Материалы, добытые экспедицией «Ра», явились в известном смысле сенсационными: действительно, никто до нас не наблюдал подобного, на современном корабле мореплаватель практически океана не видит, мало кто подозревал, что беда зашла так далеко. Вскоре по возвращении Тур был приглашен в США, на заседание сенатской комиссии, для обстоятельного отчета. Мир ужасался, негодовал, о нас говорили: «Те парни, которые обнаружили, что океан безумно грязен», – как будто это было единственным, чего мы добились в путешествии. Но мы не обижались. В конце концов, проблемы трансатлантической миграции – для знатоков, а вода нужна всем.
После плаваний на «Ра» каждый из нас получил на память пачку цветных диапозитивов. Мы пользуемся ими, рассказывая об экспедиции, и почти на каждом снимке, фоном ли, крупно ли, присутствует океан.
Иногда кажется, что это не один, а много океанов: и коричневый, вздыбленный штормом, и пепельный в туманном мареве, и синий-синий, солнечный, и уныло свинцовый – полно, да Атлантика ли это, не перепутал ли я коробки?
Но мачта «Ра», парус его, лица моих товарищей не дают усомниться. Океан есть океан, он изменчивый, он живой, и опасный, и в то же время нежный.
Его особенно чувствуешь ночью, он тогда весь светится, фосфоресцирует. Это красиво – но не дай бог оказаться в воде! Под конец пути на «Ра-1», когда корабль чуть ли не по хижину погрузился, нам приходилось порой управлять парусом, стоя по пояс в воде, нырять, чтобы развязать шкоты. Волна захлестывала, перед глазами плыли вспышки, огни какие-то, уже от этого становилось неуютно, даже если и забудешь на секунду об акулах.
Конечно, с ним можно, как это говорят, «сражаться», можно бороться с ним, – но меня всегда раздражает, когда о выдающихся мореплавателях говорят, что они, мол, океан победили. Колумб, Магеллан, Нансен, Амундсен, Крузенштерн, Чичестер, Бомбар – ничего они не побеждали, тем они и славны, что умели найти с океаном общий язык, согласовать его и свои усилия.
Мы пробыли в нем в общей сложности более ста дней, но можем ли поклясться, что теперь знаем о нем все-все?
…Ночью на горизонте возник непонятный оранжевый свет, это было похоже на восход солнца или на зарево, оно занимало значительную часть неба и имело форму полукруга. Мы видели такое дважды и до сих пор не понимаем, над какой тайной, доброй ли, зловещей ли, океан приподнял завесу.
Что это было? Извержение подводного вулкана? Запуск ракеты с научно-исследовательского судна?
Или, может, учебный залп атомной субмарины?
Минули времена, когда океан был сам по себе, а люди сами по себе. Да и было ли такое когда-нибудь? Афродита вышла из морской пены; океан – колыбель всего живого на Земле. Выросшие дети, мы должны бережно относиться к своей колыбели.
Глава третья
Приручили «Зодиак». – Жорж и Сантьяго пляшут канкан. – Хирургия. – Кого и как я лечил. – Госпиталь «Ра-1». – Плюсы и минусы безветрия. – Год назад мы стартовали. – Ужасный мыс Юби. – Ночной аврал. – Набухаем. – Как понемногу тонул наш незабвенный «Ра-1». – Не зайти ли на Канары? – Разгружаем трюм. – Что едят на «Ра». – График Уровня Аппетита. – Социалистический сухарь и капиталистический зуб. – Дискуссии. – Как я засыпаю и как просыпаюсь. – Ода ночным вахтам. – Где вода?! – Воспоминание об источнике месье Шанеля. – «А на чем мы будем есть?» – После нас хоть потоп. – Карло или Жорж! – Ночной вопль
Солнечно, тихо, дрейфуем.
Все-таки мы приручили «Зодиак» – Жорж, Карло и я. Раз десять накачивали и спускали воздух – и укрепили наконец каркас, разобрались во всех деревяшках. Спустили лодку на воду, поставили мотор и покружили вокруг «Ра».
Корабль выглядит со стороны великолепно и очень романтично, с выгоревшим парусом, с изогнутыми носом и кормой… с Сантьяго на макушке мачты, – зачем его туда потянуло?! А, чтоб сфотографироваться!
Он чуть-чуть болен, нечто вроде фарингита. Даю антибиотики, пока они помогают мало, но Сантьяго бодрится. Вчера вечером Тур долго говорил, что близится мыс Юби, до него всего около девяноста миль, и поэтому вахтенному надо быть особенно внимательным, смотреть не только на компас, но и назад, на буй, который, по сути, показывает наш истинный курс, – и вот Сантьяго, вдохновленный речами Тура, проникнувшись важностью момента, отстранил Кея от вахты и встал на мостик сам, назло всем врачам и болезням.
Юрий Сенкевич на борту «Ра». 1969 г.
«На борту “Ра” нет деления на вдохновителей и исполнителей. Взять хоть меня самого: что мне, казалось бы, до древних мореходов? А вот вспомню о них – и радуюсь, и горжусь, что повторяю их маршрут…»
(Юрий Сенкевич)
Вахты нынче скучные. Единственное развлечение – если корабль случайно развернет задом наперед. Так случилось сегодня ночью: часам к пяти ветер абсолютно исчез и я, оставив руль, полез снять топовый фонарь – пока лазал, «Ра» и развернуло. Я порядком намучился, возвращая корму на место, греб маленькими веслами от «Зодиака», дергал за брасы. Потом, когда я совершенно обессилел, нахальный корабль вдруг выправился сам.
Да, становится скучновато, и мы развлекаем друг друга, как можем. Позавчера, например, Жорж и Сантьяго устроили для нас концерт самодеятельности, они пели и плясали канкан, оба в тельняшках, рослый и коренастый, как Пат и Паташон, и подбадривали друг друга: «А ну, девочки!» – а мы корчились от смеха.
Вообще музыка на борту «Ра» звучит почти постоянно. Тур, колдуя над своими чурбачками и колобашечками, мурлычет песенку о летучих рыбках, и взгляд его при этом отрешен и задумчив. Смолкает Тур – вступает Норман, у него губная гармоника и не весьма обильный репертуар, всего две-три ковбойские песенки, мы уже выучили их до последнего такта, – но эти рулады все же гораздо приятней, чем прошлогодний приемник Абдуллы, – он совершенно извел нас тягучими восточными мелодиями.
А вот с магнитофоном Жоржа случилась в прошлом году загадочная история.
Жорж оставил его на корме и пошел помочь мне крепить канистры с водой, через полчаса вспомнил, взглянул – и увы! Скорей всего, магнитофон свалился в воду сам, но, возможно, конечно, его кто-нибудь, не заметив, задел. Я старался утешить Жоржа, однако он твердил, что теперь путешествие для него испорчено, потому что ему без музыки не уснуть.
Не знаю, как кого, а меня тоже опечалило исчезновение магнитофона, на его пленках было немало приятного, – но что вода берет, обратно не отдает.
К слову, о магнитофонных записях. В первые дни нашего первого плавания Карло записал «Симфонию “Ра”». Он просто включил микрофон минут на десять, при довольно тихой погоде, – но когда потом, позднее, на суше, мы крутили эту пленку, меня задним числом брала оторопь: скрипы, визги, скрежет, треск – неужели вокруг нас творилось такое? И как мы это вынесли, как умудрились вернуться живы и невредимы?
Теперь, вспоминая это, краешком сознания – самым краешком – я гадаю: повезет ли нам так же и на этот раз?
Тихо и солнечно, океан – как озеро, и по этому озеру, сказочный, сладко красивый, как на заднике у провинциального фотографа-пушкаря, еле-еле плывет наш «Ра».
Утром 24 мая на борту произошло важное событие, запечатленное на фото-, кино– и магнитной пленке. Состоялась первая операция на «Ра-2»!
Жорж, встав, пожаловался, что плохо спал – болел палец. Я взглянул: панариций – и получил от пациента согласие вскрывать.
К операции готовились обстоятельно.
Сантьяго надел на голову пластиковый чепец, на лицо – марлевую маску. Я опоясался полотенцем, а поверх него – веревкой.
Тур поглядывал на нас, как няня на расшалившихся ребят, он в это время отпиливал ножовкой горлышко у глиняной амфоры – готовил сосуд для хранения расходной воды, так как доставать воду из амфор довольно хлопотно, горло очень узкое – мы до сих пор пользовались автомобильным методом, засасывали воду через шланг, а это негигиенично, вот Тур и решил сделать резервуар, который наполнялся бы не спеша и загодя, а опорожнялся по мере надобности и без труда.
Ножовка плохо пилила, и Тур сердился, но я выдал ему из своих запасов пилу Джигли, предназначенную вообще-то для костей человеческих; Тур воспрянул духом и сделал вид, что не замечает, как добросовестный Кей ловит его в визир.
Итак, Сантьяго, ряженый медицинской сестрой, подает мне спирт и салфетку для дезинфекции рук. Затем прошу у него резиновые перчатки – и он, вместо хирургических, вручает мне здоровенные, электромонтерские. Кинооператор доволен, зрители хохочут, Жорж тоже, он не подозревает, что через секунду ему станет не до смеха.
Для местной анестезии я решил использовать пластмассовый шприц, но не учел, что подкожная клетчатка на пальцах практически отсутствует и такой шприц здесь непригоден, он маломощный, слабенький.
Жму-жму, Жорж морщится, а пользы нет.
Говорю:
– Потерпи, лучше я тебе разрежу без анестезии, это быстрее и проще, чем колоть несколько раз.
Вот тут Жорж заорал неистово!
Я вскрыл ему панариций и выпустил гной, хотел промыть ранку, но он больше не давался и громогласно крыл меня на всех языках, включая и русский.
Киногруппа – Карло и Кей – торжествовала: никакой инсценировки, поймали-таки правду жизни. Жорж уже оправился от потрясения и договаривался с провиантмейстером насчет стопочки. А я собирал инструментарий и думал: пусть эта операция будет единственной на «Ра»!
В прошлом году все, в общем, обошлось. Даже с Абдуллой, хотя уж никак не верилось, что тут обойдется.
Абдулле с первых дней не слишком везло. Морская болезнь как навалилась на него, так и не отпускала, несмотря на все мои старания. Правда, были часы радости, когда Абдулла утром поднимался свежий и восклицал в мой адрес:
– Ты самый лучший доктор на «Ра»!
А Тур добавлял, усмехаясь:
– Бери выше, на всех папирусных лодках мира!
Но проходил день-два, и снова Абдулла ходил грустный или даже не ходил, а лежал в хижине – «у меня болит голова!» – не ел, не пил и молился Аллаху.