В 1942 г. в германском руководстве вызрело мнение, что единого центра организации антисоветских сил в России как раз и не хватает. Требовался авторитетный лидер. Хотя его роль оценивали по-разному. Гитлер и его окружение полагали, что это нужно в пропагандистских целях, для разложения Советской армии. А сторонники смягчения оккупационной политики считали, что лучше было бы расчленить СССР на формально «независимые» национальные образования со своими «правительствами» — а для этого нужен русский «вождь». Одной из кандидатур виделся Яков Джугашвили, сын Сталина. Очевидно, немцы так представляли русскую психологию, что после отца народ признает «законным наследником» сына. Однако Джугашвили наотрез отказался.
Вторым кандидатом стал герой Смоленского сражения генерал Лукин — попав в плен, он и сам высказывал подобное предложение. Но, пережив в лагерях страшную зиму 1941/42 гг., когда вымерли миллионы пленных, он понял, что союз с нацистами невозможен, и сотрудничество с ними отверг. (После освобождения Лукин был арестован МГБ, и Сталину доложили о его нелояльном поведении в плену. Но Иосиф Виссарионович, расмотрев все факты, велел его выпустить, восстановил в генеральском звании.) Третьим кандидатом стал Андрей Андреевич Власов. В литературе до сих пор дискутируется вопрос, был ли он борцом за демократию или предателем? Хотя из этой дилеммы надо всего лишь выбросить «или». Разве мало борцов за демократию становились предателями?
Власов был сыном священника, учился в Нижегородской семинарии, после революции пошел в Красную армию. Закончил курсы «Выстрел», вступил в партию. Преподавал в Ленинградской военной школе, был военным советником в Китае. Успел послужить начальником военного трибунала в Киеве, активно поучаствовал в репрессиях 1930-х. Войну встретил командиром 4-го моторизованного корпуса. Попал в окружение. Организовать прорыв не сумел, приказал рассредоточиться и выходить мелкими группами. Сам выходил вдвоем с любовницей, военврачом Подмазенко. Причем можно отметить характерный штришок — в деревни первой заходила беременная Подмазенко. А когда выяснялось, что опасности нет, присоединялся Власов, наблюдавший из укрытия.
Добрались до своих, и генерал был назначен командующим 20-й армией. В битве под Москвой ее штаб спланировал операции и громил врага без Власова, он еще подлечивался после выхода из окружения. Тем не менее, раз его армия отличилась, то и он прославился. Стал заместителем командующего Волховским фронтом. Современные исследователи выявили еще один любопытный штрих к психологическому портрету Власова. Его жена и Подмазенко, отправленная в тыл и родившая ребенка, не знали друг о друге. А генерал писал им совершенно одинаковые письма, слово в слово. Чтобы не напрягаться и не придумывать лишнее…
2-я ударная армия Волховского фронта еще в январе 1942 г. перешла в наступление с задачей деблокировать Ленинград. Заняла большой район лесов и болот, но застряла. Не смогла расширить и горловину прорыва, она достигала лишь 13 км. А командармом вместо заболевшего генерала Клыкова стал Власов. Армия находилась всего в 30 км от войск Ленинградского фронта, для дальнейшего прорыва ее решили усилить. Но немцы нанесли мощный удар на юге, и все резервы перенацелили туда. 2-я ударная осталась в почти готовом «мешке», и германское командование принялось сосредотачивать против нее войска. Когда это обнаружилось, 21 мая, Ставка разрешила вывести армию из полуокружения. Но противник заметил отход наших частей, навалился на них и 6 июня перерезал горловину. В кольце оказались 7 дивизий и 6 бригад. Правда, далеко не комплектных, в армии оставалось в строю 30 тыс. человек.
На Волховский фронт прибыл начальник генштаба Василевский, выручать 2-ю ударную. Сил было мало, но все же 21 июня пробили узкий коридор в 300–400 м. Стали вывозить раненых. Но беда усугубилась ошибками Власова. Выход он не организовал, за ранеными потянулась пехота, державшая эту самую горловину, и немцы опять замкнули кольцо. Василевский и Мерецков предприняли новый удар извне, передав окруженным, чтобы всеми силами атаковали изнутри. 24 июня коридор пробили. Но Власов уже отдал армии такой же приказ, как в прошлом своем окружении, — разбиться на группы и выходить кто как может. Всего вышло 16 тыс., погибло 6 тыс., 8 тыс. попало в плен.
Командарма искали, передали об этом указание партизанам, в тыл врага заслали несколько разведгрупп. Но Власов бродил по лесу вдвоем с очередной любовницей-военврачом, в деревне Пятница обратился к старосте, попросил устроить поближе к дороге. А как только на ней показались немцы, вышел и сдался. Доставленный в штаб генерала Линдемана, он дал исчерпывающие показания о советских войсках (между прочим, многие попавшие в плен германские военачальники, в том числе Паулюс, отказывались это делать, ссылаясь на присягу). Власов попал в лагерь высшего комсостава под Винницей. Вместе с командиром 41-й дивизии Боярским составил доклад, что большинство населения и армии приветствовали бы свержение советского режима.
Поначалу операция с Власовым проходила по ведомству отдела «Вермахт-пропаганда». Его «опекуном» стал капитан Штрик-Штрикфельдт. Гитлеровских взглядов на восточную политику он не разделял, но верил, что ее можно изменить. За подписью Власова была выпущена листовка к советским солдатам и декларация, будто в Смоленске создан «Русский Комитет» и началось формирование РОА — «Русской освободительной армии». Это был обман, никакого комитета не существовало. Фейк предназначался, чтобы спровоцировать дезертирство в наших частях.
Но Штрик-Штрикфельдт договорился с летчиками, чтобы часть тиража высыпали над оккупированной территорией — пускай возникнет «освободительное движение», а потом можно будет поставить командование перед фактом. Частная инициатива капитана сработала. Листовки подбирали люди, распространялись слухи. В Смоленск, на адрес мифического комитета, пошли письма, приезжали делегаты. А «хиви» и солдаты «Остгруппен» оживились. Теперь-то они получались не предателями, а «освободителями». У них появилось «правительство» (о котором никто толком не знал). Солдаты сами себя начинали величать «власовцами», прикрепляли на мундиры нашивки «РОА». Ждали, когда же их переведут в «свою» армию.
Но германское командование никаких «русских комитетов» и «своей» армии формировать не позволило. Единственным шагом в данном направлении стало создание «школы пропагандистов» в Дабендорфе (под Берлином). Предполагалось готовить что-то вроде комиссаров для работы в частях «Остгруппен», среди пленных и подневольных «остарбайтеров». Эта акция тоже была экспериментом, набрали всего 100 курсантов. Но начальником школы стал Штрик-Штрикфельдт, и под ее крышей обосновался центр «Русского освободительного движения» (РОД). Тут пристроились Власов и ряд других перебежчиков — Зыков, Жиленков, Малышкин, Трухин.
Когда прорабатывали символику РОД, двуглавого орла и бело-сине-красное знамя германское начальство запретило — сочло, что они связаны с «традициями российской державности». Для нарукавных нашивок и эмблем приняли символику морского, Андреевского флага. Ее немцы признали «нейтральной» и дозволили. Идеология РОД была крайне запутанной. Среди власовцев были коммунисты, но объявлявшие себя антисталинистами, как бывший секретарь райкома Жиленков. Главным идеологом и пропагандистом стал Зыков (предположительно, один из помощников Бухарина, Цезарь Вольпе). Тут как тут очутился и НТС, внушая идеи «народно-трудового строя» и «третьего пути».
Однако стоит задаться вопросом — а был ли он возможен в условиях войны, «третий путь»? Нет. Даже при гипотетическом успехе «национальной революции» выиграли бы отнюдь не национальные силы, а чужеземные. Можно еще раз вспомнить, как подыграли врагам России Февраль и Октябрь. В Великую Отечественную последствия грозили еще более тяжкие. Ведь нацисты, в отличие от кайзера, нацеливались не на расчленение и ослабление нашей страны, а на полное ее уничтожение.
Состав антисоветских формирований был очень неоднородным. В них перемешались и убежденные антикоммунисты, и отребье, которому было без разницы кому служить, абы погулять и пограбить. Для многих пленных вступление в подобные части являлось лишь способом выжить, вырваться из лагерей. Такие записывались куда угодно. Приезжал вербовщик от казаков — объявляли себя казаками, от украинцев — «хохлами». Иногда в самообмане, что это способ при удобном случае вернуться к своим.
Но возвращаться было слишком страшно — свои изменников не жаловали. А здесь вроде бы жив, сыт, одет. И «прирастали». Участвовали в боях, в карательных акциях, после чего путь к своим был отрезан. Дальше плыли по течению, куда вынесет. Власовцы, красновцы, легионеры откололись от одного берега и не пристали к другому — потому что его не было. Ведь в Отечественной войне на карту были поставлены не идеологические схемы, а судьбы народов, быть им или не быть. А при таком раскладе не важно, каковы твои побуждения и убеждения. Важно лишь то, в какую сторону направлена твоя винтовка.
Но, невзирая на разношерстный состав, власовские и прочие антисоветские формирования представляли очень серьезную опасность для СССР. Именно тем, что подрывали единство народа, снижали его способность к сопротивлению. Что ж, в какой-то мере раскол удалось осуществить. Снова натравить русских людей брат на брата. В составе германских войск насчитывалось до 800 тыс. советских граждан! Некоторые исследователи приводят цифру в 1 млн (возможно, если считать с полицаями). Предпринимались меры, чтобы этот раскол углублялся. Покровители Власова не теряли надежды, что он все-таки возглавит настоящее, широкое движение.
Весной 1943 г. для него организовали агитационные поездки в Смоленск, Могилев и Бобруйск, потом в Ригу, Псков, Лугу, Гатчину. Он выступал перед населением, говорил о создании «независимого национального государства». Указывал, что немцы «в союзе с русскими» помогут сбросить «диктатуру Сталина» так же, как русские помогли Германии освободиться от Наполеона. На одном из собраний даже спросил слушателей, хотят ли они быть рабами немцев, и аудитория дружно кричала: «Нет!» Впрочем, Власов тут же пояснил, что рабами они станут, если будут защищать коммунизм, а выступая против него, превратятся в «друзей» для нацистов.