— Так, станьте полукругом, — командовал он. — Чтобы я всех вас видел.
Когда все выстраивались возле него, наступала раздача «слонов». Карать он начинал всегда с механиков, ибо там нарушений было больше всего. Он тыкал пальцем в командира БЧ-V (электромеханическая боевая часть):
— Якованец, до каких пор твои черномазые будут… — и начиналось перечисление нарушений со стороны кочегаров, машинистов и электриков. — Бардак!
В конце «раздолбона» приговор:
— За систематическое и т. д… — двое суток ареста при каюте! (В те годы эта мера наказания военных моряков еще существовала). Затем его палец упирался в артиллериста:
— Т…ий, бардак в пятом кубрике! (В пятом кубрике проживало около пятидесяти человек, и беспорядки можно было найти почти всегда).
И так его указующий и карающий перст упирался во всех с соответствующими выводами: замечания, выговоры, арест при каюте. Когда он доходил до меня, его палец, как дуло маузера, поблуждав возле моего носа, упирался в живот.
— Ну а вы, доктор, и так никуда не сходите с корабля, поэтому наказывать вас сегодня не буду, но помните, что всегда есть за что!
Я и вправду уже месяц не сходил на берег, кроме ближайшего продмага. Жена была в Питере, а денег у меня не было, да и ходить в Поти было некуда.
Напоследок старпом словесно отхлестал интенданта и на этом экзекуция кончалась; все расходились, шепотом кляня Слона. Опять жены не дождутся своих бедолаг.
«Перпетуум-мобиле»
Я постепенно знакомился с кораблем, с офицерами и матросами. Дня через три после прибытия, со мной захотели поближе познакомиться командир БЧ-I (штурман) и БЧ-II (артиллерист). Они жили в одной каюте. Ремонт корабля приближался к концу, основная нагрузка лежала на механиках. У штурмана и артиллериста все было «тип-топ» и они откровенно бездельничали, правда, тщательно избегая встречи со старпомом, который всегда мог изобрести какуюнибудь нагрузку и заставить работать.
Так вот, в один из вечеров, после ужина прибежал рассыльный и сказал, что я приглашаюсь в каюту штурмана. Оба, и артиллерист, и штурман, были старше меня по званию, давно служили на «Безудержном», поэтому, несмотря на равное положение в иерархии корабля, я решил просьбу уважить. Постучал в каюту. В ответ гробовая тишина. Я постучался и назвался. Дверь рывком отворилась и меня буквально затянули внутрь, и она вновь захлопнулась. Первое, что я почувствовал, был тяжелый запах гремучей смеси спирта, свежего лука и соленой селедки.
— Тише! — зашептал штурман. — Не напугай!
— Кого? — удивился я. В ответ в полутемной каюте он показал на потолочный плафон:
— Смотри!
На нитке, привязанной петлей к плафону, вертелось бумажное колесико, по внутренней стороне которого, как белка в колесе, бегал большой таракан, создавая крутящий момент.
— Знаешь, док, что такое перпетуум-мобиле? Вот смотри — уже второй час крутит. Мы тут пари заключили на бутылку «армянского». Я говорю — два часа выдержит, а он — три.
Итак, итог пари двух солидных капитан-лейтенантов, чьи боевые части давно были готовы к бою и походу, подходил к концу. Мне сходу было предложено четверть стакана «горючего», от которого я категорически отказался.
— Ну, док, ты прямо как не свой!
— Не могу, — оправдывался я, — не пью совсем.
Я, конечно, лукавил, но обстановка требовала именно этого ответа. Побыв минут пятнадцать в их компании, где наша флотская интеллигенция, явно скучая от безделья, отпускала ехидные шутки по поводу «этих» пропахших маслом и мазутом механиков и кочегаров, которые, работая с утра до вечера, как лошади, задерживали ремонт и ввод корабля в действующее соединение.
— Господи! — жаловался штурман. — И когда мы «морские» будем получать!
«Морские», как я узнал позднее, платят только экипажам, сдавшим соответствующие курсовые задачи и ввода корабля в строй плавающего состава.
«Румпель»
Прошло несколько дней. Приехал командир корабля, плотный, среднего роста, с большим крючковатым носом, с быстрым внимательным взглядом. Выглядел строго и несколько отстраненно. Я представился и доложил краткую автобиографию. Выслушав и пожав мне руку, он дал мне месяц на изучение корабля, его основных тактико-технических данных, вооружения и устройства службы, пообещав через месяц самолично проверить мои знания.
— Ну что, у Румпеля побывал? — спросил меня штурман, видя, как я спускаюсь с трапа ведущего в каюту командира.
— У кого, у кого? — удивился я.
— Да ты что, до сих пор не знаешь, что у нашего «кэпа» кличка «Румпель». Видел, какой нос-то у него? Так я впервые познакомился с командиром, с которым мне предстояло многое пережить за годы совместной службы на «Безудержном».
— Доктор! — на следующий день, встретив меня на палубе, сказал командир. — Скоро мы выходим в море, делайте все, чтобы личный состав был здоров, боеспособен, чтоб никаких инфекций и прочих заболеваний. Головой отвечаете. Следите за камбузом; проба пищи — ваша забота и чтоб камбуз всегда сверкал, а коки и матросы-помощники были с чистыми руками и одеждой, да и вестовых в кают-компании почаще проверяйте, а то они иногда пальцы в супе замачивают, да и чтоб «траурных полос» на ногтях не было.
Я обещал за всем следить.
Флотский харч
Вообще прием пищи на корабле — святое дело. Триста здоровых молодых людей с утра до позднего вечера занятых службой на аппетит не жалуются. Кормили обильно, но качество продуктов и приготовления пищи иногда подводили. Коками были старшины и матросы срочной службы, окончившие краткосрочные курсы. Из каш преобладала «дробь»-перловка. Свежая картошка была только до мая месяца. Почти все лето, до нового урожая, получали сушеную картошку, качество которой было низким. Любимой едой были макароны по-флотски и борщ.
Офицеры, как я уже говорил, закупали доппаек, что несколько разнообразило надоевшее меню и продляло минуты бесед за вечерним чаем. Разговоры за столом велись обо всем, кроме служебных. Не зная этого, как-то в первые дни пребывания на корабле, я завел разговор о текущих делах, но был тут же прерван Слоном (старпомом).
— О чем вы говорите, доктор? Вы что, не знаете о чем говорить? Обо всем, кроме службы. Поняли? Особливо о бабах и прочих приятных моментах! А вы о планах! Чтобы этого больше не повторялось.
Я все понял и в последующие шесть лет сам сдерживал молодых офицеров, повторявших мою ошибку.
Надо сказать, что в традициях флота — флотское гостеприимство. Гостя или гостей старались хорошо накормить, а иногда чуть-чуть и напоить. Но это не касалось офицеров штаба, надолго прикрепленных на «кошт». Так значительно позже, уже в Севастополе, к нам прикрепили бригадных «флажков» (флагманских специалистов). Дело в том, что число мест в кают-компании строго соответствует штату офицерского состава, и все принимают пищу в одну смену. И вдруг:
— Доктор! К нам прикреплен для питания штаб бригады. Позаботьтесь о чистоте и порядке в кают-компании. Питаться офицеры штаба будут в первую смену, так что младших офицеров переведите во вторую. Вам все понятно?
— Понятно, товарищ командир, но ведь офицерам корабля будет очень неудобно: съедается время послеобеденного отдыха.
— Доктор, вы все поняли?
— Понял, понял, — оправдывался я. Что тут скажешь? Пошел к интенданту Васе Празукину. Он уже все знал.
— Доктор, спокойно, спокойно, не нервничайте, не тратьте свое драгоценное для нас всех ваше здоровье по пустякам. Есть очень действенные и ненаказуемые методы выдавливания «чужаков» из нашей питающейся братии.
— Как это? — изумился я.
— Да очень просто. Пусть вестовые, когда разносят первое блюдо, несколько раз окунают пальцы в уже не очень горячий суп. Если это не сработает, пусть вестовые после каждого блюда интересуются у едока: «Вам что, и второе подавать?» или «Вы что, и компот будете?».
— Но ведь вестовых накажут, и нас ругать будут!
— О, доктор, когда же вы перестанете быть таким наивным? Надо все обыграть очень тонко, чтоб едок все видел и все понимал, но оснований для прямых обвинений у него не было. Все спишем на молодость вестовых, на их пролетарское происхождение, где никаких буржуазных тонкостей с кормлением не было. Ешь, что дадут и все дела.
Да, Вася был опытным психологом. Вестовые были тайно проинструктированы и «выживание» началось. Пару раз флагманский механик обращался ко мне:
— Вы, доктор, воспитывайте гигиенические навыки у вестовых. Что это они пальцы в супе полощут. Я одного спрашиваю, ну что, пальцам-то не горячо? А он, мерзавец, не моргнув глазом, отвечает: «Нет, товарищ капитан третьего ранга, суп не очень горячий!». Вот гад, а тарелка полная до краев!
Я оправдывал вестовых, как мог. Механик, махнув рукой, отходил. Короче говоря, питались они у нас не больше трех недель и перешли на соседний корабль. Меня и Васю вызвал командир.
— Вы что оба думаете, что я не догадываюсь, почему «флажки» ушли от нас, правила гостеприимства для Вас что, не существуют? Почему штабные сбежали от нас? Качество пищи у нас не хуже, чем у соседей.
Мы корчили невинные рожи и, конечно, недоумевали вместе с командиром. Он упрекал нас, но без злости. Видимо, в душе и он был доволен этим обстоятельством, но положение обязывало отреагировать.
Младшие офицеры торжествовали. Все встало на свои места, а стабильность — залог спокойствия души и тела.
У доктора средство!!!
Ремонт корабля заканчивался. Командир всех торопил, люди уставали, нервничали. Дежурство по кораблю начиналось в 18.00, и вот однажды, часов в 17, ко мне приплелся дежурный по кораблю старший лейтенант Фролов.
— Доктор, помоги. Дай чего-нибудь, с ног валюсь, час дежурить осталось, а я уже иссяк.
«Что ему дать? — подумал я. — Дай-ка его стимульну». В те времена у нас была настойка чилибухи — возбуждающего средства, повышающего тонус мускулатуры и т. д. Дозу лекарства я забыл, но при лейтенанте лезть в справочник не захотел. Думаю, капель 20 хватит. Я накапал ему в мензурку ровно 20 капель. Выпив и вяло поднявшись, он поплелся в дежурку. Через полчаса Фролов ворвался ко мне в медпункт с воплем: