Некоторые выводы на основе изучения предметов из коллекции можно сделать и о возрасте владельцев. Большинство из них – семейные пары, образованные в 1900-е годы, то есть рождение каждого из супругов относится к 1880-м годам. К концу 1900-х годов в этих семьях сформировались быт, постоянный адрес проживания и профессия. Они же стали основными героями воспоминаний их потомков сейчас, через призму жизни и быта именно этого поколения ведется настоящее исследование.
Исследовательской и иллюстративной базой издания служит моя личная коллекция городской повседневной одежды, бытовавшей на территории Российской империи во второй половине XIX – начале XX века. Значимой частью коллекции являются предметы одежды, относящиеся к мужскому костюму.
Коллекция была основана в 2012 году, когда был приобретен первый предмет. С тех пор, неизменно пополняясь, количество единиц городской одежды переросло шесть сотен, к чему можно добавить еще несколько сотен фотографий разных периодов, документы, графику. В 2019 году значительный объем коллекции позволил перейти от этапа накопления к этапу исследования и анализа.
География поисков повседневной городской одежды рубежа XIX–XX веков широка: Санкт-Петербург, Москва, Ярославль, Нижний Новгород, Киров, Новосибирск, Тула, Выборг, Гомель и другие города, но за редким исключением поиски не выходят за пределы современной Российской Федерации.
Если география поисков сохраняет стабильность, то хронологически коллекция медленно, но верно раздвигает рамки. Временами этот процесс не удается контролировать. Предмет, первоначально атрибутированный началом XX века, может в будущем стать значительно более старым в результате дополнительных изысканий. Так, например, произошло с дамским «халатом» из плюша, который потомки обозначили как винтажный, затем он был ошибочно отнесен мною к 1900-м годам, и лишь недавно подробный осмотр силуэта, фасона, материалов позволил установить, что он является вечерним дамским салопом[15] середины 1860-х годов. Кроме того, костюм как стандартный официальный и повседневный комплект одежды развивался беспрерывно, что отражалось в мелких деталях, материале, длине элементов и многом другом. Проследить такие изменения в исследовательской практике удается лишь отслеживанием изменений на десятки лет вперед и назад от изучаемого периода, и речь не только об изменениях под влиянием моды. Так что, изучая одежду рубежа XIX–XX веков, требуется вникнуть в ее особенности, начиная как минимум с середины XIX века и заканчивая серединой XX столетия.
Глава 4Брюки из мешковины
«Недавно была на открытии выставки в музее-квартире Рихтера, посвященной его родителям. И он рассказывал, как после революции „интеллигенция“ (пианисты) шли провожать кого-то уехавшего из Житомира и выглядели как стадо оборванцев, и только мама и тетя выглядели неплохо, лишь потому, что мама умела шить и перешила и перевязала все, что только можно, умело скрывала заплатки вышивкой, перешивала скатерти и шторы на одежду…»[16] – гласит комментарий под одним из моих тематических постов в социальной сети. В среднем городской житель обновлял свой гардероб несколько раз в год, из чего следует, что в начале XX века, в эпоху доступности готового платья, каждый был обеспечен хоть какой-то одеждой, и ее объем был гигантским. Социальные катаклизмы первой половины XX века, помноженные на утилитарность одежды, тем более мужской, сильно сократили объемы одежды той эпохи и стали препятствием для создания материального пласта русской истории для будущих поколений.
К 1916 году текстильные и швейные предприятия (и мастерские) выполняли заказы армии, а женские журналы публиковали советы по перешиванию старых вещей. В 1917 году дефицит одежды и обуви стал проблемой, население всеми силами пыталось сохранить то, что было: прислуга господ старалась не выходить на улицу, чтобы сохранить обувь, а интеллигенция отказывалась от приглашений на обед из-за отсутствия нарядов[17]. Снабжение армии к тому времени стало делом чрезвычайной важности. Яркой демонстрацией судьбы одежды городского населения стал декрет «О реквизиции теплых вещей для солдат на фронте», вышедший осенью 1918 года: «Все должно быть отнято у тунеядствующих буржуев. Если понадобится, мы оставим их в одних комнатных туфлях, а лучшую теплую обувь и одежду отправим на фронт»[18].
В 1920 году перешивать и изымать на нужды фронта было уже нечего, в результате дефицит униформы решила «забота о фронте»: «…Раздается, например, каждой гражданке от 16 до 45 лет материал для пошива шести пар красноармейского белья»[19]. Реальные условия выполнения этого распоряжения нам неизвестны, степень обеспечения швей так называемой «раздаваемой» тканью оценить сложно, как и вероятность замещения нехватки «раздаваемой» ткани своим собственным гардеробом для выполнения требования. К 1921 году в пошиве элементов униформы было задействовано более 90 % швейной промышленности государства, которая еще в 1920 году объединилась под эгидой треста «Главодежда».
В 1920-е годы происходило своеобразное взаимное замещение, в результате которого гражданская одежда в переработанном виде попадала на фронт, а военная форма, «в том числе и из дореволюционных запасов, стала основой и для нарядов гражданских лиц»[20] и в прямом смысле слова меняла тенденции моды и городского костюма.
У владельца изношенной и прохудившейся одежды было несколько путей. Первый – обратиться к портным, некоторые из них продолжали работать для гражданского сектора. Однако никто не давал гарантий, что у клиента хватит средств для оплаты услуги, тем более что на следующий день ее стоимость могла существенно возрасти: «…Не так давно брались в магазине такую штучку сделать за 10 млн [рублей] (впрочем, поиски более дешевых портных давали мне потом и более высокие цены – 15 миллионов, 20 миллионов), а теперь 25 миллионов! Как-никак, а цена несуразная»[21], – писал москвич-очевидец сумасшедших цен на одежду в 1921 году, имея жалованье в 43 млн рублей и пытаясь починить старый костюм.
Усугублявшиеся проблемы с одеждой вынуждали городского жителя решать их любыми способами, используя все подручные методы. Например, сшить карманы из старых мануфактурных мешков, как было сделано на этом артефакте – мужских брюках периода дефицита. Искушенному современному обывателю издалека они могли бы показаться очередным творением Мартена Маржела[22] или напоминанием о венецианских традициях второй половины XVII века, где «одежду редко донашивали до дыр – гораздо чаще ее перешивали, перекрашивали или перепродавали;…а с помощью новых технических приемов – таких, как тиснение узоров горячими щипцами, можно было сделать дешевое платье похожим на дорогое изделие искусных мастеров»[23].
Чуть позднее, когда заплатки на брюках уже некуда было ставить, они могли пойти на заплатки для другой одежды. Благодаря этим вырезанным фрагментам обнажились карманы из мешковины от продукции «Товарищества мануфактур братьев Тарасовых», печатные надписи нанесены над предположительной датой фасовки.
Фасон брюк подразумевает их пошив во второй половине 1910-х – первой половине 1920-х годов, сукно сильно изношено, а помимо вырезанного фрагмента, видны другие многочисленные утраты. А что, если фрагмент напротив кармана был вырезан для ремонта жилета? Ведь именно так поступил поэт В. В. Маяковский, попросив сестру Олю организовать ремонт его брюк с помощью жилета для игры в фильме «Барышня и Хулиган», в котором поэт сыграл главного героя, простого деревенского парня[24].
Брюки повседневные мужские, конец 1910-х – первая половина 1920-х гг.
Печатные клейма на мануфактурных мешках, из которых сшиты карманы брюк, конец 1910-х – первая половина 1920-х гг.
Все фотоснимки из коллекции автора.
Все предметы и фотографии сделаны в Российской империи, если не указано иное.
Революционные события 1917 года, а также ряд дальнейших масштабных социальных потрясений повлекли за собой рождение множества предрассудков в отношении представителей бывших власть имущих, названных «буржуями». На деле множество «буржуазных» элементов костюма не исчезли, носились по привычке на разных территориях бывшей империи: Великое княжество Финляндское, Царство Польское. Кроме того, речь идет об украинских территориях, которые, в свою очередь, испытывали сильное влияние Австро-Венгрии и Польши.
Это свидетельствует о том, что, несмотря на разрушение сословной перегородки и масштабные изменения в жизни большинства, – у многих осталась старая психология, чувства, привычки, быт – одежда ушедшей эпохи продолжала жить в гардеробе обычного горожанина.
Студийный портрет мужчины в модном визитном костюме, 1919 г., Краматорск
В марте 1920 года был провозглашен новый государственный курс на восстановление экономики страны – новая экономическая политика (НЭП). К лету 1921 года начали снова работать торговые ряды на Кузнецком мосту, на Тверской и на Петровке, по галереям которых снова прогуливались нарядные дамы и по-европейски одетые мужчины[25]. Дальше – больше, открываются игорные дома, тотализаторы, оживают особняки[26], а в 1922 году в Москве как будто бы вернулись дореволюционные времена: «Москва залита электричеством, снуют трамваи, автомобили, витрины магазинов полны самыми разнообразными товарами, – заграничные и наши ткани, шелка, хрусталь, старина, драгоценные безделушки, гастрономия, в бывшем магазине Елисеева на Тверской и дичь, и рыба, и фрукты, и галантные приказчики, к каждом слову прибавляющие „с“, – все на старых местах». Но это возрождение и шикующие нэпманы стали лишь временным явлением перед тяжелыми 1930-ми годами. В некоторой степени судьбу бывшего купечества, интеллигенции и других «буржуев» обобщил выдающийся писатель периода первых двух десятилетий советской власти Пантелеймон Романов образом советского служащего товарища Кислякова. Последний, по дороге в музей, ощущал некоторое тревожное чувство, его выводила из себя любая мелочь, «даже то, что его пальто было на спине разорвано и заштопано рукой жены, заставляло его съеживаться, так как ему казалось, что все идущие сзади него смотрят на это заштопанное место и думают: „Вон общипанный интеллигент идёт! “»