свои возможности, думаю, мы способны пройти и через более тяжкие испытания. Вероятно, во многих случаях непрерывный стресс и в самом деле наносит вред. Верю, что это так, но следует учитывать и влияние многих других факторов. Может быть, если любишь свою работу, видишь в ней смысл жизни, если доволен свершенным тобой, пользуешься достаточным признанием, если не потерял уважение к самому себе, если любишь землю и жизнь, отрицательное влияние стресса ограничивается. Иначе чем объяснить, что в определенных ситуациях одни падают духом, а другие, наоборот, бурно проявляют себя? Или чем объяснить невероятную работоспособность сотен людей, живших и творивших в условиях непрерывного стресса? Иногда, упрощая суть дела, утверждают, будто стресс – это чуть ли не чистая химия. Прогресс науки и медицины дает нам все более убедительные, материалистические объяснения духовных процессов. Неопровержимо доказано: в критических ситуациях в крови человека увеличивается содержание адреналина, но я не могу согласиться, что вся в целом реакция человека на внешние раздражители зависит лишь от этих факторов. Я не думаю, что характер человека определяется исключительно деятельностью желез внутренней секреции.
В последнюю, кругосветную экспедицию мы еще подробнее и углубленнее будем изучать стресс. Намереваемся привлечь к этому и эндокринологов, но выводы сделаем лишь после того, как сопоставим результаты тестов. Задача облегчается тем, что мы будем располагать данными двенадцатилетних наблюдений за одними и теми же людьми. Особенно нас интересует динамика изменения личности и ее реакции. Как долго при наилучших показателях можно работать и творить в тяжелых условиях? Как изменяются мотивации и желание работать? Какое влияние на интерес оказывает профессия? И т. д.
Некоторые с умилением и печалью пишут о новых отшельниках, которым море заменило досадную современную жизнь. Журналисты, писатели и читатели захлебываются от восторга, что есть, дескать, еще люди, способные порвать с городом: с его загрязненным воздухом, с шумом и кошмаром городского движения. Даже завидуют им. От странствующего одиночки требуется немного, чтобы стать любимцем публики: достаточно «приправить» свой рассказ о штормах пророческими предсказаниями вырождения человечества, гибели флоры и фауны.
С еще большим восторгом принимают тех, кто оставляет при этом любимую семью, интересную работу и солидное положение. Их назидательным примером размахивают и смущают сонмы скучающих чиновников.
С нами дело обстоит иначе. Наши экспедиции – это не бегство от цивилизации и не компенсация ее недостатков. Мы уходим в океан как экспериментаторы и возвращаемся. Мы любим море, но и не отрицаем современную жизнь. За десять лет исследований по программе «Планктон» мы совершили невероятное – не порывали со своей профессией, не чувствовали себя пришельцами на суше. Теперь я хорошо знаю: куда удобнее и легче целиком отдаться страсти, увлечению морем, тем более что заодно обретаешь и общепризнанное алиби своим житейским неудачам. Наши многолетние экспедиции и их результаты позволяют мне говорить об этом столь уверенно. Давно уже меня волнуют подобные мысли, но я не смел их высказать вслух, ибо люди могли обвинить меня в незнании моря, жизни и т. д. Теперь и я стал старше, и за спиной тысячи миль, пройденных по морям и океанам необычнейшим способом.
Пусть на меня не сердятся моряки. Я отдаю себе отчет: если бы я был профессионал, было бы по-иному. Но мои слова и мысли обращены не к профессиональным морякам, а к тем, кто собирается отправиться в морское плавание, к яхтсменам-любителям, из числа которых, как правило, выходили известные потом путешественники и спортсмены. Как бы ни было заманчиво море, как бы мы его ни любили, настоящая жизнь для нас – на суше. Не следует морем компенсировать собственные разочарования или ради него отказываться даже от частицы прекрасного в жизни. Намного полновеснее и счастливее чувствуем себя, когда сочетаем море с работой по профессии. Разумеется, это нелегко, но в жизни все истинно ценное достигается трудом и старанием.
Вот уже несколько лет нам знакома в какой-то мере слава. Вероятно, потому, что каждая следующая экспедиция была более трудной, или, возможно, муки подготовки к ним открыли нам глаза, но мы поняли, что известность, слава – тленны, преходящи, и нам стало совершенно ясно, что мы бы не смогли всю жизнь проводить экспедиции в экстремальных условиях.
Как бы я себя чувствовал спустя годы, когда силы оставят меня? Что бы я делал, если бы не имел корней на суше, не владел профессией?
Я и сегодня остаюсь экономистом, стараюсь не отстать от современных требований экономической науки. Мне это нетрудно, поскольку я люблю свою специальность. Но есть тут и другое. Я полагаю, коль случилось так, что ты стал примером для молодых людей и тебе верят, ты не вправе позволить себе стать иным, ты должен всю оставшуюся жизнь прожить так, чтобы никто не смог сказать: «Эх, а какой был парень!»
Сегодня ровно сто тридцать четыре дня, как мы покинули Кальяо. Как далека теперь Южная Америка и как близок конечный пункт экспедиции! До сих пор никому еще на свете не удавалось провести столько времени на спасательной шлюпке в открытом океане, причем добровольно.
Эти месяцы неопровержимо доказали поразительные возможности спасательной шлюпки. На своей «Джу-V», серийного производства, изготовленной в точном соответствии с требованиями Международной конвенции по охране человеческой жизни в открытом море, мы прошли через свирепые ветры, через изматывающие штили и жестокие штормы. Молодец, лодочка! Браво, «Джу»! Я и представить себе не могу, как бы я добрался сюда без тебя.
Южная широта 14°35 , западная долгота около 175°30 .
Долготу снова определяем по заходу солнца. Сегодня в последний момент набежали облака, и я не совсем уверен в своих измерениях.
Впереди еще около 450 миль. Ровно 1/18 пройденного пути. За сколько дней пройдем оставшееся расстояние?
Погода улучшилась. Ветер 4 балла. Юго-восточный. Идем на гроте и стакселе. Курс по компасу 210°. Галфвинд дует перпендикулярно в левый борт, и дрейф составляет около 20°. Чтобы идти нужным, истинным, курсом, необходимо учитывать поправку компаса (склонение + девиация). Общая поправка компасного курса + 9°30 . Значит, наш истинный курс – 239°30.[48] Если будем идти этим курсом, то нам удастся каждый день склоняться к югу по 60 миль. Если, разумеется, позволит погода.
В том, что мы отклонились от курса, виновата буря, трепавшая нас в первую ночь после отплытия с островов Самоа. Пролетели 100 миль и не успели спуститься южнее даже на пять миль. Теперь придется наверстывать.
Чувствуем себя хорошо. Если не считать проклятую морскую болезнь. Мне с ней не повезло. Всякий раз, как только покидаем сушу, она берет меня в оборот.
Не могу подобрать себе удобную одежду. Если одет в фланелевую рубашку и шорты, то мерзну, теплая шерстяная быстро намокает под брызгами. А в водонепроницаемом костюме покрываешься испариной. В океане одежда – вечная забота, и нужно иметь ее как можно больше. Быстро намокает, да и ветер часто крадет ее и уносит в океан. Мало приятного – лишиться последней куртки. Ветер пристрастился к моим головным уборам. А с непокрытой головой я не могу находиться на солнце. Поэтому всегда запасаюсь достаточным их количеством.