ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Не за что. (Стук в ворота.)
ДВА ЖЕНСКИХ ГОЛОСА. Это мы.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Гляди-ка, Оперу уже прикончили. Это дама с первого этажа с дочкой возвращаются.
МАДЕМУАЗЕЛЬ ВЕРДЕ. Да еще и с кавалером, вот дела! Я этого впервые вижу.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Лично я ничего не видела. Эта дама всегда очень щедрая.
МАДЕМУАЗЕЛЬ ВЕРДЕ. А он, пожалуй, с виду получше, чем г-н Боке.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. «Злополучная мать, сказала она, ты погубила собственную дочь, а виною всему чувства, которые ты взрастила в душе этого херувима… херувима… На лугу, усыпанном цветами, повсюду виднелись белоснежные овечки». Не вижу связи. Еще бы: 104 и 297. Дежарден, отвечай немедленно: куда ты дел страницы? Спит как сурок на своих антресолях; ты чем трубку раскуривал?.. Да не про шнур я тебе говорила, болван. (Идет закрыть ворота.) И что теперь прикажете предпримять? Не знаю даже, куда кидаться. А Лионка уже почивает; спокойной ночи, Лионка!
ЛИОНКА. Нет-нет, я все слышу: «усыпанном цветами…».
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Простите, обозналась. Может, в моем кресле под подушкой посмотреть… Нет, и тут нет. «Злополучная мать…».
Г-Н ПРЮДОМ, сквозь окошко. У меня свечка погасла.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Господи! Да вы, сударь, так и будете слоняться туда-сюда по двору целый вечер, если вы эту свечку шляпой не прикроете.
Г-Н ПРЮДОМ. Я боюсь подвергнуть шляпу опасности… Однако я постараюсь принять все необходимые меры для того, что более вас не потревожить; тысяча извинений за доставленные неудобства, тысяча благодарностей.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. «Злополучная мать, сказала она, ты погубила собственную дочь, а виною всему чувства, которые ты взрастила в душе этого херувима… херувима… На лугу, усыпанном цветами…»
Г-Н ПРЮДОМ, в окошко. Это снова я; увы, как быть? Все в природе угасает!.. Свеча есть символ жизни… Мы все покорны общему закону… Я закрою окошко.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Господи Иисусе! Как же глуп этот человек со всем своим умом! Глуп как пробка! (Идет к воротам, которые остались открыты, и, заметив вдали одного из жильцов, поспешно их закрывает и возвращается в привратницкую.) Подумать только, Лазер заявился. Пусть погуляет немножко, это ему спасибо за новогодние подарочки.
ГОСПОЖА ПОШЕ. Неужели он вам ничего не подарил?
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Полтора франка, клянусь вашей честью.
МАДЕМУАЗЕЛЬ РЕГИНА. Тридцать су!… Ах он скупердяй!
ГОСПОЖА ПОШЕ. Ужас какой! (Стук в ворота.)
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Ишь как колотится!
МАДЕМУАЗЕЛЬ РЕГИНА. Но деньги-то у него есть?
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Еще бы; что ж, даром налоги, что ль, собирал?.. (Стук в ворота.)
ГОСПОЖА ПОШЕ. Да уж… А мебель какая!.. заглядывала я в его комнату.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Да-да, мебель у него последовательная… (В ворота стучат три раза подряд.)
ГОСПОЖА ПОШЕ, смеясь. Проснулся!
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Вечная его манера. (В ворота колотят все сильнее.) Стучи-стучи, ты у меня еще попрыгаешь. (Привратник внезапно просыпается и с антресолей дергает за шнур.) Кто тебя просил открывать, скотина?
Г-Н ЛАЗЕР. Сколько можно вас звать, госпожа Дежарден?
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Домобладелец приказал не открывать после подлуночи.
Г-Н ЛАЗЕР, достает из кармана две пары часов, холодным тоном. На моих часах, как и на ваших стенных, без четверти двенадцать, а я уже почти пятнадцать минут жду…
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Ничего не знаю, ваши часы надо выбросить на помойку.
ХОЗЯИН МАДЕМУАЗЕЛЬ РЕГИНЫ. Мои часы тоже показывают без четверти двенадцать, сударыня.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН, медоточивым голосом. Ваши – другое дело, ваши точные.
ХОЗЯИН МАДЕМУАЗЕЛЬ РЕГИНЫ. А что это за новые приказания? Неужели жильцы не могут возвращаться после полуночи?
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Ах, сударь, это ведь приказы не для всех.
Г-Н ЛАЗЕР. Они, значит, только для меня; благодарю покорно.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Вы мне за это не платили.
ХОЗЯИН МАДЕМУАЗЕЛЬ РЕГИНЫ. Тише, тише, госпожа Дежарден, не надо так говорить.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН, с жаром. Ах боже мой! Вы совершенно правы… (Передает подсвечник мадемуазель Регине.) Вот ваша свеча, сударь; мы вас поджидали, нам это только в радость.
ХОЗЯИН МАДЕМУАЗЕЛЬ РЕГИНЫ, поднимаясь по лестнице. Госпожа Дежарден, грубить не нужно никому. (Кланяется г-ну Лазеру.)
Г-Н ЛАЗЕР. Сударь, честь имею.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Кстати, господин Лазер, вот вам три карточки и два письма, они тут уже целую неделю валяются.
Г-Н ЛАЗЕР. Как! Целую неделю?!
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Ну да… а что, нужно было их к вам отнести?
Г-Н ЛАЗЕР. Я этих известий очень ждал… Вы же могли по крайней мере мне сказать, что у вас для меня письмо?
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. С какой это стати?.. Вам нужно, вы бы и спросили, есть для вас что-то или нет. (Закрывает окошко и задувает свечу.)
Г-Н ЛАЗЕР (в полной темноте на лестнице). Как же эта дрянь любит деньги! (Спотыкается.)
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН, прислушиваясь. Чтоб тебе шею сломать! (Слышно, как г-н Лазер падает.) Слава богу!
ГОСПОЖА ПОШЕ, проснувшись. Не за что… соседушка. Кстати, передайте-ка мне вашу жаровню, я свою свечку зажгу.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Нет-нет, погодите, пусть-ка этот скряга еще поваляется там в темноте.
ГОЛОС КУЧЕРА, из‐за ворот. Открывайте!
ГОСПОЖА ПОШЕ. А вот и второй этаж возвращается.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН, идет открывать ворота. Азор, ко мне.
ГОЛОС КУЧЕРА. Открывайте!
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Да иду я, иду. (Экипаж уезжает, она закрывает ворота.) Жена вместе с мужем вернулась, вот чудеса-то! А сегодня холодно. (Возвращаясь в привратницкую.) Скоро снег пойдет, помяните мое слово; у меня так кости ломит, просто сил нет!
ГОСПОЖА ПОШЕ. Ах батюшки! А я забыла убрать мои левкои!
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Прости-прощай вашим левкоям, не извольте сомневаться. «На лугу, усыпанном цветами…» (Азор, выбежавший из привратницкой, скребется снаружи.) Так, вот еще один. Поди сюда, бродяжник!
ГОСПОЖА ПОШЕ. Послушайте, не открывайте дверь; втащите его в окошко.
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Да, но пролезет ли он?
ГОСПОЖА ПОШЕ. Вы его подтащите.
(Госпожа Дежарден пытается втянуть Азора в окошко, тот испускает ужасный вой.)
ГОСПОЖА ДЕЖАРДЕН. Да пролезай же ты, негодяй!.. И отправляйся немедленно спать. (Слышен бой часов.)
ГОСПОЖА ПОШЕ. А вот и подлуночь! (Остальные дамы спят.) Мадемуазель Верде, Лионка, вы что, уже готовы?.. Пора спать, пора!
ВСЕ ДАМЫ, поднимаются, зевая. Да, пора спать.
ГОСПОЖА ПОШЕ. До завтра, госпожа Дежарден, до завтра, сударыни. Жалко, что мы сегодня не очень много прочли, было так интересно!
ЭТЬЕНН ДЕЛЕКЛЮЗ В ПОИСКАХ РАВНОВЕСИЯ«СЫНЫ ВЕКА» ГЛАЗАМИ ХЛАДНОКРОВНОГО НАБЛЮДАТЕЛЯ (ОЧЕРК «ОБ УЧТИВОСТИ В 1832 ГОДУ»)
Очерк художественного критика и мемуариста Этьенна-Жана Делеклюза (1781–1863) был напечатан в 13‐м томе 15-томного сборника «Париж, или Книга Ста и одного», вышедшем в свет 14 декабря 1833 года. Я написала об этом сборнике целую книгу: «Парижане о себе и своем городе: Париж, или Книга Ста и одного (1831–1834)», которая вышла в 2019 году в издательстве «Дело» РАНХиГС.
Елена Петровна Шумилова, Лена, служившая связующим звеном между Школой актуальных гуманитарных исследований и этим издательством, еще успела послать туда мои файлы и таким образом как бы благословила выход книги, которую в печатной форме уже не увидела. Мне показалось уместным поместить комментированный перевод очерка Делеклюза в сборнике памяти Лены не только по этой формальной причине, но и потому, что тема человеческих взаимоотношений, умения общаться с людьми имеет к Лене самое непосредственное отношение. Этим умением она владела мастерски; впрочем, «умение» тут слово не точное, это было не умение, а природный дар. Недаром, по свидетельствам очевидцев, налаженная ею связь между ШАГИ и «Делом» заключалась в том, что Лена первым делом там «всех очаровала».
В начале несколько слов о «Книге Ста и одного». Сборник этот представляет собой едва ли не единственный случай в истории издательского дела: более полутора сотен авторов (а точнее, 171 человек) добровольно и безвозмездно предоставили тексты для издания, чтобы спасти издателя Пьера-Франсуа Ладвока от банкротства. Ладвока координировал издание и задал для него тему и рамку – рассказать о современном Париже, причем показать его с самых разных точек зрения. В сборник вошло 256 текстов, в самом деле очень разных и по форме (от очерков и новелл до стихов и мемуаров), и по тематике (требованию рассказать о современном Париже отвечают далеко не все). Тексты разнородные, но у сборника, как я постаралась показать в своей книге, есть связующая нить, скрепляющий элемент; это – идеал светской учтивости, которая позволяет противоположным убеждениям мирно сосуществовать в пространстве одного и того же салона, а носителям этих убеждений – спорить, не ссорясь. «Книгу Ста и одного», в которой бонапартистские очерки мирно соседствуют с республиканскими, а статьи легитимистов – с воззваниями пламенных сторонников Июльской монархии, можно, таким образом, представить неким аналогом салона, где соблюдаются нормы светской учтивости. И в этом смысле очерк Делеклюза с его прославлением взаимной уступчивости как высшей формы человеческих взаимоотношений очень характерен для «Книги Ста и одного».
Но интересен он не только этим, а еще и тем, что позволяет взглянуть извне на тот комплекс чувств «разочарованного сына века», который и читатели, и исследователи привыкли видеть таким, каким он преподносится изнутри. Выражение «школа разочарования», которое Поль Бенишу выставил на титульном листе своей монографии, посвященной творчеству Сент-Бёва, Нодье, Мюссе, Нерваля и Готье [Bénichou 1992], принадлежит Бальзаку; он употребил его в одиннадцатом «Письме о Париже», датированном 9 января 1831 года. К «школе разочарования» Бальзак отнес несколько новейших романов: собственную «Физиологию брака», разрушающую иллюзии относительно реальности супружеского счастья; «Исповедь» Жюля Жанена, показывающую, что в обществе, утратившем веру, порядочный человек, случайно совершивший преступление