При других обстоятельствах Фрикетта просто бросила бы неудобный экипаж, но она велела конвойным сложить туда их мешки и ни за что не согласилась бы снова взвалить на солдатиков эту тяжесть. Они же, веселые, как школьники, вырвавшиеся на свободу, пели и поднимали на смех злополучную повозку. Капрал, молоденький, разбитной малый, с выговором парижанина, сочинял на эту тему куплеты, слушая которые, Фрикетта помирала со смеху. Она выразила свое одобрение импровизатору, он же, несколько смущенный комплиментом, в котором слышалась легкая ирония, отвечал:
— Вы очень добры, мадемуазель Фрикетта. Каждый делает, что может.
— Вы знаете меня?
— Скорее узнаю теперь… по фамилии на багаже. Мы с вами земляки, оба родились в одном и том же предместье.
— Не может быть!
— Совершенно верно. Отец мой — часовщик на углу… знаете — против госпиталя св. Антония… Пэпен, добряк Пэпен, как его называл Рифлар.
— Ах, в самом деле!.. Какая странная встреча! Вы, вероятно, волонтер.
— Конечно. Я служил в двухсотом и попросился сюда… захотелось проехаться.
Новая авария повозки прервала этот разговор. Пришлось впрячь мула, приподнять кузов, и только через полчаса удалось ее вывезти из грязи, где она завязла.
Наконец, у Андрусты, куда прибыли около одиннадцати часов, началась хорошая дорога, которую уже давно обещал Барка. Андруста — жалкая деревушка из нескольких десятков полуразвалившихся хижин, покинутых жителями, но занятых маленьким караулом из французских солдат. Они жили здесь на военном положении, удерживая за французами позицию и охраняя дорогу от весьма возможного нападения вернувшихся говасов.
Капрал Пэпен, стремившийся отличиться и получить нашивки сержанта, не хотел останавливаться здесь; Фрикетта же, чувствуя себя утомленной после пятичасовой тряски, колебалась. Солдаты тоже высказались за отдых.
Таким образом решено было сделать привал. Фрикетта обошла всех больных, находившихся в Андрусте, прописала кое-какие лекарства, перевязала несколько ран и раздала некоторые подарки, которые были приняты с благодарностью.
На следующее утро отряд снова весело двинулся в путь. Дорога шла по травянистой равнине, где из ровной почвы, по которой повозка катилась как по утрамбованной дороге, поднимались высокие латании.
Скоро отряд достиг Махатомбоки, переправившись через которую, уже пошел прямо к Амбато, куда и прибыл часа через полтора.
Амбато вовсе не похож на город; это беспорядочно разбросанные двадцать пять хижин на берегу Бетсибока. Здесь был устроен временный лазарет для больных, оставляемых двигавшейся вперед действующей армией. Этот лазарет, снабженный всем необходимым, был рассчитан на триста человек. Теперь их было пятьсот, и смертность была ужасная.
Не медля ни минуты, Фрикетта явилась к дежурному офицеру, получившему уже известие о ее прибытии и ожидавшему ее.
Фрикетта думала в тот же день приняться за работу, но доктор сообщил ей новость, которая нарушила все ее планы и совершенно изменила условия ее пребывания на Мадагаскаре.
ГЛАВА VI
— Cтало быть, я должна отправиться немедленно? — спросила Фрикетта у главного доктора.
— Да.
— Следовательно, вы уже не нуждаетесь в моих услугах?
— Напротив; но здесь мы, по крайней мере, устроились, у нас есть помещение, кое-какое белье, лекарства и доктора… Там же, в Меватанане или, скорее, в Сюбербиевилле, нет ничего… а скопление больных неслыханное; все надо вновь устраивать… решительно все! А люди, между тем, мрут.
— Это ужасно!
— Хуже, чем вы можете себе представить… Впрочем, сами увидите. Там больше тысячи больных, и на всех только четыре доктора и шесть служителей.
— В таком случае я отправлюсь немедленно.
— Канонерка «Усердный» перевезет вас и самый необходимый вам багаж в Меватанану; остальные же вещи вам доставят после. До свидания, и тысячу раз благодарю вас от имени всех нас и от имени больных.
Простившись с доктором, опечаленная Фрикетта пошла к Барке, ожидавшему ее с горбуном. Она рассказала ему все и приказала идти в Меватанану или Сюбербиевилль.
— Хорошо… хорошо, — сказал кабил, — я знаю всю страну, как свой карман, и найду тебя… О горбуне позабочусь… и о себе тоже.
— Хорошо; полагаюсь на тебя. До свидания!
— До свидания, сида… хорошего пути!
Мадемуазель Фрикетту, снабженную официальным свидетельством, приняли на канонерке очень радушно.
На рассвете следующего дня она прибыла в Манганоро и оттуда продолжала уже свой путь по суше до Сюбербиевилля, куда приехала через двое суток после отъезда из Амбато.
Сюбербиевилль — это местечко, возникшее возле золотых россыпей, принадлежащих одному богатому французу, Сюбербие, поселившемуся на Мадагаскаре, и, как говорят, не чуждому причин, вызвавших объявление войны.
Главный доктор госпиталя в Амбато ничего не преувеличил. Там царствовала полнейшая неурядица, и санитарное состояние было ужасное.
Для несчастных больных наскоро устроили помещение, но какое помещение! Они лежали там вповалку в ожидании первой помощи, которой при всем желании слишком малочисленный медицинский персонал не мог оказать им.
Фрикетта спешила туда, где страдания были наиболее сильны, отчаяние наиболее велико. На импровизированных койках, расположенных в несколько этажей, лежали несчастные больные в страшной грязи. Паразиты покрывали кабилов, не переменявших платья с самого отъезда из Алжира. Большинство, пораженное дизентерией, лежало среди нечистот, издававших страшное зловоние.
В сопровождении людей, изъявивших желание помогать ей и носивших за ней сосуды с карболовым раствором, Фрикетта перебегала от одной койки к другой, обмывала раны, обмывала и обчищала исхудавших больных.
Какая отталкивающая и неблагодарная работа! Сколько надо было силы воли, чтобы преодолеть отвращение!
Но зато какая радость доставить этим несчастным первую помощь в виде чистоты, которой так жаждет каждый больной и которая часто является средством, помогающим исцелению.
Такая помощь, подаваемая молодой девушкой с тонким профилем и нежным цветом лица, всегда забывавшей себя ради них, вызывала умиление у этих полудиких людей. На грубых, зверских черных лицах появлялась улыбка, переходившая в рыдание; непокорные слезы навертывались на глаза, которые никогда не плакали, и медленно стекали по морщинистым щекам, как капли росы по кускам лавы.
Эти люди — все магометане, у которых женщина не пользуется никаким уважением, не могли прийти в себя от удивления при виде такой грации и молодости, соединенных с такой энергией, таким знанием и самопожертвованием.
Фрикетта стала в их глазах существом особенным, высшим, добрым гением, одно присутствие которого производило чудеса. Она делала с больными, что хотела: вселяла в них бодрость одним взглядом или улыбкой, оживляла их волю, что часто у больных, упавших духом, влечет за собой неожиданное выздоровление.
Порядок и чистота мало-помалу наводились, оживала надежда. Менее слабые больные предлагали свои услуги Фрикетте для ухода за товарищами.
Барка, совершив путешествие сухим путем, нашел Фрикетту. На все руки мастер, старый солдат превратился в добровольного фельдшера и ухаживал за больными.
Иногда при этом происходили комические сцены.
Хотя инструмент, излюбленный мольеровскими докторами, уже значительно усовершенствован, но употребление его осталось все то же, и Барка достиг в его применении замечательной ловкости. Инструмент с гибкой трубкой и костяным наконечником казался ему очень похожим на наргилэ. Он так и называл его.
— Эй, товарищ, выкури трубочку! — обращался Барка к больному, которому было предписано это средство.
Товарищ сопротивлялся, не понимая, в чем дело.
Барка убеждал, настаивал и, наконец, торжествовал.
— Доктор приказал… тебия велит… Ну, кури наргилэ.
Все смеялись, и веселый хохот прокатывался по койкам, заставляя на минуту забыть неумолимую болезнь.
Удивительно то, что в этой зараженной среде Фрикетта была постоянно здорова. Она ела на ходу, почти не спала и при этом не чувствовала ни болезни, ни слабости.
Как часто женщины, нежный вид которых, по-видимому, делает их неспособными к перенесению таких трудов, оказываются гораздо выносливее мужчин при исполнении подобных неблагодарных обязанностей! Их энергия как бы обновляется при соприкосновении со страданием, их вера находит новую пищу в лишениях, и самоотречение еще больше возвышает их душу. И подобного самоотвержения хватает не на один час или один день, но на месяцы, на годы, на целую жизнь!
До самого национального праздника 14 июля жизнь Фрикетты в Сюбербиевилле прошла без всяких выдающихся событий. В этот день войскам была выдана тройная порция и был дан полный отдых. Вечером в городе было устроено шествие с факелами и разноцветными фонариками.
После нескольких часов веселье улеглось, но страдание не знало отдыха. Звук шагов мула заставил вздрогнуть Фрикетту, сидевшую на складном стуле. Она хорошо знала этот мерный шаг, возвещавший прибытие больного.
«Еще! — думала она. — Когда же Господь сжалится над ними!»
Двое служителей тотчас вышли и сняли с седла умирающего.
При виде молодой девушки грустная улыбка появилась на бледном исхудалом лице. Он поднял руку к козырьку и проговорил еле слышно:
— Здравствуйте… Это я, Пэпен… капрал… или скорее мой скелет… И не сержант я, а должно быть, кандидат на тот свет.
Мадемуазель Фрикетта с одинаковой заботой относилась ко всем своим больным. Она никому не отдавала предпочтения — несчастье равняло всех в ее глазах. Но когда она увидела капрала, ее будто ножом кольнуло в сердце. Для нее маленький капрал не был обыкновенным больным: это был товарищ, друг, земляк. Они вместе ходили в школу, иногда вместе гуляли. Семейства их поддерживали знакомство: отцы обменивались своими мечтами о славе, которую принесет война, матери — своими опасениями.