Фернандо держал себя как настоящий начальник экспедиции, возил нас по Цейлону, как по собственному поместью, время от времени подносил ко рту укрепленный у руля микрофон и давал пояснения. Стремясь доставить нам удовольствие, он рассказывал самые фантастические истории, причем ему в голову не приходило, что кто-нибудь может воспринять их как ложь. Рассказывая, он смеялся: мы тоже смеялись, слушая его, так что все было в порядке.
Во время наших гастролей в Джафне он расположился у моря, сбросил европейскую одежду и с удовольствием превратился в туземца. В обернутом вокруг бедер саронге, смуглый, растрепанный и улыбающийся, он был похож на добродушного людоеда, блаженно разваливался на днище перевернутого парома и, похлопывая по нему, приглашал: «Вот мой дом, можете ночевать здесь со мной. Ночью послушаете рыб: в полнолуние они тихонько поют: у-у-у… Но предупреждаю, грешники этого услышать не могут, так что потом не жалуйтесь, что я не со стопроцентной точностью информирую туристов!».
Как-то он рассказывал нам об искусстве местных колдунов. Некая голландка взяла стакан и стала пить воду. В это время она смотрела в зеркало и, увидев, как по отражению стакана пробежала ящерица, решила, что проглотила ее. У женщины началась неудержимая рвота, и казалось, что помочь ей уже ничем нельзя. Привезли из Вены на самолете известного профессора, но он не смог остановить рвоту, женщина таяла. Наконец позвали цейлонского колдуна, чтобы он применил черную магию. Колдун дал голландке какой-то напиток, ее немедленно вырвало, а он на глазах у женщины нашел в луже рвоты живую ящерицу, для верности принесенную им в рукаве. Пациентка плакала от радости и не поскупилась для него на золото.
Возвращаясь с небольшой прогулки, где нас угощали тодди, Фернандо гнал быстрее обычного и бормотал в микрофон:
— Я чуточку подвыпил, но вы не беспокойтесь. Я люблю людей, особенно чехов и абиссинцев.
— Почему именно абиссинцев? — хором спросили мы.
— А почему именно чехов, вас не удивляет? — расхохотался Фернандо, — Видите, какие вы!
ПУТЬ В ГОРЫ
Незадолго до нашего отъезда из Коломбо в Канди на ведущем туда шоссе произошел инцидент. Известный западный политик отказался остановить машину и поклониться, как это положено по обычаю, хорошеньким продавщицам кокосов, к чему цейлонская печать отнеслась весьма неприязненно. Допустите, что человек, приехавший в Пльзень, отказался хотя бы символически попробовать пиво; разве это не послужило бы почти что поводом для разрыва дипломатических отношений?
Для нас было, конечно, очень важно сохранение хороших международных отношений. Во имя этой высокой цели мы готовы были в любое время приветствовать красивых девушек. А кое-кто из нашей компании готов был от избытка усердия делать это не только символически.
Продавщицы кокосов были красивы, как, впрочем, и вся дорога. Коломбо расположено у моря, Канди — всего в ста пятидесяти километрах от него, но в горах. Ехать туда приходится по сложной, извивающейся серпантином дороге, через туннели, вдоль горных потоков и водопадов, так что независимо от политики было бы грешно не останавливаться время от времени, чтобы поклониться красотам и красоткам Цейлона.
Эта горная дорога имеет и другое, политическое значение. Пока ее не было, даже самые сильные в военном отношении чужеземцы не могли завладеть всем островом. Туземные короли отступали наверх, в Канди, и там, в почти неприступней местности, сохраняли что-то вроде суверенитета. Они научились интриговать и маневрировать между соперничающими друг с другом колониальными империями. Против португальцев объединялись с голландцами, когда побеждали голландцы — заигрывали с французами и англичанами. За власть они боролись так же жестоко и кровожадно, как их противники. Белые посылали наверх карательные экспедиции и жгли все, что встречали на своем пути; туземные властители нападали на гарнизоны и на поселенцев у моря, уводили их в плен и, когда хотели добиться удовлетворения каких-нибудь требований, посылали вниз отрезанные у них носы и уши.
Справедливо ли было бы утверждать, что этим жестокостям обучили кандийского короля белые? Туземные властители испокон веков применяли строгие меры по отношению к своим подданным и, воюя друг с другом за власть, тоже были не слишком разборчивы в средствах. Лишь небольшая часть из ста шестидесяти правителей, сменившихся на сингальском троне, умерла естественной смертью. Мы знаем сыновей, убитых отцами, и сыновей, убивавших отцов, братьев и любого, препятствовавшего осуществлению их честолюбивых и других желаний. Так, например, королева Ануля (пусть вас не вводит в заблуждение столь приятно и нежно звучащее для нас имя) умудрилась казнить мужа и пятерых любовников, каждого из которых она делала на некоторое время королем, пока ее не убил сын первого короля, занявший после этого трон. А о том, как пытали и преследовали людей во время правления последних кандийских властителей, даже писать не хочется. Женщин, мужья которых провинились перед королем, заставляли бросать собственных грудных детей под вращающиеся мельничные жернова, заключенных кормили в темницах мясом их родственников, по пути к месту казни осужденных сопровождали собаки, зарившиеся на их внутренности…
В книге о Гватемале я рассказывал о диктаторах Центральной Америки, описывал их своеобразное представление о правосудии. Оно казалось мне столь интересным и достопримечательным, что я посвятил ему целые главы. Признаюсь, что сейчас мне уже не доставляет удовольствия рыться в истории крупных и мелких гитлеров и устанавливать, как мало нового можно выдумать в этой области. Сейчас больше, чем их преступная изобретательность, поражают меня пассивность и частичное соучастие подданных, столетиями допускавших подобный произвол. Фантастично то, что могли придумать палачи, но еще фантастичнее покорность людей.
И это относится не только к страданиям, причиняемым посредством судебной машины. Глядя на постройки древних азиатских деспотов, мы задаем себе вопрос, как создавались колоссальные по своей трудоемкости памятники эпохи рабства: гигантские храмы, мавзолеи, пирамиды? И наиболее фантастическим нам кажется при этом терпение рабочих, позволявших принуждать себя к постройке этих бесполезных памятников. А самое невероятное из всего — тот ложный путь, на который удавалось направить искавшую применения творческую энергию.
В 1815 году англичане захватили и куда-то упрятали последнего правителя Канди. Они построили шоссе, а затем железную дорогу, и сейчас уже трудно понять, что являлось в этой райской местности таким серьезным стратегическим препятствием. Почти вдоль всего шоссе стоят теперь дома, что характерно для густонаселенного Цейлона. Трудно уловить, когда вы, собственно, выехали из Коломбо. Машина идет и идет, а улица все не кончается. И вдруг перед вами надпись, гласящая, что вы проехали тридцать пять миль и находитесь в Амбепузе. В данном случае я имею в виду перекресток, который мы проезжали несколько раз; в отличие от многих, сходно звучащих названий мы окрестили его «Общипанная Амбепуза».
Там, где не было домов, виднелись поля, покрытые молодыми сочными побегами риса падди. Среди них всюду стояли красивые птицы — paddy bird, напоминающие нашу цаплю. Я видел тысячи таких птиц, но свое гнездо они, по-видимому, очень хорошо прячут, так как цейлонская пословица обещает бессмертие тому, кто его найдет. Та же пословица гласит, что так же трудно найти в джунглях дохлую обезьяну или абсолютно прямую кокосовую пальму.
Самые прямые пальмы, которые нам пришлось видеть, росли в ботаническом саду Нерадения в конце серпантинной дороги, у въезда в Канди. Это прекрасный, обширный и роскошный парк. Он так велик, что его не скоро объедешь на машине. Там есть дом орхидей, перед которым чехословацкий садовник остолбенел бы от изумления. Цветы в нем напоминают восковые букеты, гроздья жужелиц, флажки с китайскими надписями. Некоторые из них чисто белые. Но знаете ли вы, сколько оттенков имеет белый цвет? Другие — серо-голубые, крапчатые, как редчайший фарфор. Там есть растения, которые, по-видимому, не дышат и не питаются, а живут и благоденствуют, лишь холодно, паразитически набухая. Если цветы зла существуют не только в воображении поэтов, то они растут именно там.
Мы сказали, что ботанический сад роскошен. Как же определить воздвигнутое недавно рядом с ним здание университета? Оно подчеркнуто демонстрирует пою пышность, тот факт, что при его постройке не считались с расходами. Глядя на него, невольно думаешь о целесообразности крупноблочного строительства — очень уж напоминает это здание о тех излишествах в архитектуре, которые недавно критиковал товарищ Хрущев. Например, бревна, которыми заканчивались деревянные крыши древних цейлонских дворцов, украшали резными слоновыми хоботами; теперь эти хоботы отливают из цемента и и изобилии укрепляют под крышами новых домов.
Университет в Канди является отделением более старого университета в Коломбо, в каждом из них по тысяче двести слушателей и слушательниц. Принимали нас там очень радушно, мы там и переночевали, мужчины у студентов, женщины у студенток — разделение строго соблюдается. Во время нашего спектакля студенты сидели слева, студентки — справа, И столовые у них отдельные. Как вы думаете, спрашивали наши хозяева, подобает ли, чтобы девушки и юноши обслуживали друг друга?
Наши актрисы жили в огромном здании, окруженном настоящей гаремной стеной. Студентам не разрешается выходить из своего общежития после десяти вечера, студенткам — после девяти пятнадцати. На игом настаивают отцы, которые в противном случае не доверили бы своих дочерей современным педагогам.
Недавно обретенной свободой пользуются в первую очередь мужчины, так уж принято. И одеваются они так же, как мы, тогда как студентки все, без исключения, ходят в сари. Но утром, увидев, как развевался яркий тонкий шелк одежд этих девушек, когда они по утренней росе шли в аудитории с книжками в руках, как выделялся он на фоне огромных цветов, растущих вдоль дорожек, — мы забывали о своих мелочных возражениях.