и обсуждали, к кому отойдут вопросы коммунального обеспечения, торговли, культуры, образования, транспорта.
Хрущев «достал» буквально всех. В народе плевались от его правления. Армия его ненавидела после безобразных сокращений и ждала, что скоро могут последовать новые, с переходом на «милиционную систему». Творческая интеллигенция его презирала и распускала о нем анекдоты. Еще недавно его опорой была партийная номенклатура. Но своим дерганием, непрерывными ломками существующих порядков он измучил и ее, не давал ей спокойно жить. Все больше тревожилось высшее партийное руководство. Новочеркасск и прочие эксцессы показывали, что страна доведена до грани серьезных восстаний.
Но Хрущев стал не подходящей фигурой и для врагов Советского Союза. Он своим сумасбродством очень эффективно разрушал военный и экономический потенциал нашей страны. Однако Карибский кризис показал, что он непредсказуем, может довести мир до ядерной катастрофы. Да и народное восстание в СССР было чревато нежелательными последствиями, к власти могли выдвинуться какие-то стихийные патриотические лидеры. У самых различных сил выводы напрашивались одинаковые — Хрущева пора менять.
Глава 36. Переворот в рамках закона
Мы уже отмечали еще одну характерную черту Хрущева. Он не знал чувства благодарности. В 1957 г., когда его положение висело на волоске, его спасали не только Жуков с Серовым. Крепко поддержали Кириченко, Козлов, Мухитдинов, Фурцева, Суслов, Брежнев, Игнатов, Шверник. Они были награждены, стали членами Президиума ЦК. Но Никита Сергеевич сам раскидал свою опору и умножал число противников!
Мухитдинов на XXII съезде, на кулуарном совещании, воспротивился выносу тела Сталина из мавзолея. Сказал, что это «не будет хорошо воспринято народом», а «у мусульман это большой грех — тревожить тело умершего». Решение все же приняли, и Мухитдинову поручили озвучить его на съезде. Он отказался. После этого вылетел из руководящих органов.
О Фурцевой, министре культуры, впоследствии были созданы легенды как о твердолобой «дуре». Это ложь и клевета. Она была лучшим из всех министров культуры в Советском Союзе, «матерью родной» для режиссеров, актеров, художников, музыкантов. По ее инициативе был открыт целый ряд театров, музеев, учебных заведений, возводились памятники в честь исторических событий, стали проводиться международные конкурсы музыкантов, артистов балета, Московский кинофестиваль.
Но Суслов донес Хрущеву, что Фурцева с секретарем ЦК Игнатовым обсуждают и критикуют его. Тот осерчал, обоих вывели из Президиума ЦК. Для Фурцевой это был тяжелый удар, который она считала незаслуженным. Сделала попытку самоубийства. Не исключено — имитацию, желая разжалобить Хрущева, воззвать к его совести. Но когда Никите Сергеевичу доложили, он оскорбительно прокомментировал, что это «климакс».
Своим главным помощником Хрущев попытался сделать Кириченко. Это был его давний клеврет. Работал под началом Никиты Сергеевича и до войны, и на фронте, и после войны. Но он был хорош только в качестве исполнителя, тупо и прямолинейно реализуя указания начальника. Как только Кириченко оказывался на самостоятельном участке работы, он совершал грубые ляпы, и вдобавок, проявлял крутые амбиции, откровенное хамство. Никита Сергеевич решил поставить его «вторым секретарем». Официально такой должности не существовало, но подразумевалось, что «второй» — заместитель первого. Заранее просматривает материалы для заседаний, готовит повестку дня, проекты постановлений. А если первый отсутствует, занимает кресло председателя.
Но Кириченко сразу занесся, возомнил себя второй фигурой в партии и государстве. Силился просто командовать членами Президиума и перессорился со всеми. Не мог толком решить ни одного вопроса, но стал возмущать и Хрущева, без его ведома снимать и назначать ответственных работников. Начал перечить даже самому Никите Сергеевичу. На охоте в Завидово они оба выстрелили в кабана, и Кириченко заспорил, что он лучший стрелок, и убил кабана он. Егеря, достав пули, доложили: нет, попал Хрущев. Кириченко накричал на них, называя подхалимами. Никита Сергеевич вскипел и уехал, не попрощавшись. А поскольку «вторым секретарем» были недовольны уже все члены Президиума, то его карьера кончилась. Спровадили в Ростов.
Вместо него Хрущев сделал ставку на первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Фрола Козлова. Он во всем поддерживал Никиту Сергеевича, за это получал щедрые субсидии на развитие своего города и имел возможность рапортовать успехами. Теперь Хрущев сделал его «вторым секретарем», оставлял вместо себя во время отлучек. Но Козлов давно страдал гипертонией, в апреле 1963 г. у него случился инсульт. Никита Сергеевич не терял надежды, что он поправится. Временно его обязанности были поручены Брежневу.
Леонид Ильич после Ворошилова был председателем Президиума Верховного Совета СССР. Пост очень высокий, но малозначащий, ведь Верховный Совет лишь проводил в жизнь решения ЦК. С июня 1963 г. Брежневу добавили и его прежнюю должность, секретаря ЦК. Его и Шелепина Хрущев считал собственными выдвиженцами, был уверен в них. Но именно они стали организовывать заговор против Никиты Сергеевича. У бывшего председателя КГБ уже была своя группировка, вся сила КГБ, где начальствовал его ставленник Семичастный. К нему примкнули и идеологи партии: Суслов, Ильичев, Яковлев. У Брежнева тоже были его ставленники — Устинов, Черненко.
Украину Хрущев считал собственной «вотчиной», благоволил к ней. Подгорного, возглавлявшего украинскую компартию, держал в чести. Когда заболел Козлов, перевел в Москву, поставил секретарем ЦК, поручив курировать легкую промышленность. Но в Киеве Подгорный был «царем и богом», а легкую промышленность совершенно развалили, и новый секретарь оказался «крайним». Хрущев вовсю честил его: «Вот товарищ Подгорный. Мы его вытащили в Москву на большую должность, а он как был сахарным инженером, так им и остался». Тот обиделся и присоединился к Брежневу, которого тоже хорошо знал по Украине.
Становилось ясно, что Козлов уже не поправится. Хрущеву намекнули, что для Брежнева нагрузка слишком большая — и Верховный Совет, и ЦК. На почетную, но декоративную должность председателя Президиума Верховного Совета был перемещен престарелый Микоян. А Брежнев стал фактически руководить Секретариатом ЦК. Сосредоточил в своих руках реальные рычаги управления партией. Подготовку к перевороту облегчал сам Никита Сергеевич. В апреле 1964 г. страна отмечала его 70-летие. Поток самой пошлой лести далеко перехлестнул сталинский «культ». Хрущев повесил себе на грудь четвертую звезду Героя Социалистического Труда (у Сталина была одна).
Никита Сергеевич вошел и в роль международной политической фигуры. В 1964 г. из 9 месяцев он 135 дней провел за границей. Да и в СССР ему на месте не сиделось, он разъезжал с парадными визитами по республикам, областям. «Черную» работу он стал всецело оставлять помощникам, заседания Президиума ЦК и правительства проходили без него. Но он, совсем возгордившись, замышлял и очередные реформы. И уже не хозяйственные, не партийные, а общегосударственные. Ему вздумалось принять новую Конституцию.
Факт малоизвестный, но при этом подсуетился начальник отдела ЦК Андропов. Один из его «аристократов духа», Федор Бурлацкий, вспоминал, что должен был сопровождать Хрущева во время визита в Чехословакию, и Андропов дал ему задание: выбрать подходящий момент и забросить Никите Сергеевичу идею — учредить в СССР пост президента. Бурлацкий выполнил это, и Хрущев заинтересовался. Титул президента звучал куда более «цивилизованно», чем Первого секретаря или председателя Совета Министров, возносил его над другими руководителями, уравнивал с президентом США (Итоги. 28.01.2013).
Никита Сергеевич поручил Бурлацкому собрать группу советников и написать проект конституции, выделил для них дачу Горького в Нагорном. Тут уж «аристократы духа» дали волю западническим симпатиям, кроме поста президента, их проект предусматривал двухпалатный парламент, конституционный суд, даже суд присяжных («народных заседателей»). Неизвестно, что из этого оставил бы Хрущев, но в ходе реформы он намечал кардинальные перестановки в высшем руководстве. Говорил, что надо «омолодить» его, выдвинуть более перспективных деятелей. То есть, собственных подхалимов.
Это подтолкнуло заговорщиков. Версия, будто Брежнев предлагал физически устранить или арестовать Хрущева, озвучивалась его персональным врагом, националистом Шелестом. Никаких подтверждений этому нет. И факты показывают, что дирижировал операцией отнюдь не Брежнев, а Суслов. Леонид Ильич стал лишь центром практической организации. Был выбран сценарий вполне законного отстранения от должности, в рамках партийной демократии, на пленуме ЦК.
Но для этого требовалось обработать большинство членов ЦК, причем в тайне от Хрущева. Вот эту деятельность и возглавил Брежнев. С членами ЦК под разными предлогами встречались по одному, прощупывали. Если чувствовали в них единомышленников, говорили более определенно. Причем техническим помощником Брежнева стал… все тот же Андропов. Сам он в беседах не участвовал, но вел учет, расставлял в списках условные значки. К заговору присоединились республиканские руководители Игнатов, Шелест, Мжаванадзе, Кунаев, Рашидов, зондировали своих секретарей обкомов.
Сентябрь традиционно был временем отпусков советских начальников, и многие из них вдруг решили провести отпуска на курортах Ставропольского края. Он считался «вотчиной» Суслова, который в свое время был первым секретарем Ставропольского крайкома партии. Потом сделал секретарем крайкома свояка, Владимира Воронцова (они с Сусловым были женаты на родных сестрах). Нынешний первый секретарь, Федор Кулаков, состоял в заговоре. А подручным сусловских ставленников в Ставрополье был лидер здешних комсомольцев Миша Горбачев. Кулаков обеспечил прекрасные условия не только для отдыха, но и для совещаний без лишних глаз и ушей. Мало ли — высокопоставленные гости выехали на охоту в заповедник.