— Товарищи офицеры! Мы же русские люди, а эти люди в определенное время и в чрезвычайных условиях да за определенное вознаграждение и не то могут сделать. Вот вы, если бы нам еще ведро жидкости выделили, мы бы вам полэсминца заново сделали в самые сжатые сроки.
Вот с тех пор я поверил в волшебную силу спирта и необыкновенные возможности русского человека, когда он видел и ощущал запах этой волшебной жидкости.
Спирт и «сквозняк»
Со спиртом связано у меня еще несколько забавных воспоминаний. Будучи помощником командира, Борис Афанасьев часто заходил ко мне поделиться новостями и немножко расслабиться. Иногда просил налить ему «пять капель» зеленочки. Когда он стал старпомом, то есть прямым моим начальником, он мне заявил:
— Служба — службой, а дружба — дружбой. А это означает, что я до 18.00 тебя давлю, как всех, без всяких льгот, а вечером мы с тобой, как прежде, друзья.
И спиртяшку он просил у меня по-прежнему, но уже с некоторой коррекцией:
— Не гоже старпому цветное пойло употреблять, хватит, попил уже. Ты мне чистенького капни, а то замучился совсем, расслабиться надо, нервы совсем никуда.
Я наливал ему треть стакана, он подходил к умывальнику, открывал кран, чтобы бежала вода, делал глубокий вдох и выдох, опрокидывал содержимое стакана и моментально глотал. После этого совершал несколько судорожных движений руками, сопровождая это голосовым содержанием «У, у, у!», резко затихал, быстро наливал воду в стакан и запивал. «О! О! Хорошо пошла!» — радовался он, веселел, рассказывал какой-нибудь анекдот с перцем и удовлетворенно уходил делать свои нескончаемые старпомовские дела, которые охватывали все и вся и не имеющие никаких временных ограничений. За все, за все отвечал он перед командиром. И вот однажды интендант прибежал весь взмыленный и возбужденный.
— Доктор, быстро, быстро дай мне взаймы 0,5 ректификата. В ближайшее время отдам, мне нужно срочно провернуть одно дело для корабля.
Как тут откажешь — я дал банку. Через неделю старпом забежал ко мне в каюту.
— Доктор, хочешь «сквозняк»?
(«Сквозняк» — это возможность уйти домой в субботу вечером, а придти в понедельник к подъему флага. Напоминаю, что в ту пору была шестидневка).
— Конечно, хочу, давно не был.
— Так, если все будет нормально, завтра давай двигай! Я возликовал.
— А пока налей-ка мне чуток, задергался совсем.
Я с большим энтузиазмом схватил ту же банку возвращенного мне Васей спирта и налил ему постоянную норму. Он, как всегда, открыл кран, пустил воду, взял стакан, глубоко подышал и опрокинул содержимое залпом. И вдруг замер. Никаких привычных дерганий и звуковых сигналов. Через несколько секунд он повернулся ко мне, лицо его не выражало ничего для меня хорошего.
— Ну, док, друзья-то мы друзья, но шутки со старпомом непозволительны. Ты мне что налил, а?
— Как что? Спирт.
— Спирт, говоришь, а это что?
Он плеснул из банки жидкость на тарелку и чиркнул спичкой. Зашипев, спичка погасла.
— А это что, это что, а?
Я недоумевал. Пока я соображал, что к чему, старпом резко повернулся и пошел к двери.
— Черта тебе лысого, а не сквозняк, понял! Все шутки шутишь… Соображай с кем!
Возмущенный и злой я кинулся на палубу искать интенданта. Вот, проклятый, вместо спирта воду мне налил, ну я тебе дам! Пока я рыскал в поисках Васи, прошло минут десять. Его нигде не было. Побежал обратно в каюту и застал его, как всегда, за столом, где он уже отстукивал на машинке очередной «акт о списании».
— Ты что сделал, а? Ты мне сквозняк сорвал! — набросился я на него. Он с большим удивлением смотрел на меня.
— Что с тобой, доктор? Ты что, заболел, какая вода, какой сквозняк, ничего не понимаю!
— Сейчас поймешь! — грозно зарычал я, плеснув на тарелку жидкость из банки, зажег спичку и сунул в тарелку.
Пламя взметнулось чуть не до потолка.
— Ты что делаешь, док! Поджечь нас хочешь, псих! — завизжал Празукин.
Я окаменел, ничего не понимая. Ведь только что наливал из этой проклятой банки, и пламя гасло. Не поверив опыту, я глотнул жидкость — точно спирт. Да что же это такое? Мистика! И тут Вася сжалился. Он залез к себе в шкаф и достал такую же банку, приговаривая:
— А вот и она, эта водичка, которой ты угощал старпома. Шутка, доктор!
— Ну, Вася… Ну, Вася… — только и мог сказать я и кинулся искать Афанасьева, чтобы объясниться. Он, конечно, все понял и нравоучительно сказал:
— Не доверяй ты этому прохиндею, пробуй всегда сам, обманет же. Он же интендант. Ну, ладно, прощаю, сквозняк твой.
На этом все и кончилось.
Помощнички!
Со спиртом связано еще одно воспоминание. Однажды, уезжая в отпуск, я запер бутыль со спиртом, предварительно обмазав пробку пластилином и опечатав своей печатью, в шкаф. Был абсолютно уверен, что все будет в полной сохранности. По возвращении заметил, что уровень спирта явно сместился вниз, но опечатанная пробка была в целости и сохранности. Я удивился, но претензий к своим помощникам предъявить не мог, только ворчал. Рассказал интенданту о своих сомнениях.
— Доктор, ты вроде уже не новичок, но наивняк полный. И он открыл мне глаза.
— Да они длинной иглой пробку протыкают, и спирт засасывают и все, никаких признаков вскрытия.
Коварный обман лопоуха старлея от медицины до меня дошел только теперь. Собрав моих хитрых помощников, я их долго ругал и стращал гауптвахтой, на что они артистически возмущались моим недоверием.
— Везде, товарищ старший лейтенант, есть утруска, испарение, высыхание и т. д., то есть причины для некоторого уменьшения объема, — оправдывался мой верный помощник старшина 2 статьи Ясинский, но при этом косил нехорошим взглядом на присмиревшего санитара Шевчука.
— Ладно, черт с вами, но больше я этого не потерплю, — заключил я. В каюте об этом разговоре рассказал Празукину.
— Доктор, поверь мне, на следующий год уровень содержимого бутыли будет тем же, а вот крепость уменьшится. Я ведь их знаю. Их стоящая без начальника бутыль со спиртом, заставит пробовать любые варианты изъятия хотя бы минимального количества этого божественного напитка. Разведут и все. Лучше мне давай на сохранение.
— Знаю тебя, — засомневался я, — и ты что-нибудь сообразишь, чтоб ограбить меня, горемыку.
Штурман и его глаз
Дела у нас шли неплохо. Корабль регулярно выходил в море, сдавал необходимые задачи: стрелял по щитам, по конусу, выходил в торпедные атаки и т. д. В те времена плавания были в пределах Черного моря, за Босфор практически не выходили.
Однажды, находясь далеко от базы и выполняя какую-то задачу, связанную со сложным маневрированием, единственному в то время младшему штурману (командир БЧ-1 был в отпуске), откуда не возьмись, в глаз попала металлическая стружка. Штормило, корабль кидало с борта на борт довольно резко, да и килевая качка присутствовала. Штурман прибежал ко мне в медпункт. Глаз его был красным-красным, обильно слезился.
— Доктор! Срочно убери, что-то попало в глаз!
Я вывернул веки. Все было чисто. Когда же через лупу взглянул в зрачок, увидел впившуюся в роговицу, металлическую стружку.
— Скорей, доктор! Командир отпустил меня с мостика на минуту: прокладку нужно срочно делать, они без меня пропадут, а я ничего не вижу.
— Слушай, штурман, тебе же копьем надо железку выковыривать из роговицы, а ты — «минутка»! Обезболить надо, да и погода, сам видишь, какая. Как я на качке ковырять тебе глаз буду, а?
— Доктор! Делай что хочешь, но мне просто необходимо работать. Завалим задачу.
Я закапал ему дикаин и приступил к делу. Только намечусь копьем — корабль повалило вправо и вверх, затем влево и вниз и так все время. На меня смотрел красный, слезящийся глаз, в котором застыл такой ужас, что я и сам испугался. Когда копье приближалось к нему, а потом вместе с качкой уходило в сторону, я мокрый от напряжения, молил Бога — только бы не проткнуть роговицу. Не прекращая попыток подковырнуть проклятый осколок, замучил штурма окончательно.
Наконец, попытка удалась, осколок удален. Закапав альбуцид и забинтовав глаз, отпустил штурмана. «Циклоп» галопом помчался на мостик. Я поспешил за ним.
— Ты что, Тюрин? Что я за тебя прокладку буду делать? — накинулся на него командир, но увидев забинтованный глаз, спросил у меня: — Доктор, до базы-то он с одним глазом дотянет?
— До базы — да, — пообещал я.
Когда через несколько часов, показался Фиалент, мы облегченно вздохнули — идем домой. Вахтенный офицер повторил наше извечное изречение: «Член стоит, как стройный тополь, не пора ли в Севастополь?». Все заулыбались. Перед заходом в базу штурман спустился ко мне в медпункт.
— Доктор, по приходе — никуда не девайся. На берег сойдем вместе. Так и получилось. Командир разрешил сойти до утра и ему и мне.
— Все, док, сначала в «Поплавок», а потом домой.
— Это почему?
— Потому, милый доктор, что ты мне глаз спас. Я ведь уже смирился и приготовился к тому, что ты мне его проткнешь. Как увижу это твое копье, ну, думаю, все — хана мне! А ты вот справился.
Выпив за «спасенный» глаз, за меня, за него и за все хорошее, скромно закусив, чтобы не разочаровать супружницу отсутствием аппетита, ринулись по домам, радуясь, что мы на твердой земле, без качки и болтанки, что здоровы и молоды. Перед нами маячила перспектива супружеской ночи и всего того, что нам постоянно так недоставало и о чем думает каждый настоящий мореман почти всегда, если не выполняет боевых задач.
Наш дом — корабль, а море — среда обитания, так нас учили командиры, и мы все с этим были согласны, хотя и несколько лукавили. Заветной мечтой плавсостава всегда был ППР (планово-предупредительный ремонт), длящийся обычно недельку-другую. В эти дни мы успевали пару раз сходить домой, отдохнуть, погулять с семьей по улицам Севастополя, зайти в Приморский парк, возле Графской пристани, послушать по воскресеньям выступление прекрасного флотского духового оркестра. В общем, ППР — это почти праздник. Но когда ремонт затягивался, становилось скучно и хотелось опять… в море.