– Почему ты не разбудил меня?
– Но ведь ты спал!
– ??!!
Странная логика. Вроде анекдота про медсестру, которая подняла больного среди ночи, чтобы дать снотворное. Мы с Туром посмеялись, но в результате я уже не мог заснуть почти до утра и назавтра ходил разбитый.
Обрезанный нос нашего корабля все-таки слишком высок. Парус трется о папирус и по кромке разлохматился. Жорж и Карло отпилили еще метр с лишним. Теперь у нас вообще нет носа, торчит безобразно толстый и тупой пень.
Погода сносная, но переменчивая, иногда накрапывает дождь, несильный и недолгий.
Ночная вахта – вновь полуторачасовая. Управлять легко, океан лениво плещет о борта. Небо чистое, удивительно звездное, луна еще не появилась, и поэтому звезды особенно сочны. Я засветил «летучую мышь» и уселся на камбузе за дневник, но расслабился и задумался, глядя в небо.
В такие моменты особенно приятно сидеть, развалившись, вытянув ноги, и думать – ни о чем конкретно, просто просеивать всякое разное сквозь дремлющий мозг – и вдруг вспомнить удивленно, что помимо этого твоего мира, сжатого со всех сторон океаном, есть еще и другой, огромный, там живут твои друзья и враги…
Мы – дети того мира, менее натурального, более сложного, и не можем жить без него. Тоскуем. Тянет.
Утро встретило нас отличным солнцем, теплым ветерком и спокойным океаном. Ветер дул с востока. И мы шли бейдевинд, не испытывая никаких хлопот с управлением.
После завтрака Тур опять затеял беседу о плавучести и объявил, что, пожалуй, необходимо сконцентрировать весь лишний папирус под капитанским мостиком. Надо так надо – мы с Сантьяго собрали с крыши беспризорные стебельки, запаслись веревками и полезли под мостик, туда, где вода урчала и плескалась, переваливала через деревянные поперечины и со свистом просачивалась сквозь бамбуковую шторку.
В придачу к папирусу запихнули туда же большую пустую канистру и с облегчением выбрались наружу.
Чего-то мне с утра не хватало, никак не мог сообразить чего. И внезапно осенило: голубь. Исчез голубь. Мы искали его по всему кораблю, но тщетно. Как, когда и зачем он покинул нас, куда увлек его непонятный инстинкт? Сможет ли он преодолеть девять сотен миль и добраться до суши?
Это навсегда останется тайной.
Не знаю, как для кого, а для меня исчезновение Юби означало, что путешествие вступает в финальную фазу…
Следующий день, вернее, ночь, надолго врежется в память.
Было воскресенье, светило солнышко, мы занимались личными делами. Я помылся, побрился, потом мы с Сантьяго вдоволь пофотографировали друг друга, облазили весь корабль и снялись, где только могли, отщелкали три пленки. Тур поощрял нас подходящими к случаю цитатами из корана – эта книжища как раз лежала у него на коленях, и он с наслаждением ее изучал.
К вечеру погода начала портиться. Мы пошли спать, я задремал, но слышал, как Жорж разбудил Тура на вахту, а когда Жорж стал устраивать себе постель, я проснулся совсем и лежал с открытыми глазами.
Тур справлялся с веслами с трудом, корабль шел зигзагами – я чувствовал это по тому, как периодически в хижину задувал ветер, а так бывает, когда «Ра» слишком отворачивается влево.
Захлопал парус. Я не выдержал, выбрался на палубу спросить, в чем дело.
– Ветер изменился, трудно удерживаться на курсе.
– Может, парус привести к ветру?
Для этого надо перебраться на правую сторону кормы, где бушуют волны, в темноте отвязать и вновь закрепить брас – мне совершенно не хотелось туда спускаться, и, видимо, Тур это понимал.
– Не стоит, подождем.
Я вернулся в хижину, улегся. Ветер был очень сильный. Вновь захлопал парус, раз, два, три – нет, не спалось, не лежалось. Вылез и опять предложил свои услуги.
– Хорошо, давай.
Взял страховочный линь, опутался им и ощупью полез в преисподнюю. Волны клокотали сначала у щиколотки, потом у колен, потом у пупка. Mope фосфоресцировало и пенилось. Подумал было об акулах, но некогда о них думать, парус полощет – где здесь конец правого браса? Кто изобрел эту систему?! Я чертыхался, хлебал соленую воду и проклинал свою инициативность. Все же удалось отвязать и подтянуть то, что надо, и Тур обрадовался: стало легче. Я посидел на крыше, пытаясь просохнуть, но забрызгал дождик, и вообще давно пора спать.
Однако не суждено мне было ни заснуть, ни отогреться. Парус хлопнул, как бы примериваясь, и забарабанил канонадно. Ветра в хижине не было, значит, на сей раз мы отклонились вправо к северу. Это еще хуже, так как почему-то корабль поворачивает с юга на север послушней, чем наоборот. Снова вылез на палубу и взялся теперь уже за левый брас.
После нескольких минут борьбы понял, что одному не совладать, и позвал Карло. Но и вдвоем мы не могли помочь делу. На палубе появились заспанные Кей, Норман, Сантьяго. Парус бился бешено, рей стучал о мачту. Брас обрывал руки, а прочие концы, свисавшие с паруса, хлестали так, что в любой миг можно было остаться без глаз.
– Давайте сбросим якорь! – прокричал Тур.
Вскоре якорь-парашют был за бортом. Сперва он не желал раскрываться, но, раскрывшись, потянул лихо, так, что едва успевали травить линь. Все сто метров были моментально размотаны, натянулись, и мало-помалу «Ра» лег на курс.
Теперь надо было якорь извлекать.
Мы тянули его с Карло вдвоем, выбились из сил, упустили линь, он, свистя, скользнул за борт – начинай сначала. Кликнули Сантьяго, впряглись втроем – никак. Линь, стервец, натягивается и пружинит, норовит стащить в океан, ладони горят, и мышцы рук становятся деревянными.
Через четверть часа я сдался: не могу больше, нет сил, и все тут.
Позвали Жоржа и Мадани, потом пришел Кей, потом Норман. Нам было тесно на корме, где, к тому же, бушевали волны и порывами налетали крупные брызги дождя. Выбирали якорь все семеро по очереди, тянули, фиксируя веревку, отдыхали, вновь тянули. Битва продолжалась часа полтора. Победив, мы валились с ног от усталости.
Едва все уснули, вахтенный Карло растолкал Жоржа. Он сказал, что на крючок спиннинга, заброшенного еще вчера, поймалась огромная рыба.
Жорж смертельно хотел спать, но все же поплелся с Карло на мостик. Там бился спиннинг. Жорж взял его, дернул – тяжело, но тяга какая-то странная, постоянная.
В конце концов они вытащили на палубу зацепленный крюком буй.
Тем и кончился наш Главный Аврал, Генеральный Аврал, Аврал Сорок Третьего Дня.
В прошлом году мы тоже пережили подобное. В ночь с 19 на 20 июня, во время вахты Сантьяго и Тура, по носу показался корабль. Он шел навстречу и сигналил светом. Тур разобрал только:
– Эй, на «Ра»!
Тур ответил фонариком:
– «Ра» о’кей!
Они сигналили еще что-то, чего Тур не мог понять: возможно, они говорили по-испански, а Тур читал по-английски. Корабль описал круг, напутствовал: «Бон вояж!» – и удалился. К тому, что произошло дальше, это имеет самое прямое отношение, а какое, сейчас станет ясно.
Я проснулся без пятнадцати два и, сообразив, что до начала моей вахты еще пять минут, нацелился вздремнуть напоследок. Вдруг слышу голос Тура:
– Юрий!
– Сейчас иду.
– Юрий!
– Иду.
– Юрий!
Сантьяго зашевелился и пробормотал:
– Тур зовет, иди скорее.
– Да иду же! – и начал одеваться.
– Юрий, Норман, сломалось весло, все наверх! – уже кричал Тур.
Нас как ветром сдуло. Выскочили кто в чем был, в основном голышом. Тьма была кромешная. «Ра» ходил ходуном. Кинулись к шкотам и брасам, стали выбирать. Тур с мостика выкрикивал курс:
– Двести сорок, двести тридцать, двести десять, сто девяносто, сто семьдесят, сто пятьдесят!
150°! Невероятно! Нас развернуло к югу! Выбросили, распутав веревки, плавучий якорь, но не помог и он. Парус хлопал. «Ра» шатался как пьяный. Положение спас Жорж. Рискуя свалиться за борт, так как не был привязан, пробрался на нос, подлез под бьющийся парус и в темноте нащупал и отвязал запасной обломок весла, ринулся с ним на корму, спустил в воду слева и принялся загребать против хода. Курс медленно менялся.
– Сто девяносто, двести, двести десять, двести тридцать, двести пятьдесят, двести семьдесят! – вещал Тур с мостика. Слава богу, выровнялись. Но нас тут же поволокло вправо:
– Триста, триста десять, триста тридцать, триста пятьдесят! Жорж вытащил весло и кинулся на правый борт! Парус вновь метался, как ошалелый, опять Жорж загребал. Через час-полтора обстановка разрядилась настолько, что на вахте остались Жорж и я, прочие ушли спать.
А встреченный нами корабль вот при чем. После того как Тур сообщил, что на «Ра» все «о’кей», ему обязательно надо было постучать по дереву, чтоб не сглазить, это старинная морская примета.
– Да, моя ошибка, – согласился Тур…
Утренние часы после всех авралов, что на «Ра-1», что на «Ра-2», одинаковы: не до еды, не до погоды, спать, спать, ежели ты не вахтенный, а я не был вахтенным и проснулся около полудня, от тарахтенья движка. Норман и Тур разговаривали с «Каламаром», речь шла о вероятном месте нашего рандеву, о координатах. Им оставалось до места встречи около ста пятидесяти миль, нам – около пятидесяти, – это вроде школьной задачки о двух поездах, экспрессе и почтовом: когда они встретятся? Задачка простая, но мы решили ее не сразу. Назавтра Норман три часа торчал на верхушке мачты, пускал ракеты и жег аммоналовые шашки, «Каламар» делал то же самое, но никто никого не видел, хотя связь была постоянная. «Каламар» потерялся. И с координатами творилось нечто странное. Выяснилось, что за сутки пройдено всего двадцать три мили. Совершенно непостижимо, но – истинно: мы попали в зону какого-то ненормального течения, и оно волокло нас против ветра.
К вечеру вдруг расчеты показали, что «Ра» и «Каламар» находятся в одной и той же точке. Безусловно, штурманские погрешности неизбежны, однако плюс-минус две мили не играют роли, это в пределах прямой видимости, – но мы все глаза проглядели, дежурили на крыше хижины, на мачте, а «Каламара» не было.