— Как хорошо, что вы прикатили.
В этот день предстояло много вылетов. Немцы лупили по взлетному полю, и, несмотря на это, наши самолеты должны были взлетать и садиться. Генерал познакомил нас с предстоящими операциями и напоследок сказал:
— Прошу об одном — быть максимально осторожными и внимательными и зря не рисковать. В остальном я на вас всецело полагаюсь. Я знаю, что вы стреляные воробьи, но тем не менее благоразумие еще никому не помешало.
В сопровождении командира эскадрильи скоростных бомбардировщиков Героя Советского Союза Федора Радуса и штурмана Павла Сторчиенко мы отправились в их капонир.
Перебегая от одного блиндажа к другому под оглушительный грохот разрывов, мы удачно добрались до каменного укрытия, в котором бортмеханики прогревали двухмоторный бомбардировщик майора Радуса.
Федя Радус, молодой, огромный, атлетического сложения, натянул на себя комбинезон и полез в кабину.
— Павел, — крикнул он из самолета, — ты ничего не забыл?
Павел положил в планшет сводку, снял со стены капонира ракетный пистолет и подошел к нам с Костей.
— Ну, пока, дорогие…
Он стоял перед нами, молодой, красивый, рослый, улыбающийся… Через минуту этот человек с открытой светлой улыбкой будет прокладывать среди огня путь для всей эскадрильи.
Я забрался на конек капонира, а Костя остался внизу, у выхода.
Поднялась в небо ракета.
Длинной панорамой я снял, как самолет стремительно вырывается из-под каменной крыши, на которой я стою, как, набирая скорость, окруженный и справа и слева разрывами снарядов, взмывает вверх и как в небе к нему присоединяются другие машины.
Я начал снимать, как эскадрилья проходит над маяком. Вдруг совсем близко раздался сильный взрыв. Меня качнуло волной, и что-то со звоном задело камеру. Боясь свалиться от взрывной волны, я присел на конек капонира. Костя что-то кричал мне снизу, но понять его было невозможно, новые разрывы заглушили все.
— Владик! Ты уронил объектив… — наконец прорвался голос Кости.
— Какой объектив? Он у меня в кармане! Слышишь, в кармане!
Объектив я действительно не ронял. Но, заводя пружину, я случайно увидел, что объектива нет. Остался только алюминиевый тубус, наискосок срезанный осколком снаряда.
На аэродроме мы оставались до вечера и сняли много редких и неожиданных кадров, и среди них благополучное возвращение эскадрильи Радуса. Бомбардировщики садились один за другим, удачно минуя выраставшие на пути черные фонтаны разрывов. Порой густое облако пыли скрывало самолет, и мы с бьющимся сердцем ждали его появления, но все кончилось хорошо.
Поздно вечером мы снова встретились в редакции «Красного черноморца». Димка был жив, здоров и весел. В ответ на наш сенсационный рассказ он рассмеялся:
— А я в этот момент сидел верхом на невзорвавшейся тонной бомбе замедленного действия. Генерала Хренова с полпути вернули руководить операцией по обезвреживанию бомбы.
В тот момент, когда с моей камеры осколком сорвало объектив, Димка снимал, как саперы отвинчивали смертоносную капсулу. Она могла сработать в любую секунду.
— Товарищи! Внимание! — в кают-компанию вошел Володя Апошанский. Всегда веселый, улыбающийся, сейчас он был строг и сдержан. — Товарищи! Сегодня погиб генерал-майор Остряков.
11. Свастика на дне
Севастополю не хватало продовольствия. Мы с Димкой решили снять, как старые рыбаки под огнем немецких истребителей ловят для севастопольцев рыбу.
Рано утром мы помчались на своем «козле» к берегу моря.
Рыбаки сидели под нависшей скалой у потухшего костра. Их было человек девять. Седые, с черными от солнца и ветра лицами.
— Товарищи сыночки! Как вас там по-научному, кинозасымщики, кажись? Мы люди старые. Нам все едино, скоро на тот свет, к богу подаваться, а вам-то рановато. Может, вы нас с суши тарарахнете, и баста? — покашливая, обратился к нам старичок.
— Нет, папаша, нам надо с вами в лодке быть! — виновато улыбаясь, ответил Димка.
— Тогда слухай, молодежь! Как хрицы высунут свой поганый нос, падай на дно лодки, кажи вид, што все померли. Он покружит, покружит, стрельнет пару раз для порядку, та и сиганет на обед.
— Кончай баланду! Айда на воду! — прервал разговор бригадир.
Мы устроились на большой лодке вместе со старшим и двумя другими помоложе. Из-под нависшей скалы выплыли одна за другой четыре рыбацкие лодки.
Бригадир Иохим Назарович сидел на корме, направляя лодку, а двое других гребли тяжелыми веслами. За нами шли еще две лодки.
Димка, ссутулившись, торчал на банке, поблескивая очками, и вращал головой во все стороны.
— Дим, смотри, плывем в розово-голубой безбрежности… Тишина!
— Ты, между прочим, часто витаешь в розово-голубой безбрежности. Вот солнце взойдет, и фрицы приобщат нас к твоей голубой безбрежности… — Димка снял очки, нахмурил брови и серьезно посмотрел на меня. Но его добрые близорукие глаза не помогли создать впечатления строгости. Он протер очки, снова надел их и расплылся в широкой улыбке.
— Ты прав! Красота необыкновенная.
— Знаешь, на том берегу, около Георгиевского монастыря, просиживал с мольбертом Айвазовский…
— Ране, чем не выйдет солнечко, хрицы не высунутся. Не за што им будет сховаться, — сказал Иохим Назарович.
Рыбаки отмахали километра четыре от берега.
— Суши весла! — подал тонким голосом команду наш капитан.
Мы сняли несколько предварительных кадров.
— Эх, кабы на цвет! — сетовал Димка.
С автоматами на изготовку мы стали ждать, караулить кадры. Ждать пришлось долго. Только с восходом солнца нам удалось снять пару планов, в которых и рыбаки и всплески от вражеских пуль на воде были видны вместе.
— Эй вы, молодежь! Сымайте сюда, а то пробалаболите зазря! — крикнул Иохим Назарович. В этот момент старички вытянули большого морского кота. Он сильно бился и никак не хотел покидать моря. Я боялся, что старики сами упадут в воду.
Как-то неожиданно из моря вынырнуло солнце. Стало жарко.
— Ложись!!! — крикнул, срываясь на дискант, Иохим Назарович. Все попадали на дно лодки. Подпрыгивая, забились между рыбаками морские коты.
— Тиха! Хриц идет! — негромка и теперь спокойно произнес наш начальник.
«Мессершмитт» шел на бреющем полете вдоль берега, мористее нас. Мы сняли его над морем вместе с нашими лодками и стариками. Я видел в прозрачном колпаке пилота. Он смотрел вперед и даже не оглянулся на нас.
Прошло около часа. Наши старики заканчивали свое дело. Улов был хороший. И мы сняли все, что наметили, и даже больше.
— Ложись!!! — крикнул снова наш предводитель. В небе появилось сразу несколько истребителей, и наших и немецких.
— Трое на трое! Им не до нас. — Димка зарядил новую бобышку.
Не успел Димка вынуть кассету из мешка, как один из самолетов, неизвестно чей, взорвался в воздухе. Падающие обломки и столбы воды нам все же удалось снять.
— Дымит! Горит «мессер»! Снимай, снимай скорей! — заорал мой друг, нацеливаясь на самолет. Я начал снимать в тот момент, когда его камера умолкла, а немецкий летчик у самой воды выровнял машину и стал сажать ее у берега на воду.
«Мессер», подняв каскады брызг, остановился у берега, недалеко от рыбачьей стоянки. Пилот выскочил на фюзеляж, но тут же его самолет скрылся под водой. Немец поплыл к берегу и вдруг исчез.
Мы как одержимые выхватили весла у рыбаков и стали грести что есть силы к берегу. Нас беспокоила только одна мысль: куда делся летчик? Удрать ему некуда, спрятаться трудно. На берегу осталось несколько старых рыбаков.
— Не перестреляет он ваших там? — спросил я Иохима Назаровича.
— Кишка тонка! Как бы наши не перестарались! Живьем его, подлеца, надо брать! Эх, меня там нет! На крючок бы я его там.
Когда наша лодка подошла к берегу, мы увидели в прозрачной воде «мессершмитт». Возле него на дне лежали шлем, перчатки с крагами и ракетный пистолет. На берегу никого не было. На горе стоял Петро и кричал нам что есть мочи:
— Бачили, як вин тикал?
— Что? Убежал, да?
— Та ни!
Мы ничего не могли понять. Петро хохотал.
Наконец он рассказал нам. Когда пилот подплыл к берегу, на него тут же насели старики и, чтобы он не удрал, спустили с него комбинезон до самых колен. Немец оказался спутанным. Тогда ему связали руки и, освободив ноги, тихонько подталкивая в спину, погнали в гору. А там гостя ждали наши разведчики.
Мы сняли сверху лежащий на дне «мессер».
— Давай поможем рыбакам вытянуть его на берег. Только как? — предложил Димка.
— А что, если нам донырнуть до него? Кажется, совсем неглубоко. Нырнем, а? — предложил я Димке.
— Это для нас, брат, пара пустяков. — Димка принялся снимать китель. Рыбаки принесли длинный трос с кошкой на конце и стояли в раздумье.
— Давайте конец, я нырну и закреплю его там, а вам останется вытянуть его на берег, — сказал им Димка.
— На вот, держи и сигай! — напутствовал Иохим Назарович.
Наши попытки прицепить трос к «мессеру» ни к чему не привели. Расстояние под водой оказалось на много больше, чем выдерживали наши легкие. Я совсем близко видел перед глазами паучью свастику, но не хватило воздуха, и я выскочил из воды как ошпаренный.
— Эх вы, нырки! Нырнем, нырнем! А кишка тонка! — сказал один из рыбаков, и старики отчалили на свою стоянку за скалой.
Наверху снова показался Петро и замахал нам рукой. Там нас ждал офицер. Он просил допросить пленного летчика.
Вскоре мы въехали в разрушенный поселок. Здесь стояла на отдыхе резервная часть. Вдали шумела небольшая, но плотная толпа женщин. Мы подъехали, встали в «газике» на сиденья и увидели в центре мокрого пилота и двух конвоирующих его солдат, они пытались отбить немца от наседавших женщин. Он стоял бледный, рыжий, глаза его растерянно блуждали.
Мы увезли пленного в штаб. Он оказался сыном известного немецкого художника Тамма.
Когда после допроса Петро мчал нас в Севастополь, Димка, протирая запотевшие очки, говорил: